- Ты чего? – звонкий голос прозвучал в предрассветной тишине. – Больно же.

- Кто здесь? – он встревожено оглянулся по сторонам. – Ленка, ты?

- Какая Ленка? – голос вырывал его из обыденности утра. – Ленка твоя давно крутит со своим начальником. А ты, теперь, мой.

- Чей, мой? – он лихорадочно открыл дверь в спальню, ответившую ему пустотой.

- Мой, родной ты мой, - визгливый голос лез в уши, взрывая мозг.

- Я не сдамся! – он попытался придать уверенности своему голосу.

- А и не надо, - голос продолжал, вкрадчиво. – Это же – кайф. Не отказывай себе…

Он боком подобрался к кладовке, достал с полки молоток. С каким-то остервенением начал бить им по лежащей на полу бутылке. Осколки брызгали по всей кухне.

- Ну, ты вчера пришел! Просто – красавец! – Лена в прозрачном пеньюаре поставила поднос с ароматным омлетом, бутылкой запотевшего пива и поджаренными гренками прямо ему на грудь. – Отмечали контракт?

- М-м, - сухо промычал он в ответ.

- Поправляйся, - подмигнула она. - Всё будет хорошо. Может, купим новый «Лексус»? Я уже и цвет выбрала.

ВАСЯ И ПЕЛЬМЕНИ

- Вася, Васенька, - сидя на корточках, она гладила не накрытую полиэтиленом руку. – Зачем? Куда? А как же я?

- Женщина, отойдите, - полицейский попытался оттащить ее от трупа.

- Кузьменков! – очкарик с блокнотом окликнул полицейского. – Оставь ее!

- Григорий Пантелеевич, что думаете? – Огинская заглянула в блокнот очкарика.

- А что тут думать? – тот захлопнул блокнот. – Налицо три фактора. Из них два неоспоримых. Превышение скорости есть? Есть. Как следствие – три трупа есть? Есть. Алкогольное опьянение под вопросом. Поедемте, Агнесса, в отделение. Что-то я проголодался. А вы, помнится, перед отъездом пельменями грозились?

- Грозилась, - задумчиво глядя на женщину у трупа, пробормотала Огинская. – Пельмени… Какие пельмени? О боже, Кузьменков, заводи машину! Григорий Пантелеевич, я ж пельмени не выключила.

ВЫБОР НАРОДНОГО БОЛЬШИНСТВА

- Что ты орешь? – Берендей разлил остатки водки, пытаясь сфокусироваться на становившихся почему-то все уже рюмках. – Галку разбудишь.

- Какую галку? – Витек приоткрыл помутневший глаз. – Птицу, что ли?

- Жену мою, Галину Афанасьевну, - укоризненно покачал пальцем у длинного Витькиного носа Берендей. – Законную супругу.

-Так она ж от тебя год, как ушла, забыл? – Витек маханул свою долю, скривился. – И потом, что уже с хорошим человеком и не покричать?

Берендей потянулся через стол, опрокинув на пол тарелку с огурцами.

- Дай поцелую тебя, дружище, - схватив друга за ухо, он попытался подтянуть его голову к своим губам.

- Щас я тебе дам, - левой рукой Витек заехал Берендею в ухо. – С пролетарским приветом.

- Не убивал я его, гражданин следователь, - канючил Витек, раскачиваясь. – Сам он.

- Сам себя убил? – следователь закурил. – Это как же?

- А так, - Витек, не спрашивая, вытащил сигарету. – Галка – жена его бывшая, год назад с каким-то фраером укатила в Тюмень, было?

- Проверим, - прищур острого следовательского глаза пробивался сквозь сигаретный дым.

- С тех пор Берендея было не узнать, - Витек подкурил торопливо. – Другой бы, на его месте, что сделал?

- Что?

- Запил бы, ясен пень, - Витек преданно выпучил глаза. – А он?

- А он что? – следователь потушил бычок о край консервной банки, заменявшей пепельницу.

- А он не ста-ал, - многозначительный Витек перестал раскачиваться и застыл. – Пошел на следующее утро и вступил.

- Вступил? – следователь оторвался от протокола.

- Ну да, вступил, - Витек быстро закивал. – В эту, партию, как ее, народного единства.

- Народного большинства, - поправил его следователь.

- А я что сказал? – Витек шмыгнул носом.

- Евгений Петрович, - Люсин нажал на кнопку селектора. – Заявление товарища Берендеева на выход из рядов партии еще  у вас?

- У меня, Владимир Петрович, - отозвался селектор приглушенно.

- Порвите его и выбросите, - Люсин придал голосу некую торжественность. – Умер вчера Товарищ Берендеев. Так сказать, будучи в рядах.

- Понял вас, товарищ Люсин, - с энтузиазмом ответил Евгений Петрович. – Уже рву.

- Сколько у нас осталось неохваченных в целом по стране? – Люсин выбрался из глубокого кресла, повысив голос.

- Если не считать убывших естественным путем, Владимир Петрович, - в селекторе зашелестели перебираемые бумаги. – То осталось всего три человека. И все трое, как раз, проживают в Москве.

- Ну, что ж, - Люсин подошел к висящему на стене портрету президента. – Можно считать, что с заданием руководства мы справились?

- Да, Владимир Петрович, -  Евгений Петрович хохотнул. – Страна к выборам готова.

- Пока не забыл, - Люсин обернулся к селектору. – Евгений Петрович, объявите благодарность начальнику отдела быстрого реагирования товарищу Зюкину за отлично проведенную операцию.

- Уже, Владимир Петрович.

Селектор пискнул, отключившись. Люсин смотрел в окно на встающее над столицей Родины солнце и думал о том, что уже сегодня вечером огромная страна, как один человек, встанет на новые рельсы – рельсы всенародно выбранного пути. И в этом есть и его, пусть маленькая, как начальника отдела планирования, толика труда. Сняв очки, Люсин протер стекла бархоткой. Ей же промокнул повлажневшие о волнения глаза. Где-то в глубине его груди зарождалась смелая мысль о том, что для многострадального народа великой страны сегодняшние выборы будут, наконец,  последними в истории.

СОСИСКИ И РОХЛЯКОВ

- Ты сосиски купил? – голос жены звучал приглушенно, как из-под подушки. – Только не говори сейчас, что забыл.

- Ну, забыл, - Рохляков сунул голову с прижатым к уху телефоном в плечи. – Варенька, замотался.

- Замота-ался-я-я? – трубка сбилась на хрип. – Замотался ты, Лёлик, в девяносто третьем с этой кошелкой из Мухосранска.

- Из Нижневартовска, - попытался вклиниться Рохляков.

- Да, хоть из Аддис-Абебы! - взвизгнула жена. – Ты ж ей, суке, цветочки возил аж из самой Москвы на самолете. А жене своей родненькой и сынку своему единственному сосисок не можешь принести из соседнего гастронома.

- Ну, будет тебе, Варь, - Рохляков искоса осмотрелся, не слышит ли кто. – Это ж еще до тебя было. Как говорится, дела давно минувших лет.

- Значит так, Лелик, - зазвучал металлом голос жены. – Без сосисок можешь валить к своей хабалке в Днепропетровск.

- В Нижневартовск, - поправил запищавшую гудками трубку Рохляков.

- Здравия желаю, Леонид Петрович, - козырнул проходящий по коридору полковник.

- Никитин, - остановил его Рохляков. – Дело Позднякова у тебя на контроле?

- Так точно, товарищ генерал, - вытянулся в струнку тот. – У меня.

- Так какого хера тянешь, полковник? – Рохляков побагровел. – Хочешь в Магадан поехать начальником местного управления? Не хочешь? Тогда результаты мне на стол завтра в 15.00. Понял?

- Понял, товарищ генерал!

- А ты говоришь «сосиски», - Рохляков открыл дверь своего кабинета. – Петрищев!

- Я, Леонид Петрович! – выскочил из-за стола приемной майор.

- Купи три килограмма сосисок и пулей назад!

- Есть, товарищ генерал, - майор, подхватив фуражку, выскочил в коридор.

Рохляков прошел к себе. Налил из пузатой бутылки янтарной жидкости в хрустальную рюмку. Выпил залпом. Крякнул. Закусил ломтиком лимона. Прищурившись, набрал номер в мобильнике.

- Аня?

- Да, мой генерал!

- Во вторник прилечу к тебе, встречай.

- Ты же обещал на выходные.