Чалая отклонилась вбок и ушла от дождя мелких камушков. Они проскользнули в сырую тишину смежного прохода, что этим вечером вывел их к линии подземки. Она пробежала несколько ярдов, пукая и переводя дыхание, потом, вся в испарине, остановилась, освещенная слабым светом. Стивен слез с нее, но отходить не стал, водил руками по ее бокам, вытирая маленькие ручейки пота ребром ладони. Его возбудила ее мокрая тяжеловесность, член затвердел.

— Теперь мы в безопасности.

Он сзади. Она потрясла жопой. Обеими руками он схватился за внутреннюю сторону ее бедер, изучал изгибы мышц, пальцами прихлопывал по венам, вздувшимся от бега. К чернеющим между ягодиц складкам. Потом в вульву, раздвигая ее большими пальцами, наклоняясь ближе, чтобы уловить ее древесный запах, прижимаясь к нему губами, глотая ее содержимое. Все время внутри нее у него то и дело появлялось желание засунуть туда голову.

Но прятаться ему не хотелось. Он жаждал командовать, руководить ею, проникать внутрь так, что словно хуй был его оружием, снова и снова, пока что-нибудь не сломается или они оба не об-рубятся. Он мечтал накачивать ее спермой, пока она не лопнет.

И он набрал кучу камней, забрался наверх и ебал ее до посинения. Она не возражала, ведь она хотела этого не меньше, чем он, и их стоны бились о стены и разносились по всему городу в порочной комбинации господства и подчинения.

В пещере Гернзеец опять залез на вершину холма. Стадо не могло успокоиться, неугомонно бродило небольшими кучками, коровы жались друг к другу, потом разбредались, чтобы присоединиться к другим группкам. Урок убийства прошел для коров неудачно. Радость, овладевшая ими на станции, померкла во время стремительного возвращения в центральный зал; им оставалось лишь смутно желать нового опыта, которым завершится их путь самопознания.

Стивен спешился с чалой по-индейски, перекинув ногу через ее шею и приземлившись на полусогнутые ноги. Он взвалил на плечо мешок с клочьями человечины и прошагал сквозь толкающихся коров к основанию холма. Гернзеец не сводил с него ненавидящих глаз.

Стивен сел на утоптанный пол, подождал несколько секунд. Над ним стоял неподвижный и грузный Гернзеец, он казался все более опасным, можно подумать, единственно своей волей он способен был воздвигнуть вокруг Стивена стену и стереть его в порошок. Наконец бык заговорил:

— Ты подвел нас, чувак. С тобой мы ничего не выиграли. Ты не нашей породы, для нас ты чужой.

Стадом должен править кто-нибудь из своих.

Стивен положил перед своими ногами мешок с мясом.

— Без меня вам не обойтись. Вы не знаете еще, как сохранить в себе совершенное убийство.

— Всему свое время, чувак.

— Дело не во времени. Как ты считаешь, что я хотел вам показать?

— Что мы можем мочить людей так же, как и они убивают нас.

Стивен рассмеялся в ответ.

— Я учу вас не убивать человека, а становиться, как он.

Он поднял мешок с человечиной над головой и обратился к стаду:

— Вот мой последний подарок. Это то, что вам нужно, чтобы вы смогли, наконец, расстаться со слабостью, привязывающей вас к прошлому.

Он возвысил голос:

— Когда вы бегаете, разве вы не свободны?

Стадо одобряюще заревело.

— Когда вы слышите, как хрустят кости, когда мясо рвется под вашими копытами, разве вы не живете, как хотели бы? Разве вы не сильны и свободны от сомнений, преследующих вас с тех пор, как умер Крипе?

Коровы становились на дыбы, пронзительно вопили, трясли головами. Они во власти Стивена. Он видел по телевизору съемки, сделанные в Нюрнберге, где тысячи людей держали горящие факелы, слышал песни, гремящие в холодном арийском небе. Конечно, перед ним — всего лишь продукт питания на четырех ногах, а не светловолосые штурмовики, но в общем-то разницы особой не было. Пора раздавать угощение.

— Подойдите ко мне, и я благословлю вас.

Не успела первая из коров пошевелиться, как жирная туша Гернзейца сбежала вниз с вершины холма и замерла перед Стивеном. Бычьи глаза налились кровью, в уголках рта скопилась засохшая слюна. И так, скаля зубы, дергаясь, он стоял на границе, разделявшей вражду и начало войны, он готов был перейти ее и оставить от Стивена рожки да ножки. Но сдержался, просто шумно дышал, потом чуть расслабился и смог поковылять к склону насыпи и бросить недобрый взгляд.

Стивен сунул руку в окровавленный мешок и вынул маленький кусок человечины:

— Кто первый?

Вышла чалая и поела с его руки. Она чмокнула его покрасневшими от крови губами и вернулась на свое место. Подошли и остальные.

И началось. В сумерках пещеры коровы насыщались, привыкая к вкусу, который приведет их в будущее.

В тени чавкал ручей, камень стен опутался чехлом напряжения, ведь он прятал этих все более опасных существ от города.

Есть не стал только Гернзеец.

Люси лежала на полу. В квартире было пусто и холодно, окна открыты настежь. Опустив голову, она разглядывала себя между грудями, смотрела на живот. Волосков на пизде она не видела, потому что мешало пузо. Перед тем как утром уйти, Стивен заявил, что слышит, как малыш толкается. Но это был не малыш, и она это знала.

С тех пор, как несколько месяцев назад у нее прекратились месячные, она притворилась, что верит словам Стивена, позволила ему думать, что то, что она носит — это его ребенок. Но сегодня она перестала лицемерить. Сегодня она вытянулась на спине, и по коже, натягивающейся на животе, побежали мурашки. Она решилась взглянуть на это — на тяжелый черный ядовитый камень, который вырос в ней и будет увеличиваться, пока тело ее не растянется, чтобы его удержать. И эта гадость думает расти, пока не убьет ее.

Чуть раньше утром, раздевшись догола и присев на корточки, она попыталась залезть рукой через пизду в живот. Она намазалась смазкой и завинчивала пальцы, пока капли крови не упали к ногам на новый линолеум, но дальше костяшек она не продвинулась. И тогда она растянулась на полу.

Она раскрыла футляр со скальпелями, похороненным на дне ящика с тех пор, как она перебралась к Стивену, и сделала надрезы на пизде от клитора и почти до ануса. Очнувшись от нескольких секунд беспамятства, она обнаружила, что шея и груди забрызганы рвотой, однако боль была малой ценой за избавление от яда.

На этот раз рука проскользнула гораздо легче, но, даже расширив пространство, ставшее скользким от крови, она не сумела забраться дальше запястья. Угол был неудобным, внутренняя сторона предплечья мешала забраться сквозь разрезанный клитор. Она щупала пальцами, но ничего не доставала.

Боль из пизды кислотой расходилась по бедрам и тазу, но от камня внутри ей было еще больнее. Она снова потянулась за скальпелем.

Едва она провела длинный раскрывающийся разрез у основания живота, все поплыло. Попка, казалось, покачивается на полдюйма над полом и легонько стукается то там, то там. Ужасно много крови, кровь, наверное, попала ей в глаза, потому что вокруг стоял красный туман. Добрый цвет, убаюкивающий. Он покрывал ее руки, ими было трудно пошевельнуть. Но ей надо кое с чем разобраться и, несмотря на окутывающую боль, о деле забывать нельзя. Она бросила скальпель и резким усилием приподнялась на локтях так, что увидела забрызганный надрез вдоль живота. Красные губы разошлись от ее движения, и она обрадовалась, что наконец-то ее тело раскрылось перед ней.

Рукой она уверенно проникла сквозь рассеченную кожу в мокрую и горячую матку. Она сразу ее узнала. Твердый предмет, такой невообразимо ровной формы, каких в мире не бывает. Она улыбнулась и сомкнула вокруг него пальцы. У него были странные очертания — она ожидала найти что-нибудь гладкое и овальное — на ощупь немного походил на резину. Но вот он, и удовлетворимся этим.