Одно скольжение, и она встала над ним, мощная и голодная, как море, ее губы были скользкими и припухшими, глаза — горячими и нежными, чарующими своей красоты, неотразимые в своей жадности.

У него остановилось сердце. Схватив пакетик с тумбочки, она надела на него презерватив и оседлала его.

— Сейчас.

Он прорычал низко и дико.

— Да.

Сейчас.

Навсегда.

Элизабет.

Она потерлась по нему как кошка, чувствуя, что его жесткое копье подгоняло ее и толкалось в ее складки, наслаждаясь его большим жестким напряженным телом, дрожащим под ней, его горячей силой, его сдерживаемой силой. Он сжал ее бедра, чтобы перетянуть ее вниз, но она схватила его за руки, склонилась над ним, чтобы прикрепить его толстые, квадратные запястья к мягким подушкам, ее грудь коснулась его гладкой, горячей груди, его дыхание опаляло ее губы, его член упирался в нее.

Время замерцало и остановилось, когда она постепенно опустилась на него, поглощая его, пронзая себя его твердой плотью, кусая губы от того, настолько полным он чувствовался, как хорошо ей было, насколько сильно это было, насколько правильно. Он выгнулся, его толстая плоть раскалывала ее, разделяла ее, открывая, сильное в мягкое, мужское в женское, давая ей то, что она хотела, в то время как она брала все, что у него было.

Его руки сжимались. Его запястья крутились. Его пальцы повернулись и схватили ее, она уставилась на него, медленно покачиваясь в ритме, их руки были соединены, они смотрели друг на друга, они дышали в унисон и прерывисто. Она смотрела в его глаза, ослепляющие и яркие, когда ее оргазм прошелся по ней, как волна, когда он глубоко вошел в нее и задрожал от своего собственного освобождения. Опустив голову ему на плечо, она позволила себе растянуться на нем.

Морган взглянул на плоский белый потолок симпатичной спальни Элизабет, когда она растаяла по нему, их конечности переплелись, ее волосы разметались по груди, как будто сушась на солнце, вся теплая, влажная, ароматная женщина. Его женщина. Сонная. Удовлетворенная.

Она взяла его так, как котенок Эмили распутывает клубок с пряжей, пока его нити не растянутся для него, чтобы можно было играть, и его сердце покатилось по полу. Он не мог найти в себе силы, чтобы двигаться или дышать, чтобы говорить, но его инстинкты, отточенные веками выживания, дрожали в предупреждение. Здесь он был в очень глубокой опасности.

Она подняла голову от его плеча, жар все еще пылал на ее щеках и в ее глазах. Ее распухшие от поцелуев губы изогнулись.

— Это было хорошо.

Его система рушилась, его мир был потрясен до основания, она думала, что это было «хорошо»?

Он боролся за то, чтобы сказать слово «да».

Она растянулась на нем, заставляя его либидо сидеть и попросить как собака.

— Я чувствую себя замечательно.

Он поднял руку, убирая прядь волос от ее губ.

— Да.

Она покраснела, скромная, даже после секса.

— Ты вдруг стал ужасно покладистым.

— Ты разрушила мой мозг, — сказал он ей правдиво. — Я не могу думать.

Она усмехнулась, радуясь, и оставила быстрый, нежный поцелуй на его челюсти. Еще один уровень его защитных механизмов опустился, как замок из песка под нападением прилива.

— У меня есть много потерянного времени, чтобы восполнить это.

Он откашлялся.

— Как ты жила без любовника все эти годы?

— О. — Она пошевелилась, отвлекая его. — У меня есть неплохое воображение. И кое-какие хорошие воспоминания.

Воспоминания о нем? Или о муже?

Непривычный укол собственничества поймал Моргана под ребрами.

— Финфолки живут моментом. Мы не связаны воспоминаниями.

Элизабет откинула волосы назад.

— А что относительно любви?

— Мы также не связаны любовью. — Слова, произносимые в течение многих веков, легко слетели с языка. — Эмоции эфемерны. Мы бессмертны. Ничто не длится вечно, только море.

Она прищурилась.

— Море и любовь.

Он пожал плечами, неловкий разговор.

— Так думала моя сестра, и она умерла.

— У тебя есть сестра?

— Была.

— Что с ней случилось?

Он быстро, судорожно вздохнул, жалея, что поднял эту тему.

— Она умерла. Она взяла смертного возлюбленного и отдала все ради него, море и свою жизнь.

Элизабет нахмурилась.

— Она сожалела о своем решении?

— Я не знаю. Я больше никогда с ней не разговаривал.

Это было не то решение, которым он гордился впоследствии. Но он был не очень склонен к самоанализу.

— Как печально, — сказала Элизабет.

— Я думаю, что она была счастлива, — сухо отозвался он. — Там были дети. Пятеро.

Крошечные фигурки на берегу, играющие у моря, которое должно быть их неотъемлемым правом. Морвенна шла с ними, ее бледные волосы развивались ветром, ее муж шел рядом. Леди Отдаленность. Волна тоски от того, что было, и того, чего никогда не было, прошла через него.

— В первый год… — голос Элизабет дрогнул.

Его внимание обострилось. Она была не более подвержена колебанию, чем он — самоанализу.

— Продолжай.

— После того, как Бен умер, я злилась на него, что он оставил меня. Оставил нас. — Ее горло задвигалось, когда она сглотнула. — Даже при том, что смерть не была его ошибкой, даже при том, что я знала, что мои чувства были частью процесса траура, мне потребовалось много времени, чтобы простить. Но пока я не перестала злиться, я не могла продолжать жить.

Ее слова ударили его как камни. Они все еще говорили о его сестре и ее мертвом муже?

«Я злилась на него, что он оставил меня… Мне потребовалось много времени, чтобы простить».

— И ты? — спросил Морган, готовясь к ее ответу. — Простила?

Она кивнула так, что ее волосы скользнули по его ключице.

— Я вспомнила, как сильно я его любила, и как он любил каждого из нас. Я подумала, насколько моя жизнь была богаче, потому что он был в ней, даже на некоторое время. — Сострадательный и прямой, ее взгляд искал его. — И я поняла, что я предпочла бы любить и потерять его, чем его никогда не было в моей жизни.

Он лежал под ней, тихий и жесткий.

— Ты говоришь, что живешь моментом. Возможно, — предложила она мягко, — ты должен отпустить прошлое.

А он мог это сделать? Его эмоции сбивали. Его откровение сегодня, должно быть, перевернуло ее мир с ног на голову. Но она вывернула его наизнанку, оставив его настороженным, больным, холодным.

— Я никогда не говорил ей, что люблю ее, — неожиданно сказал он. — Моей сестре. Я дал ей все причины в мире, чтобы остаться, кроме этой.

Элизабет приподняла его подбородок, ее прикосновение было невыразимо нежным.

— Может быть, она знала, даже если ты ей не говорил.

Он посмотрел ей в глаза.

— Я не могу обещать тебе будущее, Элизабет.

— Тогда я возьму настоящее.

Он накрыл ее руку своей, прижимая ее к своей щеке.

— Возьмешь меня.

— Да, — сказала она.

Он снова хотел ее. Он всегда будет хотеть ее.

Он оттолкнул страх в сторону, потянул в ящик с другими проклятыми презервативами и надел один перед тем, как перекатится с ней, намеренно подавить ее своей силой, войти в нее без прелюдии или изящества. Она по-прежнему была шелковистая, мягкая, влажная.

Со стоном приветствия она открылась ему, обхватывая ногами его бедра, а руками — ребра.

— Это так… О. — Ее дрожь потрясла их обоих. Но она повернул шею, чтобы взглянуть на часы. — Я не думаю, что у нас есть время.

«Нет времени», — подумал он.

Ничто не длится вечно, только море.

— Мне не нужно долго, — сказал он и принялся доказывать, гладя ее быстро и жестко, вбиваясь в нее снова и снова, толкаясь в сторону забвения, спеша навстречу освобождению. Но она встречала его, соединялась с ним, вскидывала бедра, чтобы принять его натиск, запуская пальцы в его волосы, обвивая его ногами, Элизабет была в каждом импульсе, толчке, дыхание. Он почувствовал, что она вокруг него и внутри него, часть его, и, когда она вскрикнула и оказалась на вершине, ее оргазм забрал его, как море, изменил его от сердца до мозга костей.