Кухня была наполнена дымом. Открытая форточка задыхалась от количества выкуренных сигарет. Трое толстых, измученных бизнесом, пацанов сидели вокруг небольшого стола, уставленного пепельницами, рюмками, бутылкой водки и нехитрой закуской. Канцлер замер у входа.

- Вы …. Чего? – он стоял, выпучив красные от бессонницы глаза. – Живые?

- Нет, б.., - хохотнул Штирлиц. – Мертвые.

- Ага, - подхватил Леха. – Мертвые, от водки.

- Пацаны… -  Канцлер присел на пустой стул. – Вы все умерли.

Ответом ему был дружный хохот. Кондрат смеялся, отфыркиваясь, расплевывая вокруг слюну. Штирлиц согнулся вдвое. Леха мерно бился головой о стол.

- Вы не догоняете? – Канцлер поднял руку вверх, как оратор в древнем Риме, успокаивая толпу. – Я был на ваших похоронах.

Пауза повисла над столом, смешиваясь с сигаретным дымом.

- Ты? – первым очнулся Кондрат, затушив сигарету. – На каких похоронах?

- Да на твоих! – эмоционально ответил Канцлер. – Знаешь, сколько народу пришло?

- Сколько? – Кондрат машинально вытащил сигарету из полупустой пачки.

- Тыщи полторы.

- Да, ну?

- Ну, да!

- Да, ты гонишь! – Штирлиц нервно хохотнул, затягиваясь. – Пощупай нас. Мы – живые.

- Хочешь выйти за пределы этой кухни? – Канцлер взял сигарету из пачки, лежащей на столе. – Попробуй.

- И попробую, - заволновался тот. – Тем более, пора домой. А то Светка будет волноваться.

- Не будет, - успокоил его Канцлер. – Светка ходит на твою могилу каждый месяц, и зимой, и летом.

- Слушай, ты, - Леха попытался дотянуться до отворота пиджака Канцлера. - Я тебя знаю всего два месяца, в отличие от них. Поэтому, легко набью тебе лицо.

- Ти-ише-е, - Канцлер попытался вырваться из железной хватки. – Не веришь, сходи – отлей.

- И пойду.

Леха вышел из кухни. Вернулся через минуту.

- Дайте ключ.

- Какой ключ, - Штирлиц выгнул брови. – От чего?

- От входной двери, твою мать, - Леха навис над столом.

- А-а, у меня нет, - выдохнул Штирлиц, оглядевшись. – А мы, вообще, у кого?

- В смысле? – Кондрат выдохнул дым.

- Ну, в смысле, дома, у кого?

Все огляделись вокруг.

- Ирка! – заорал Кондрат. – Неси посуду!

В ответ эхо разносило по вечности его просьбу. Никто не пришел.

- Где она?

- Она там, - Канцлер закурил. – За дверью.

- А мы? – Штирлиц выдохнул дым ему в лицо. – А мы-то где?

- Не знаю, - Канцлер приподнял карты – бубновая восьмерка и валет. – Кто-нибудь скажет слово?

- Шесть пик, - машинально среагировал Кондрат…

БУЛКА

- Булка, Булка-а! – голос доносился откуда-то слева. – Ты любишь меня?

- Никого, кроме тебя, - она выдохнула слова. – Ты – лучшее, что было в моей жизни.

- Прости меня за вчерашнее, - его голос с характерной хрипотцой очаровывал, сметая все преграды на пути ее нравственности.

- При одном условии, - припухшие Булкины губы были полны запаха вчерашней ночи. – Ты выполнишь мое желание.

- Одно?

- Да.

- Давай.

- Хочу-у, - она по-детски выпятила губу. – Чтобы ты был всегда со мной. Это реально?

- Детка, я же не бог, - он усмехнулся, разливая вино по бокалам.

- А если бы был им?  - Булка смешно оттопырила губу, отпив.

- Если бы был, - усмехнулся. – Не сидел бы здесь.

- Пошел ты.

- Что ты имеешь против?

- Да, ты – просто женатый козел.

- Я и не скрывал этого.

- Нет, ты не просто козел, - она поджала губы. – Ты – козлее всех козлов.

- Ненавидишь меня?

- Просто завидую, - буркнула Булка. – Твоей жене.

Он обнял ее, погладив по спине. На глазах блестели слезы.

- Лучше тебя не было и не будет никого в моей жизни, - шептал ей в ухо.

- Конечно, - всхлипнув, она посмотрела прямо в его глаза, казалось, проникнув в душу. – Ей хорошо.

- Кому?

- Твоей жене.

- Почему?

- Она имеет право на все это.

- На что, это?

- На все, - Булка вытерла слезы тыльной стороной ладони. Отстранилась. – На тело, глаза, голос…

- Успокойся, Булочка, - он попытался прижать ее к себе.

- Нет! – оттолкнула его. – Ты никогда не будешь со мной!

- Почему? – он выгнул брови, став похожим на смайлик в интернете.

- Потому, - она копалась в своей сумочке, пытаясь отыскать что-то важное. Нашла. Достала маленький смешной пистолет. Направила на него. – Смешно?

- Булка, прекрати, - он попытался оттолкнуть ее руку.

- Нет, любимый, - она нажала на курок.

Маленькая пуля, вырвавшись из своего убежища, разогнавшись до огромной скорости, вошла точно в середину его лба, ломая кость, проникая прямо в мозг.

Булка сосредоточенно смотрела, как его грузное тело падает на пол. Потом, удостоверившись, что он уже не дышит, аккуратно вставила теплый ствол пистолета себе в рот. Маленьким пальчиком плавно нажала на курок…

АНТОН И ПАРАМОН

Он поймал ее взгляд и пропал. Все полетело в тартарары – и грамотно налаженный бизнес, и квартира в центре, и дача, и даже какие-то незначительные накопления за все эти годы. Все продал, подчистую. Только для того, чтобы потакать ее малейшим прихотям, чтобы позволила находиться рядом с собой. А когда деньги закончились, она просто ушла. Он метался по комнате, как раненый зверь. Пытался преследовать, но не смог приблизиться к ней даже на расстояние вытянутой руки – помешала охрана ее нового воздыхателя. Рвал вечером на опустевшей кухне в клочья фотографии, и успокаивался ненадолго, только зарываясь лицом в складки забытого ею платья, вдыхая каждой клеточкой своего тела такой родной запах.

1.

- Вставай, сука, - тяжелый носок ботинка нескладного, долговязого милиционера больно впился между ребер. – Глянь, Серый, разлегся. Тебе, што-на, санаторий тута?

- Тута, - хмыкнул в густую бороду разбуженный бомж. – Вы что-то хотели, господа?

Служители порядка недоуменно переглянулись. Рыжий, коротконогий отстегнул дубинку с пояса.

- Бить будете? – догадался тот.

- Ага, - буднично ответил тот, обернувшись к напарнику. – Чего ты тянешь, Колян? Давай на санаторий наложим мораторий.

- Погоди-ка, Серый, - долговязый Колян отодвинул того и наклонился к бомжу. – Ты что, новенький тута? – зашептал ему на ухо. Дождался ответного кивка. – Кому платишь? Никому? Я так и думал. Значицца так, - он выпрямился и отстегнул свою дубинку, видимо для большей аргументации. – Платить будешь нам раз в неделю. Полтора стольника в день. Понял? Итого, в следующий вторник с тебя тысяча.

- Пятьдесят, - вклинился рыжий.

- Что, пятьдесят? – переспросил Колян.

- Ну, это, - неуверенно начал Серый. – Семь на полтораста – будет тысячу пятьдесят.

- А-а, - Колян сверху поглядел на напарника. – Скидка для бомжей сегодня. Пошли.

2.

- Ахмет, земляк он наш, - толстый глухо кашлянул в кулак.

- Ишак он, а не земляк, - перемешивая длинной палкой головешки в костре, ответил лысый. – Ни слова по-нашему не знает.

- И что? – встрепенулся толстый. – Наш дедушка тоже ни слова по-русски не знал, а всю жизнь себя считал русским.

- Так-то де-едушка, - лысый многозначительно поднял вверх заскорузлый палец.

Парамон лежал на траве, прислушиваясь к их гортанному бормотанию. Он знал, что взяли его в побег только по личной просьбе Кривого. Кривой сказал взять, они и взяли. Ни о чем не спрашивая. А что дальше? Долгая дорога до Москвы. Еще, не известно, как все пройдет  там. И удастся ли ему добраться туда живым.

- Вставай, Парамон, - толстый затушил костер, разбросав угли по сторонам. – Идти надо. Через час будет схрон с едой и одеждой.

3.

Сидя под вагоном в отстойнике, Антон лениво наблюдал медленно текущую мимо жизнь. Вот проехал, грохоча своими железками автопоезд по сбору белья. Проводники киевского решили выпить, солидно гремя бутылками в непрозрачных пакетах из близлежащего супермаркета. Воровато оглядываясь по сторонам, к забору пробирался худой мужчина с увесистым кейсом в руке. Что-то в его пружинящей походке напомнило Антону о детстве. Повернув голову, он увидел, как с двух сторон к мужику, беря его «в клещи», подбираются Колян с Серым.