- Уважаемый! – Колян криво усмехнулся. – Документики предъявите.

Тот на минутку присел, пытаясь открыть чемоданчик, а затем резким пружинящим ударом вбил свою ступню в подбородок служителя порядка. Тот коротко охнул и осел, закатив глаза. Антон вспомнил. Парамон. Только он в их классе занимался карате. Причем занимался серьезно. По нескольку часов в день не вылазил из зала. Вспомнил и напрягся. Серый подбирался к Парамону сзади, стараясь ступать как можно тише. Правой рукой он уже расстегивал кобуру. Антон выбрался из своего укрытия, зажав в руке увесистый железный прут. Этим прутом он и ударил в самую середину милицейской фуражки, когда Серый уже вскинул руку с пистолетом для выстрела.

4.

Двери медленно открылись. Поджарый охранник улыбнулся ему навстречу.

- Доброе утро, Антон Антонович!

- И тебе привет, Олежка, - Антон изящно помахивал модным портфелем. – Как семья, дети?

- Так нет же пока, - охранник развел руками.

- А, да, - извинился тот. – Как «Спартак»?

- Опять продули, - махнул рукой Олег. – Надо в Казань переезжать. Болеть за «Рубин».

Антон усмехнувшись, вошел в лифт.

- Привет, Парамоша, - войдя в кабинет, он бросил портфель на стол.

- И тебе не хворать, - Парамон оторвал взгляд от ноутбука. – Когда работать начнешь?

- Так я ж уже ж начал, - Антон закатил глаза. – Ты про «Балтэнерго»?

- Про нее родимую, - Парамон закурил, откинувшись в кресле.

- Нам нужна только подпись председателя совета директоров? – уточнил Антон.

Парамон коротко кивнул в ответ.

- Докладываю, шеф, - Антон встал по стойке «смирно». – К нему была подослана отобранная лично мной студентка театрального ВУЗа. Шуры-муры, цветы-конфеты. Короче, диск с записью их плотских утех будет у меня сегодня. Дальше – по накатанной… Ты же знаешь.

- Сам позвонишь ему? – Парамон хмурил брови.

- Зачем светиться, - Антон присел за стол переговоров. – Есть же для этого специально обученные кадры.

- Если он подпишет, - Парамон нагнулся к столу. – Сколько мы получаем?

- Двадцать пять миллионов евро, - Антон задумался. – Минус затраты. Чистыми, на выходе, около двадцати миллионов.

- Отлично, - Парамон затушил окурок. – Не забудь тридцать процентов перевести на счет Кривого.

ПУТЬ К СЕБЕ

                                                                    Киселёвым – сильным и уверенным в себе людям…

- Тебе нужна не я, - слезы капали прямо в тарелку с квашеной капустой. – Тебе нужна только твоя водка.

- Не-ет, - он упрямо крутил головой. – Ты – моя единственная любовь.

- Ю-ура-а! – она помахала ладонями перед его пьяно ухмыляющимся лицом. – У меня опухоль в голове!

- Как говорил наш комбат, - он опрокинул рюмку. Зажмурился, крякнув. – В голове – не в жопе, Зая.

Утро не принесло покоя. Марина так и не заснула, сидя за кухонным столом. Мысли неслись не отдельными скакунами, а целыми табунами. Что будет с детьми? Сможет ли Юрка вытянуть младшего без нее. «Без нее» - какие страшные слова. Хотя, всем пофигу. Поплачут и забудут. «Кто был ничем – тот станет всем». Похоже, эта песня не про нее. В лучшем случае, можно стать короткой строчкой в новостях: мол, произошло ДТП на таком-то километре - трое погибших. И всё - ни фамилий, ни имён. А так – и строчки в новостях не удостоишься. Умрешь, как подопытный кролик на операционном столе. Вот, если бы денег дали на «лазер», тогда еще была бы надежда. А так… И, главное, картошку не успели посадить…

- Петрович, ну что тебе стоит? – Юра мялся на краешке директорского стола. – Это ж не твои деньги, а государственные.

- Нет, - директор рубанул воздух ладонью. – Нет денег, Юрий Николаевич, и не проси.

- Так я ж не за себя, - дыхнул вчерашним перегаром Юра. – Ты ж знаешь, я отработаю. По гроб жизни…

- Хватит! – директор хлопнул ладонью по полированной столешнице. – Не дам!

- Су-у-ука! – заорал Юра тогдашним командирским голосом. – Себе зарплату сообразил московскую, а подчиненным – хрен с маком? Убью!

- Иди, проспись, - вяло отреагировал на крик директор. – Завтра позвони.

Ехали долго – четыре дня в прокуренном плацкартном вагоне. На купейный пожалели денег – в последний момент банк дал кредит. Директор надавил на какие-то бюрократические рычаги и выбил квоту на операцию в Москве. Юрка не пил, только хмуро смотрел в окно на «сколько в ней лесов, полей и рек» и думал. Что, если операция не поможет? Отставить негатив! Всё будет хорошо. А как же мы без нее? Ведь на Маринке всё держится. Андрюху я еще подниму – два года осталось до совершеннолетия, а как быть с внуком? Это пока у них всё нормально, а там – кто знает? Он покосился на спящую Марину. Тридцать три года вместе, с ума съехать. А, ведь, было всяко. Но, ведь выдюжили. Потому, что вместе. Всё будет хорошо – это будет мантрой на ближайшее время. А плохо-то как! Рюмашку бы…

Во дворе больницы стоял кран. Не башенный, и даже не козловой. Обычный водопроводный кран, рядом с давно не крашеной скамейкой. Он гордо задирал свой носик в небо, опираясь на ржавую трубу. Барашка у него не было, а ему и не надо. С годами он утратил свою сущность – переливать из пустого в порожнее, зато приобрел иную – психотерапевтическую. Марине рассказала о нем соседка по палате. Мол, имеет этот кран волшебную силу – если будешь делиться с ним своими бедами, то он их у тебя и заберет. И пришлось верить, хотя, кому рассказать – засмеют. Однако Юрке рассказала. А однажды увидела из окна, как он сидит на скамейке, повернувшись к крану, и шевелит губами.

Марину выписали на пятый день после операции. С синяками под отекшими глазами и повязкой «шапка летчика» на бритой голове выглядела она, как «немец под Москвой». Юрка на радостях напился вдрызг – рентген и анализы показали отсутствие неприятностей. Обратно ехали, как короли. Взяли билеты в купейный вагон, а попутчиков не оказалось аж до самого Красноярска. Юрка орал пьяным шепотом: «Челове-е-ек проходит, как хозя-я-яи-и-ин!». Марина шикала на него, глядела в окно и гладила Юрку по волосам, когда он забывался в коротком сне. На перроне их встречали дети. Шумно галдя, все ввалились в квартиру, отдраенную Полинкой к их приезду. После шумного застолья все разбрелись по комнатам. Полинка мыла посуду, гремя вилками, а Марина допивала чай с лимонным соком.

- Мам, - Полинка прикрыла кран. – Не хотела тебе говорить до операции. Читала в интернете, что благополучных исходов в твоем случае – около трех процентов.

- Я тоже читала, - откусила Марина сушку.

- Выходит, везучая ты? – Полинка присела рядом.

- Это меня Матрона вытянула, - Марина достала из кармана деревянную иконку размером с ладонь. – Молилась я ей день и ночь, вот она и спасла.

Дочь осторожно взяла иконку в свои ладони, пристально вглядываясь в черты лица святой.

- Да еще кран помог, - Марина отставила пустую чашку. – Я ж ему пожаловалась, что картошку не успели посадить.

- Кран? Какой кран?

АНГЕЛ И Я

– Вкусно, - она скользнула мокрыми губами по его соскам.

- А я как-то вычитал в интернете, что самый бесполезный орган человеческого тела – это мужские соски.

- Не знаю, - она потянулась, выгнув спину. – Может, не такой уж бесполезный?

Свесилась с кровати. Подняла с пола два бокала. Один протянула ему.

- Опять?

- Что?

- Ты можешь не пить? – он приподнялся на локте и посмотрел на часы. – В пять утра.

- Нет, - она обмакнула свои роскошные чувственные губы в аромат коньяка. Выдохнула. – С тобой, нет.

- Почему? – он почувствовал, как раздражение накатывает мягкими волнами. – Я тебя в чем-то не устраиваю?

- Только с тобой я поняла, что значит быть женщиной, - она встала с постели, потянувшись, как кошка. – Я в душ. Идешь со мной?