Проезжая часть улицы становилась все более и более скользкой. Янош Келемен дрожал от напряжения. Дядя Чуха давно уже исчез в направлении Рыночной улицы. А тетушка Гагара ласково говорила Боришке:
— Что с тобой, девочка, или лампа, может, плохо светит? Ты все время неправильно накладываешь картинки, и королева фей у тебя почему-то без короны…
«…без короны», — как эхо отозвались у Боришки последние слова Гагары. — Нет ее, нигде нет и не было. Это только я вообразила, что она есть…»
Госпожа Ауэр стояла у окна и смотрела вниз. Она видела троллейбус Яноша Келемена, но не догадывалась, что это такое — какая-то бесформенная, колеблющаяся тень медленно двигалась за снежной завесой. «И что у меня за жизнь? — спрашивала сама себя Ауэр. — Мне тридцать девять лет, а все как-то получается нескладно. Уж лучше бы Сильвия была мне не дочерью, а сестрой! Ничего не могу с ней поделать. Я даже не знаю, любит ли она меня по-настоящему. В ее возрасте я никогда не была такой эгоисткой. Хоть бы уж поскорее вышла замуж, и пусть муж о ней заботится, а не я. Я тоже еще хочу немного пожить для себя, ведь я не старуха. И на моей улице может быть праздник. Вот, кажется, Сильвия дает телеграмму по телефону; значит, решила все-таки выйти замуж за этого Галамбоша. Господи, хоть бы скорее это все решилось…»
«Вот и все», — тихо произнесла Сильвия, положив телефонную трубку. Теперь ее телеграмма ушла в Зегерч с сообщением Галамбошу, что она ждет его. Сильвия курила, пуская колечки дыма. Итак, ее желание исполняется, и ей наконец-то больше не придется ходить в школу… Правда, Галамбош — это не мечта, но с инженером, к сожалению, все лопнуло. Кто же, черт побери, мог предполагать, что Тибор Шош помолвлен с другой… Вот будет удар для Малышки!.. Сильвия вспомнила, какой жалкой, потерянной выглядела Боришка, когда поняла, что никаких денег в конверте нет… Но, собственно, почему у Боришки праздники должны быть более радостными, чем у нее? Пусть Малышка пробудится от своих радужных мечтаний!.. «Меня же не пожалела в этом смысле собственная мамаша, — подумала Сильвия, — и довольно быстро вернула к действительности. Пусть же и Бори пробудится!.. Но как не хочется ехать в тот идиотский Зегерч! Впрочем, там ведь есть больница, а значит, и врачи с собственными автомашинами. И вообще разве я обязана навечно оставаться женой Галамбоша?..»
Штефи Иллеш как раз подходила к дому.
Она шла медленным, тяжелым шагом, словно в забытьи. Наверно, она была единственным человеком, кто не замечал, какая ужасная на улице погода, — на душе у нее было светло и радостно. Мать плотнее прижимала к себе обе коробки и лучезарно улыбалась, представляя себе завтрашний сочельник, когда зажгутся свечи на елке… «Какие огромные слезы катились по ее маленькому личику! — подумала мать. — И как Карчи не может понять, что я не могу равнодушно смотреть, как плачет наша дочурка! Ведь мне столько пришлось слез пролить в детстве, что я твердо решила: Бори не должна расстраиваться… Сегодня вечером я пока ничего не скажу — нельзя преждевременно раскрывать, какой сюрприз я ей приготовила. Но чем-то все-таки надо ее порадовать сегодня — она ведь еще совсем ребенок — купить что-нибудь вкусненькое…»
Утром, кажется, продавец из продмага говорил, что к вечеру привезут помадки. Надо бы купить ей… «Куплю. Ведь это всего пять минут — только через улицу перебежать…»
«Все покрыто серой пеленой», — думал Янош Келемен. «Все сверкает золотом и серебром», — думалось матери Боришки. Она не смотрела по сторонам, не видела ни троллейбуса, ни Тибора Шоша в телефонной будке, который наконец дозвонился до диспетчерской такси, ни Варьяша, спешившего с пустыми бутылками в продмаг. «Цикламен… — не выходило из головы у Варьяша. — Мне некому его отнести, некому подарить, некому! Но продать? Продать свой первый цветок, который, можно сказать, улыбается мне, как девушка?!»
Диспетчер таксопарка возмущенно качал головой и, ничего не понимая, кричал в телефонную трубку: «Алло! Алло! Нашли когда шутки шутить!» Но на другом конце провода помесил и трубку. Диспетчер не мог, конечно, видеть, что Тибор Шош уже набирает другой номер, вызывая «скорую помощь»:
— Кто-то попал под троллейбус! Выезжайте скорее! Улица Беньямина Эперьеша, продмаг напротив дома номер сто…
Янош Келемен вылез из кабинки водителя. Он будто сразу постарел на много лет, спина его сгорбилась. Пассажиры шумели: распахнулись двери продмага, и на улицу выбежали покупатели. А пурга неистовствовала.
У передней части троллейбуса двое склонились над кем-то, юноша и девушка. Рядом с парнем на снегу лежали почему-то пивные бутылки; девушка была черноволосая, а за ней от дверей магазина тянулся след — темный ручей рассыпанного мака.
— Жива! — проговорил Варьяш и поднял голову. — Мне кажется, жива.
Взгляд его встретился со взглядом Ютки Микеш. Женщина, лежавшая у колес, не двигалась. Варьяш посмотрел на ненавистную ему девчонку. Кроткое лицо ее выражало безграничную жалость. Они попытались вдвоем слегка приподнять пострадавшую женщину, и руки их соприкоснулись.
XI. Игрушка в витрине с живыми фигурами
К рассвету картина прояснилась.
Настольная игра тетушки Гагары, столь опостылевшая Боришке, состояла из маленьких картинок, наклеенных на плотную бумагу. Эти картинки перемешивали, а затем по частям складывали, воссоздавая цельную картину: штурм города, ночь в джунглях, строительство Суэцкого канала, свадьба королевы фей. На это уходило много времени.
Картина, сложившаяся под утро в мозгу у Боришки, состояла не только из беззвучных рисунков: она включала в себя и звуки, и ощущения, и даже запахи.
…рядом с ней стоящий на коленях на снегу отец…
Лицо матери, лежавшей без сознания; рядом с ней стоящий на коленях на снегу отец; он молчит и только горестно смотрит на нее. Рядом — люди из продмага, полицейский, жильцы их дома, которые чуть ли не все вдруг оказались тут: Года — с первого этажа, Чаки, тетя Водог и Диллы — со второго, тетя Чисар, Тоты и Габрики — с третьего и тетушка Гагара — с четвертого этажа. Гагара даже ничего не набросила на себя; в памяти Боришки ярко запечатлелись белые снежинки, оседающие на ее темно-сером шерстяном свитере.
Рудольф…
Как оказался здесь Рудольф? Рудольф помогал полицейскому немного оттеснить толпу, обступившую кольцом мать. Склонившись на колени перед матерью. Боришка невольно повернулась лицом к своему дому и, бросив на него непроизвольный взгляд, заметила, что окна в квартирах всех жильцов, выбежавших на улицу, были темными и только в квартире Ауэров в окнах горел свет — ни госпожа Ауэр, ни Сильвия не вышли на улицу.
Крестный…
У троллейбуса, около матери, стоял водитель троллейбуса, Янош Келемен. На нем лица не было. Полицейский, освещенный яркими лампами-рефлекторами, как для киносъемок, что-то измерял рулеткой.
«Скорая помощь». Чьи-то слова: «Не трогайте ее!»
Боришка почувствовала, как кто-то погладил ее по голове и попытался покрепче прижать к себе. Она оттолкнула этого «кто-то»; в памяти ее осталось это движение и легкий запах сладкого пирога и какао — наверняка то была тетушка Гагара.
Врач из «скорой». Она запомнила только очки без оправы и сказанные им слова: «Жива. Но пока не сделан рентген, не могу сказать ничего определенного…» Кто-то дал ей воды — у нее так стучали зубы, что она еле могла приложиться губами к краю стакана, да и в горле стоял комок. Во рту она ощутила вкус апельсина — видимо, кто-то из продавцов продмага дал ей «бамби», фруктовую воду.
Ютка и Варьяш, стоявшие рядом, держали в руках какие-то коробки: Варьяш — побольше, Ютка — поменьше, Ютка держала также сумочку матери. Они стояли рядом, точно это было самое естественное, что они вместе. На снегу виднелись две пивные бутылки и дорожка просыпанного мака.
