…Я никогда не смогу увидеть, какой она станет в семь, десять. Не смогу с обожанием расчесывать густые волны волос, отмечая их рост, изменение оттенка. Не расстроюсь, когда у нее появятся от меня первые секреты… Никогда не попрошу Тэда поговорить с ее первым парнем…

Мари больше нет.

Даже не заметила, как теплые пальцы мужа, оказавшегося совсем близко, нависшего надо мной, коснулись моей щеки.

- Не плачь, - он дышал в мои губы, легко поглаживал скулу и висок, я крепче зажмурила повлажневшие глаза. – Она жива в нашем сердце, в воспоминаниях. Всегда будет с нами. Через десяток лет, через полвека. Главное – мы есть друг у друга.

Мы есть. Ее нет.

Мое согласие или не согласие не имело никакого значения. Я билась в пытках гремящего в голове и кровоточащем сердце рефрена: Мари нет, Мари нет.

- Когда мы вернемся, я все изменю, мы переедем, мы излечимся, оправимся от этого ужаса. Я не стану торопить тебя, только позволь быть рядом. Родная, жизнь без Мари – это ад. Но жизнь без тебя… Без тебя я мертв. Я не стану просить, но мне так хочется, чтобы потом ты решилась. Чтобы у нас был еще ребенок. Это было бы благословлением небес. И для тебя тоже…

Я не понимала смысла его слов, смысла происходящего. Все это посторонней пылью оседало где-то на краю моего разума. Меня угнетали и возвышали движения его пальцев по моему лицу, невесомые касания мягких губ, будто покалывающих мои губы. Меня тревожил его запах: мускус и свежесть, - жар прижавшегося к моему жесткого тела. Слезы проделывали мокрые щиплющие дорожки от уголков глаз, выкатывались безостановочно, делали меня хрупкой, дрожащей в страхе, вымывали боль.

Что со мной? Как я могу плакать? Для моей тоски не хватит слез…

Зыбкий холод переродился в раскаленную сталь животного возбуждения, когда рот Тэда завладел моим в настоящем страстном поцелуе.

Зверь требования, которого нельзя насытить.

Лишь на краткую минуту я позволила себе пожелать горячей крови жизни и вожделения, позволила нам торжествовать, позволила обжечь себя глубоким поцелуем. На ту минуту, пока он не прижался своим возбуждением к моему бедру.

И тогда я испугалась. Волосы на голове зашевелились, кровь заледенела в жилах. Кровавой дорожкой на черном асфальте передо мной развернулся кошмар: он любит меня, он берет меня, новая беременность, прекрасный малыш, смерть. Смерть повсюду, смерть всегда. Я не властна здесь, не оборву ее полет и не пресеку сбор ее жатвы.

Жалящие иглы холода поднялись от моих стоп к животу, скрутили желудок в спазме, перехватили горло. Стремительно освободившись из объятий Тэда, отбившись от его цепких рук, я бросилась в ванную.

Меня рвало. Холодный пот заливал глаза, смешиваясь со слезами.

6 декабря. Эсперанца.

Он молчал. Я молчала.

Молчание – кредо. Молчание – вакуум. Молчание – агония.

Я уже не могла закрыться, запереться в холодном мраке своего горя. Тэд мешал. Что-то значил, раздвигал границы, свободно шагал через них.

Я не знала, есть ли такие слова, которыми я могла бы объяснить ему… Дать ему понять, что я больше не хочу его.

Тэд был упрям, последователен в своих решениях. Приверженец своих привычек, диктатор в привязанностях. Я была гибкой лозой в его руках, поддавалась, подстраивалась. Нас считали идеальной парой, и мелкие ссоры никогда не становились дырами в озоновой сфере нашего семейного согласия, превращаясь в большие. И если он решил вернуть нашу жизнь в привычное русло, то не отступит.

Почему я все еще молчу? Почему позволяю ему заблуждаться, что все можно исправить?

Мари нет. Это непоправимо. А значит, непоправимо и все остальное.

Я слишком устала. Слишком истощена.

Он молчал. Больше не говорил, не вспоминал о ней. Вместо этого он рассказывал о своих планах по переезду, о том, какой дом он присмотрел для нас, какие рядом живут люди…

Он по-прежнему не мог понять.

Я молчала. Желая снова наглухо запахнуть все двери и окна своей души. Много гуляла, уходила из дома. И всегда каким-то образом Тэд находил меня…

Эсперанца – мой погребальный костер. Яркий, захватывающий. Пышные, закрученные языки пламени зелени, лазурный дым неба и прозрачно-голубая зола моря. Я сгорю на нем.

Я поняла, что эта тоска отпущена без расчета на мои силы. Я хочу быть там, где Мари есть.

Сегодня, стеклянным взглядом всматриваясь в темно-серую дымку, уродующую безупречную линию горизонта, очерчивающую границу странно притихшего моря, я куталась в старенький джемпер, наброшенный мне на плечи мужем в тот момент, когда я выходила из дома. Думала, понравилось бы это место Мари? Протягивающийся в море палец песчаной косы, дыхание прибоя, неустанное движение волн. Промозглый, лишившийся силы тепла бриз.

Понравилось бы мое решение быть прямолинейной, потом найти ее?..

Шторм был близок. Дисперция его угрозы уже оседала на коже.

…Тэд выключил генератор сразу же, как только одновременно несколько всполохов молнии вскрыли траурно-черный свод небес.

Я зажгла несколько свечей. Колеблющиеся контрасты света и тени заключали в окружности пустоту молчания в доме.

8 декабря. Эсперанца.

Я проснулась, содрогаясь. В когтях своего кошмара. В моем сне мы гуляли по берегу: я, Тэд и Розмари. Море ласковым котенком терлось о наши ступни, солнце выбивало чечетку каплями, бликами, бриз играл с нашими волосами. Мари шла посередине, крепко держась за наши руки своими вспотевшими ладошками. Коленки в песке. Широкая улыбка абсолютного счастья. Но затем вдруг она остановилась, отпустив нас. Мы обернулись взглянуть, в чем дело, но силуэт малышки замер, выцветал, сливался с тенью, пока не стал мертвым дагеротипом на яркой эмали дня…

Моей малышки больше нет.

- Все в порядке? – муж зашевелился рядом. Я не повернулась к нему, осталась лежать на боку, заткнув сжатым кулаком свой рот, готовый выдать меня судорожным всхлипом.

Он придвинулся ко мне вплотную, обернул руку вокруг моего живота и прижал к своему полуобнаженному телу.

Я хранила молчание. Не шевелилась. Не дышала. Складывала вехи только что приснившегося мне сна.

Как давно я в последний раз видела сны? Ночь давно стала для меня дверью в черноту беспамятства. Когда закрываешь глаза под неподъемным грузом усталости, замыкая темноту, и открываешь их при свете утра, имея в голове лишь девственность пустоты.

… Тэд что-то шептал, развернув мое равнодушное тело к себе, гладил по спине, дождем прикосновений нежных губ ласкал мой лоб и висок.

Я стала чужой самой себе. Теряла баланс. Теряла Мари.

9 декабря. Эсперанца.

…- Посмотри на меня, - сквозь зубы приказал он.

От мужа исходили жесткие волны злости. Но мне было все равно. Я нашла свои слова.

Перед моими глазами на красном диске тарелки остывал кусочек омлета с зеленью. Запах яиц и сельдерея вызывал тошноту.

Большие горячие ладони решительно обхватили мое лицо, дернули его вверх.

- Посмотри на меня, Белла!

Я держала глаза закрытыми, скорость сердцебиения и дыхания увеличилась. Теперь я знала: он понял.

…Шторм закончился, но море еще не успокоилось. Оно кипело, бурлило и стенало так, что стены дома не служили ограждением от его шума. От мира извне.

Мое молчание иссякло вместе с неистовством стихии. Чернота неожиданно ушла, оставив мою обнаженную суть, содранную кожу. И ни одна из ран, ни одна из ссадин не запечаталась спасительной коркой крови. Пусть и прошло уже пять месяцев и один день со смерти Мари.

Мари нет. Тэд здесь. А я – бесконечная боль, мучительная тягота тоски.

Все давно кончено. Везде расставлены черные дыры точек. Потому что больше не могу…

- Пусти, - я ухватилась за его напряженные запястья, пытаясь избавиться от настойчивого, деспотичного прикосновения.