Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Продолжая икать, я откинулся на спинку сиденья. Говорить я все равно не мог. Мне вспомнилось беспокойство матери, непрестанные поиски, погоня за отцом… Что заставляло ее взбираться по строительным лесам — ревность или опасение, что снова много месяцев она должна будет ходить обремененная подушками?

— Нет-нет, вы не туда едете. Это бульвар, а нам надо площадь, — сказала тетушка шоферу.

— Так, значит, налево, мэм?

— Нет, направо. Налево тупик. Ты не должен воспринимать это так трагически. Генри, — продолжала она, обращаясь ко мне. — Моя сестра, твоя приемная мать — условимся называть ее так, — была человек в высшей степени благородный.

— А мой — ик — отец?

— Слегка кобель, как большинство мужчин. Может быть, это лучшее, что в них есть. Надеюсь, и в тебе имеется частичка этого качества.

— Не ду — ик — не думаю.

— Со временем проявится. Не зря же ты сын своего отца. Между прочим, верное средство от икоты — выпить воды с дальнего края стакана. Стакан можно изобразить рукой, воду наливать не обязательно.

Я сделал медленный глубокий вдох и спросил:

— Тетя Августа, а кто была моя мать?

Но тетушка уже отвлеклась от предмета нашего разговора и препиралась с шофером.

— Вы опять не туда заехали. Это тупик.

— Но вы ведь сказали «направо», мэм.

— Тогда прошу прощения. Я вечно путаю право и лево. Вот на море я ориентируюсь хорошо. Левый борт я всегда отличаю по цвету: там, где красный, там лево. Вам надо было взять лево на борт, а не право на борт.

— Что я вам, лоцман, мэм?

— Ничего страшного. Возвращайтесь туда, откуда свернули, и начнем сначала. Всю вину я беру на себя.

Наконец мы остановились перед каким-то рестораном или баром.

Если вам в «Корону и якорь», надо было так и сказать, — пробурчал шофер.

— Генри, перестань икать хоть на минуту, — сказала тетушка.

— Ик, — только и мог вымолвить я в ответ.

— На счетчике шесть шиллингов шесть пенсов, — сообщил шофер.

— Округлим до семи, — сказала тетушка. — Генри, пока мы не вошли в дом, я хочу тебя предупредить: меня во всем белом хоронить неуместно.

— Но ведь вы не были замужем, — скороговоркой выпалил я, стараясь опередить икоту.

— На протяжении последних шестидесяти с лишним лет у меня всегда был друг, — сказала тетушка и затем, очевидно заметив мой недоумевающий взгляд, добавила: — Возраст, Генри, не убивает чувств — он их лишь несколько видоизменяет.

Но даже этого предупреждения оказалось недостаточно: я не был готов к тому, что мне предстояло увидеть. Служба в банке приучила меня не выказывать удивления — даже когда клиент запрашивал ссуду, значительно превышающую его кредит. Я положил себе за правило не задавать вопросов и не слушать никаких объяснений. Клиенту либо давали ссуду, руководствуясь его платежеспособностью, либо отказывали. Может быть, читатель укорит меня за некоторую негибкость характера, но тут следует принять во внимание, что в течение долгих лет, вплоть до ухода на пенсию, сам род моих занятий держал меня в жестких рамках. А для тетушки, как мне вскоре привелось убедиться, никаких рамок не существовало никогда, и объяснять больше того, что она объяснила, она почитала излишним.

Глава 3

Здание «Короны и якоря» напоминало банк в георгианском стиле. Сквозь окна бара я разглядел толпу мужчин с холеными усами, в твидовых куртках для верховой езды, с разрезом сзади, — они окружали молодую девушку в галифе. Подобного рода клиентам я бы остерегся ссужать деньги в кредит: доверия они не внушали и было не похоже, чтобы кто-то из них — разве что девушка — ездил верхом. Все они пили пиво, и у меня сложилось впечатление, что их наличность — если таковая имеется — уходит на портных и парикмахеров, а не на конный спорт. Многолетний банковский опыт научил меня, что обшарпанный потребитель виски предпочтительнее и надежнее, чем хорошо одетый потребитель пива.

Мы вошли через боковую дверь. Тетушкины комнаты находились на третьем этаже, а на площадке второго стояла небольшая кушетка, которую тетушка, как я потом узнал, купила специально для того, чтобы отдыхать по дороге наверх. Это было очень характерно для ее широкой натуры — купить кушетку, едва умещавшуюся на лестничной площадке, а не обычный стул.

— Я всегда здесь присаживаюсь перевести дух. Посиди и ты, Генри. Тут очень крутая лестница — впрочем, в твоем возрасте этого, наверно, еще не замечаешь. — Она оглядела меня критически. — С прошлого раза ты сильно изменился, только волос у тебя, пожалуй, не прибавилось.

— Волосы были, просто выпали, — объяснил я.

— А мои все при мне. По колено, как в молодости. — Она помолчала и, к моему удивлению, добавила: — Рапунцель, Рапунцель [45], распусти волосы… Впрочем, с третьего этажа до земли все равно не распустишь.

— Вас не беспокоит шум из бара?

— Нет, нисколько. И вообще удобно, когда бар под рукой. Если выпивка кончится, Вордсворт может в два счета сбегать.

— Кто такой Вордсворт?

— Я зову его по фамилии — терпеть не могу его имя, Захарий. Всем старшим сыновьям в их роду по традиции дают имя Захарий, в честь Захария Маколея [46], который так много сделал для них в Клапам-Коммон. А фамилия у них в честь епископа — не поэта.

— Он что, ваш слуга?

— Скажем так: он оказывает мне услуги. Очень добрый, милый, сильный человек. Но только не позволяй ему просить дашбаш. Он получает от меня достаточно.

— А что такое дашбаш?

— Так называются чаевые и вообще любые подарки в Сьерра-Леоне — Вордсворт жил там в детстве, во время войны. Так мальчишки называли и сигареты, которыми их щедро одаривали иностранные моряки.

Я не поспевал за лавиной тетушкиной речи и поэтому оказался не вполне подготовленным к появлению огромного пожилого негра в полосатом, как у мясника, фартуке, который открыл дверь в ответ на тетушкин звонок.

— Что я вижу, Вордсворт, ты уже моешь посуду? Позавтракал, не дожидаясь меня? — сказала тетушка довольно кокетливо.

Негр стоял, грозно глядя на меня в упор, и я подумал, не потребует ли он дашбаш, прежде чем впустить меня внутрь.

— Вордсворт, это мой племянник, — сказала тетушка.

— Женщина, ты говоришь мне правду?

— Ну конечно. Ох, Вордсворт, Вордсворт! — добавила тетушка с шутливой укоризной.

Вордсворт дал нам пройти. В гостиной горел свет, так как уже стемнело, и я был буквально ослеплен блеском стеклянных безделушек, заполнявших все свободное пространство: на буфете ангелочки в полосатых одеждах, похожие на мятные леденцы, в нише мадонна в голубом одеянии, с позолоченным лицом и золотым нимбом. На серванте на золотой подставке стояла огромная темно-синяя чаша, вмещающая по меньшей мере четыре бутылки вина. Нижняя часть ее была украшена позолоченной решеткой, перевитой пунцовыми розами и зеленым плющом. С книжных шкафов смотрели на меня розовые аисты, красные лебеди и голубые рыбки. Черные девушки в алых туниках поддерживали зеленые канделябры, а наверху сверкала люстра, будто сделанная из сахарной глазури и увешанная бледно-голубыми, розовыми и желтыми цветами.

— Венеция когда-то значила для меня очень много [47], — сказала тетушка, хотя это было и так очевидно.

Я не берусь судить об искусстве, но все то, что я видел, производило впечатление чего-то очень аляповатого.

— Удивительная работа, — сказала тетушка. — Вордсворт, будь душенькой, принеси нам две порции виски. Августе грустно после грустных-грустных похорон.

Она говорила с ним, будто перед ней был ребенок… или любовник, но последнюю версию я еще не готов был принять.

— Все оʼкей? — спросил Вордсворт. — Сглаза не было?

— Все прошло без помех. О господи. Генри, ты не забыл свой пакет?

— Нет-нет, он здесь.

— Тогда пусть Вордсворт положит его в холодильник.

вернуться

45

Героиня сказки братьев Гримм; заключенная в высокую башню, она спускала длинную косу в окно, и по ней можно было подняться наверх.

вернуться

46

Захарий Маколей — известный филантроп, отец историка Томаса Маколея.

вернуться

47

Венеция издавна славилась производством изделий из стекла.

59
{"b":"261409","o":1}