Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Ты на мое ебало пялишься? Слова текли по подбородку Гамми, словно слюни. Стивен посмотрел на его рот — зубов нет, губы оторваны, правая сторона лица — открытая багровая рана, из-за которой были видны десны и сочилась слюна.

— Ты что, на мое ебало пялишься, мудак херов?

Вот так каждый уебок, и ты ничем не лучше, я погляжу. Зуб даю, тебе до смерти любопытно, как так вышло, нда?

Гамми кинул еще одну голову в машину и нанес удар по мертвой точке. Кое-что из того, что оттуда вылетело, попало Стивену на халат. Он подумал, что надо бы отойти, но идти было особенно некуда.

— Вижу, тебе охота глядеть на этих блядских коров, козел херов. Я, блядь, собственными руками держал прямо за уши, шкура там мягкая, и они от этого больше всего тащатся… Блин, шкура там мяконькая, как, блин, шелк. Еще я губами трогал эту чертову корову. У нее там усы, а шкура под этими усами как бархат, темненькая, и пахнет сеном. Ну вот, я вечно раскрывал ебало и пробовал на вкус корову. Она лезет своим язычищем мне в рот, а я в ее своим — это наверху он жесткий, а внизу нежный, ты себе представить не можешь. В общем, слизываю я все эти пузыри, которые у нее на зубах, а тут сука чертова осаживает назад и цепляется за мои губы, и башкой начинает мотать. Тут вмешались и ломом меня освободили, корову блядскую захуярили, надо думать. Но зубов у меня уже не было, губы с мясом оторваны, их вообще не нашли. Круто да, блядь? Чё, поверил, твою мать, да, уебок? Ну, в общем, лучше тебе поверить. Коровы, так они прямо-таки божественны, но, блядь, нельзя с ними никогда расслабляться.

Гамми принялся за следующую голову, а Стивен потопал назад к мясорубке.

Глава пятая

Снаружи здания, в темноте. Из-за натриевых испарений черная краска на стенах развалин иссохла, и Стивену было сложно сосредоточить внимание на трескающихся поверхностях. Все было либо слишком ярким, либо слишком черным, охряное мигание уличных фонарей резало глаза. Место казалось покинутым, как будто нечто, что придает индивидуальность постройкам, давно от этого бежало, испытывая к нему отвращение. И, оставшись в одиночестве в поле среди рыгающих, пердящих, блюющих заводов, четыре гниющих викторианских здания закрылись и выпали из жизни.

Стивен остановился на ступеньках, смотрел, как вечерние машины убирают мусор с тротуаров, и думал о том, куда они могут направляться.

На темном четвертом этаже, когда он стоял перед дверью в квартиру, набираясь храбрости перед встречей со Зверюгой, он ощутил дуновение знакомого недоброго ветерка. Закружилась тьма на ступенях, затем рассеялась — она медленно шла к нему большими шагами. Люси — черная майка, черные узкие брючки, темные волосы, сами собой развевающиеся, как от ветра. Полуиндианка, полуеврейка. Она пробежалась глазами по его лицу, как слепая, когда та дотрагивается пальцами, собираясь не вступить в контакт, а сначала выяснить, не кроется ли где враждебность. Стивен безучастно стоял, пока она снимала с волос крошку мяса. Она положила кусочек на ладонь и уставилась на него.

— Это я на работе. Я устроился на новую работу. — Она подняла глаза и пытливо на него посмотрела. — Когда ты их разрезаешь, ты видишь, что внутри? Ты можешь заглянуть внутрь и посмотреть, что там?

Стивен переступил с ноги на ногу.

— На фига?

— Они ведь живые, да? Они страдают. Как мы. Ты разве не видел у них внутри яд? В кишечнике, густой, черный и липкий? Или под печенью, ну, или еще где-нибудь?

— Я видел только потроха. А токсины накапливаются, в общем-то, в мышечной ткани. Не между органами.

— Я не о токсинах. Ты решил, что я имею в виду сахар, кофеин и тому подобную хрен)(>? Блядь, так получается просто оттого, что живешь. Родители тебе это делают до тех пор, пока не накопишь сил, чтобы их остановить. И лаже когда ты их остановишь, уже слишком поздно. Семя брошено и растет, растет, пока не захватит все твои органы и не заебет мозги. Вот такого ты разве ничего не видел?

В ее голосе было отчаяние.

— Я-то особо не присматривался, может, что-то и было.

От ее упорства Стивену было не по себе, но она была женщиной, потенциальным источником любви, и ему не хотелось ее разочаровывать.

— Вблизи я видел только сердце. Весит шесть фунтов, представляешь? И оно еще билось, когда я держал его в руках, будто пыталось что-то в себя засосать. Но в конце концов оно остановилось.

Люси выглядела неожиданно уставшей.

— А у нас сердце тянет только на два фунта, не очень много места для любви.

Он смотрел, как она продолжила путь по лестнице на пятый этаж, как ее смуглые пальцы скользят по перилам, и представил их на своей щеке.

В квартире было холодно. Разжиревшая от обжорства Зверюга этого не замечала. Стивен направился прямиком в ванную, ему надо было посрать. Он чувствовал тяжесть говна в кишечнике, стиснутого в крупных венах паха так, что от этого болят ноги. Крошечные частички фекалий могут просочиться через стенки кишечника и направиться точ-нехонько к его лицу и мозгам, он будет стареть, стареть, стареть… они украдут у него будущее.

Он запер дверь, присел, завел член за унитаз-ное сиденье, нагнулся вперед и напрягся. Он пописал, секунду сфинктер сопротивлялся, потом расслабился, и полтора фута серого говна выстрелили у него из жопы — на сухом фаянсе выше воды остался жирный след. Хоть какашка и была длинной, один ее конец неровно был сломан, и он понял, что еще не разгрузился до конца. Ему это никогда не удавалось, его организм никогда не мог избавиться от всего бывшего в нем яда за один присест. Он спросил себя, не это ли имела в виду Люси.

На подтирку у него ушло много газет.

Глава шестая

В спальне. Пес поскребся по доскам пола и посопел в знак приветствия. Стивен с грустью погладил его. Собака была таким важным символом, так много значила в телевизоре и во внешнем мире. Она ассоциировалась с пешими прогулками по залитым солнцем лугам, когда ты идешь и беззаботно смеешься, взяв под руку легко одетую женщину, бросаешь мячик радостно визжащему малышу, чтобы он его поймал. Но Псу было мало что известно о солнечном свете. Этот обломок животного всю жизнь прожил, так ни разу не выйдя из теней квартиры.

Что-то тяжелое прогрохотало снаружи по коридору — Зверюга выползла из уборной и, храпя, отправилась на кухню, как свинья, прорывающаяся сквозь навозную кучу. Он мог мысленно нарисовать ее себе со всеми подробностями — голова наклонена вперед, ноздри раздуты, слюна течет с подбородка на грудь, на грязную набивную ткань с цветочками. А если посмотреть сзади — сырое пятно менструальной крови, от которого платье липнет к покачивающейся заднице и бедрам, сутулые плечи, пятна на оголенных икрах, распухших, как и все остальное ее тело. Даже через закрытые двери и стены, с которых отслаивались обои, до него доносились миазмы ее ненависти. Он спросил себя, чувствует ли она то же самое, — его ненависть была не слабее.

Так было всегда. С той самой секунды, когда он выскочил из ее пизды, они терпеть не могли друг друга. В замусоренной кухне на столе, с которого они по сей день ели, она вытащила его из дерьма между своими ногами и прокляла. А он, предчувствуя целую жизнь еще худшего дерьма, написал ей в глаза.

Стивен не выходил за порог квартиры, пока ему не исполнилось пять лет. К тому времени, хоть его сердце разрывалось в тоске по невообразимо большому миру и говорило, что надо бежать так далеко и так быстро, как только могут его маленькие ножки, он достаточно много знал, чтобы понять, что не выживет один. На некоторое время Зверюга была необходима для его существования. Но с того момента мельком увиденной возможности его детский мозг стал считать месяцы до наступления зрелости и избавления. И с тех пор за каждым уходящим годом следовал только наступающий, который приведет его к независимости и свободе.

Но этого не случилось. Когда ему минул тринадцатый, четырнадцатый и пятнадцатый (и остальные), он обнаружил, что почему-то кое с чем опоздал — хотя его отвращение к Зверюге и собственной убогой дерьмовой жизни никоим образом не уменьшилось. Бесстрашие пятилетнего ребенка истощилось настолько, что для него стало невозможным долгое время находиться вне стен квартиры. За годы, пока он рос, Зверюга настолько присосалась к нему и уничтожила все те признаки, по которым мир мог его узнать, что уйти, просто покинуть это место, стало чем-то смешным и невероятным.

3
{"b":"26109","o":1}