Горькие слезы брызнули из глаз. Нет, другой такой несчастной, наверное, нет во всем свете. И такого ужасного рождества, конечно, не будет ни у кого в классе! Отец ведет себя так, что с ним не посоветуешься. К Сильвии сегодня приехал отец, а сейчас она ждет еще и Галамбоша. Но какая все-таки Сильвия рассеянная, — сразу видно, что голова у нее сейчас забита обручением. Забыла даже в спешке положить в конверт главное — деньги! Неужели не понимает, что ей, Бори, у которой и так каждая минута на счету, нужно теперь снова бежать на четвертый этаж, — так и сердце откажется работать…

Три коротких звонка. Снова три. И еще раз. Ну что же Сильвия не открывает?! Впервые за время знакомства с Сильвией Боришка думала о ней с таким раздражением. Почему она так невнимательна?! Будто играет с ней, не желая и знать, что у нее сегодня и так одни неудачи?! Нет, что за день!

Наконец Сильвия открыла дверь и остановилась перед ней на пороге, снова не пустив Боришку в квартиру. Бори не имела никакого настроения затевать разговор; запыхавшаяся и взволнованная, она молча протянула Сильвии вскрытый пустой конверт.

— Что случилось, Малышка? — как ни в чем не бывало ласково спросила Сильвия.

И она еще спрашивает, что случилось?

— Деньги отдай, пожалуйста, деньги… ты забыла вложить. Давай скорее — я очень спешу!

— Малышка…

Сильвия перешла почему-то на шепот и отступила назад на полшага. А ее глаза… Бори даже опешила, не понимая, что за странное выражение вдруг появилось в глазах Сильвии.

— Малышка…

«Заладила сейчас «Малышка» да «Малышка», — негодовала в душе Бори, — хотя знает, что я так спешу!..»

Сильвия оперлась спиной о косяк двери.

— Ну, перестань же шутить, Сильвия! Поторопись!

— Малышка, — повторила Сильвия, и голос ее зазвучал так, словно она, взрослая, делала нравоучение ребенку, — в таких делах я не люблю шуток. Деньги были в конверте. Сколько раз ты хочешь их с меня получить? Что тебе пришло в голову? Ты шутишь, наверное?

Они смотрели друг на друга. Боришка почувствовала, как у нее вдруг пересохло в горле. Она ощутила себя слабой и беспомощной, точно ее внезапно лишила сил тяжелая болезнь. Она лишь по-прежнему протягивала Сильвии конверт и смотрела на нее с ужасом и мольбой.

— Ну, иди, моя миленькая. Таких шуток нельзя проделывать. Иди, иди, Малышка. Нельзя обманывать!

— Не было в нем денег, — глухо проговорила Боришка, так, что даже не узнала собственного голоса — Сильвия, не разыгрывай меня! В нем ничего не было!

— Ты лжешь! — отрезала Сильвия и попятилась в дверь. — Другим вкручивай мозги, а не мне! Нет, что за наглость! Деньги были в конверте, а если их там нет, значит, ты их вынула и куда-нибудь засунула, а сейчас снова просишь их у меня. Видеть тебя больше не желаю! Маленькая воровка!

Она захлопнула дверь. Стук закрывающейся двери глухо прозвучал на лестничной клетке, точно предгрозовой удар грома.

Когда Боришка убежала к тетушке Тибаи, мать встала и снова повязалась платком.

— Этот проклятый снег! — проговорил отец. — Тоже забота на твою голову. Давай я пойду. — Он взял из рук матери метлу и провел ладонью вдоль по палке. — Нужно будет чем-нибудь обмотать ее здесь, наверху, а то натрешь себе мозоли на руках, — озабоченно сказал он.

Мать посмотрела на ладони. В своей жизни она столько работала, что у нее уже не могло быть красивых рук, — узловатые, широкопалые, с обломанными ногтями. Отец, как часто это бывало, и сейчас отгадал, о чем она подумала: «Для моих рук теперь это уже не страшно».

— Для меня, Штефи, твои руки всегда красивы, — проговорил он громче обычного, и глаза его блеснули. — А другому, думаю, ты не собираешься нравиться… Словом, садись и отдыхай! Ты сегодня вдосталь наработалась.

«Если говорить об этом, то и ты тоже», — подумала мать и снова уселась рядом с плитой.

Внимательность и заботливость Карчи всегда доставляли ей радость, а ведь жизнь их началась далеко не безмятежно. Когда они поженились, у них гроша ломаного не было за душой. И все же Карчи всегда был добр и нежен к ней, несказанно добр…

Карой Иллеш быстро зашагал по холодному вестибюлю. «Ну и погодка! — подумал он, выйдя на улицу. — Ни черта не видно. Запросто можно заплутаться. Ишь какая пурга!»

Троллейбус пробирается словно на ощупь. Не позавидуешь в такой час водителю. Сейчас где-то на его маршруте продирается сквозь снег Янчи Келемен. Бедняга! Какая огромная ответственность — вести в такую погоду машину! Да еще пешеходы то и дело перебегают через дорогу. Водителю трамвая все же легче. Как-никак вагон гремит, звенит. А «тролли» катится неслышно, так, что, если зазевается пешеход, быть беде.

«Тролли» бегает в тапочках», — сказала как-то Ютка Микеш, когда была еще маленькой. Он как сейчас помнит, как девочка, сказав эту фразу, подняла вверх свое маленькое умное личико. Ему всегда нравилась Ютка Микеш, и он всегда был рад, когда она заходила к ним. Интересно, что бы пожелала для себя в подарок Ютка? «Наверное, попросила бы для своей бабушки шубу или путевку в санаторий», — думал он, сметая с тротуара снег. И вдруг — легка на помине! — откуда ни возьмись, и впрямь появилась Ютка. Карой Иллеш помахал ей рукой и окликнул ее, но ветер заглушил его слова. Ютка забежала в их парадное, и он решил, что она сейчас больше уже не появится, но через минуту, не более, Ютка вернулась, сложив, в уголке парадного покупки, сделанные ею. Она потянулась к метле:

— Дайте мне, дядя Иллеш. Вместо физкультуры. Это же совсем не трудно. А вы идите домой. Метлу я поставлю на место, как кончу.

Иллеш посмотрел на улицу — мимо них снова неслышно проехал троллейбус. Потом взглянул на Юткины руки — она была в варежках, вполне пригодных для работы.

— Нет, серьезно, — повторила Ютка. — Это же легкая работа.

Она была ростом ниже Боришки, наверное, на целые полголовы. Со своими по-детски короткими кудряшками она казалась не старше двенадцатилетней. И, однако, Ютка понимает, что он устал и только потому вышел на улицу, чтобы избавить жену от необходимости работать на таком холоде. Да, вот Ютка понимает, а Бори — нет. А Штефи щадит ее, оберегает от всякой работы, все ссылается: достаточно, мол, того, что она сама с детства только трудилась и трудилась… Но имеет ли он право принять от ребенка такую помощь? Ведь она и физически слабее Боришки, и питается не так, как его дочь, хотя сама ведет хозяйство… Ютка почти силой отняла у него метлу и, пританцовывая на тротуаре, начала сметать на мостовую снег. А Бори наверняка постеснялась бы подметать улицу — посчитала бы это зазорным для образованной девушки. «Что-то все же творится с Боришкой, — с горечью подумал отец, — а Штефи легко к этому относится. Самое главное для нее, чтобы доченька, не дай бог, не заплакала. В чем-то мы с матерью ошибаемся, в чем-то очень важном… Как красиво надают снежинки! И сколько людей сейчас на улице! Морозит! На проезжей части уже скользко. И как бесшумно движется этот троллейбус, просто страшно».

Ютка вернула метлу, да еще «спасибо» сказала, и, не дожидаясь ответа, прошмыгнула мимо него. Иллеш взглянул на освещенное окно четвертого этажа: у Ауэров горел яркий свет, за оконными занавесками нового жильца ярко светила большая люстра; у тетушки Тибаи мерцал розовый свет — там сейчас Бори.

По-настоящему Боришке не к Тибаи надо было бы проситься в гости, а предложить отцу свою помощь — убирать снег. Снова защемило ему сердце от горечи и разочарования.

Когда Карой вернулся домой, Штефи уже стояла одетая в пальто и доставала из шкафа платок на голову.

— Пробегусь по магазинам, — проговорила мать. — Я вспомнила: ведь сегодня все открыто до девяти вечера.

— Сходи, — мрачно ответил Иллеш, все еще думавший о Боришке и Ютке Микеш.

— Хочу, Карчи, купить что-нибудь и себе, побаловать и себя немного. Имею же я право?

Разумеется, Штефи так много работает. И что за странный вопрос? Отец улыбнулся, подумав, что порою Штефи бывает таким же ребенком, что и Боришка. А вообще это что-то новое. До сих пор она никогда не покупала подарков самой себе.