Может, что-то не в порядке с желудком? Как раз в этот момент корабль ушел глубоко вниз между волнами, и Габриэль чуть не полетела на пол с койки. Она громко вскрикнула, а неприятные ощущения усилились.
Она взглянула на иллюминатор. В каюту попадало очень мало воздуха. Остатки завтрака — какая-то вязкая каша с куском сала — так и остались стоять посреди стола. Ощущение, что все это давит ей на желудок, стало невыносимым. Одна мысль о завтраке вызывала чувство тошноты.
Габриэль откинула назад тяжелую копну волос… Воздух. Вот чего ей не хватало. Она вновь бросила взгляд на иллюминатор, потом встала на колени, пытаясь открыть его. Ничего не получалось. Габриэль засмотрелась на быстро бегущие волны с белыми барашками, но у нее вдруг закружилась голова, и она резко откинулась назад.
О Господи! Неожиданный скачок и резкое падение вниз, и вновь подъем, и падение по мере того, как нос судна врезался в волны.
Ох-х! Нет… Эта вязкая тяжелая каша… Вновь глубоко вниз и вновь на гребень… Эта отвратительная свинина… И вновь безжалостная качка, Габриэль зажала рот руками, потому что явственно почувствовала противные позывы в желудке.
Ей нужен воздух! Свежий воздух! Рванув дверь каюты, она быстро побежала по коридору, заметив в его конце лестницу. Забыв о больных ногах, через секунду она оказалась на палубе.
Габриэль не очень устойчиво держалась на ногах, но жадно глотала бивший ей в лицо свежий воздух. Ветер растрепал ее рыжие волосы, а ночная рубашка плотно прилипла к телу. Она едва замечала взгляды грубых матросов, глядевших на нее с удивлением, смешанным с любопытством.
Свежий воздух не помогал. Корабль продолжало сильно качать… вверх, вниз… вверх, вниз… Ох-х… Никогда не было ей так плохо. Она почувствовала… что неожиданно к горлу подступил комок. Расталкивая всех, кто стоял на пути, Габриэль рванулась к борту, перегнулась через край, и тут же ее желудок стал выбрасывать содержимое. Краешком сознания она ужасалась тем чудовищным звукам, которыми сопровождался этот процесс.
Затем она повисла на деревянном ограждении борта, удерживавшем ее от падения в воду. Желудок лишь временно успокоился, и весь мир в зыбком тумане кружился вокруг нее. В этот миг она услышала его голос:
— Кто разрешил вам выйти на палубу?
Габриэль медленно повернулась, инстинктивно ощутив, несмотря на изнурительную слабость, надвигавшуюся на нее опасность. Похититель горой возвышался над ней, сводя на нет ее собственный рост, обычно впечатлявший. Она стиснула зубы, почувствовав, что подступает новый приступ.
— Я спрашиваю вас, мадемуазель?
Габриэль через силу прошептала в ответ с неподдельной ненавистью:
— Я действительно должна отвечать на ваш идиотский вопрос?
На лице Рапаса появилось грозное выражение, но Габриэль никак не среагировала на это, потому что слабые позывы перешли в острый спазм. О нет… только бы не повторилось…
Быстро обернувшись к борту, она будто со стороны увидела скрюченное существо, свесившееся через борт, а ее желудок изверг новую порцию. Она все еще пыталась отдышаться, когда ее схватили крепкие руки похитителя. Палуба и люди продолжали кружиться в глазах Габриэль, когда ее оттащили к той самой лестнице, на которую она поднялась несколько минут назад.
Едва замечая что-либо, пока они миновали коридор, Габриэль осознала, где находится, когда капитан пинком ноги открыл дверь своей каюты и внес ее туда. Через минуту она лежала на кровати. Габриэль открыла глаза, чтобы взглянуть в лицо капитану, когда тот рявкнул:
— Вы больше не выйдете из каюты без моего разрешения, понятно?
Какой грубиян…
— Это понятно? Будь ты проклят!
— Мадемуазель, я предупреждаю вас…
— Да! Это понятно!
Габриэль закрыла глаза. Может, слишком быстро, потому и не увидела, как нахмурились брови капитана, заметившего ее смертельную бледность. Погрузившись в полудремотное состояние, она пыталась обрести хоть какую-то ясность в суждениях, чтобы не превратиться в приложение к собственному желудку, который вел себя просто отвратительно. В затуманенном сознании промелькнула мысль, что план побега придется отложить до того времени, когда она будет чувствовать себя нормально. Если это когда-нибудь произойдет…
Столько дней она мечтала о морском путешествии и никогда не думала, что оно может обернуться таким кошмаром!
Корабль опять пошел вниз. Габриэль стиснула зубы. Она почувствовала себя самой несчастной на свете.
Пьер Делиз буквально преобразился, переступая порог заветной, задрапированной в шелк комнаты. Он лишился дара речи, пораженный красотой стоявшей перед ним женщины. Уверенный, что Клариса тоже испытывает некоторое замешательство от удивления, а может, и иных тщательно скрываемых чувств, он выждал некоторое время, а потом произнес:
— Bonjour, mon amour[5].
Сообразив вдруг, что все еще держит в руках так тщательно выбранный у цветочницы букет, он преподнес его ошеломленной красавице.
— Этот пышный букет блекнет по сравнению с вашей красотой, ma cherie, но буйная игра цветов выражает радость, которую вы дарите мне, поэтому я не мог удержаться, чтобы не преподнести их вам.
— Merci, Pierre…
Постепенно краски вновь появились на бледных щеках Кларисы, она с улыбкой приняла из его рук цветы. Чуть поколебавшись, она отступила на шаг, давая ему возможность войти, У Пьера внутри все будто стянуло узлом, когда она, положив букет, повернулась к нему, бессознательно подняв руку и отбросив густые пряди золотистых волос, закрывавших ей щеки. Он никогда прежде не замечал у нее этого жеста.
— Я не ждала вас так рано… тем более что вы ушли всего несколько часов назад. Мне неловко, что вы застали меня в дезабилье, в таком совершенно домашнем виде, в то время как вы сами — при полном параде.
Пьер закрыл за собой дверь, и, когда он подошел к Кларисе, улыбка озарила его лицо:
— Неужели не ясно, mon amour, что я почитаю за честь быть встреченным вами в домашнем виде? Это создает ощущение непрерывности нашего свидания. Я начинаю верить, что для вас еще не ушли в забытье те часы любви, которые мы провели сегодня вместе.
— Разумеется, Пьер… — Небесно-голубые глаза Кларисы засияли, она отбросила возникшие было колебания и заговорила с теплотой, которая показалась Пьеру искренней: — У меня нет желания выбрасывать из памяти время, проведенное с вами вместе.
— Клариса…
Пьер обнял ее и крепко прижал к себе. Рука его сама собой потянулась к завязкам на ее халатике. Пьер с радостью ощутил, как по спине Кларисы, когда он снял с нее одежду, пробежала дрожь. Мягкое белое тело Кларисы с готовностью откликнулось на прикосновение его ладони, накрывшей округлости ее груди, а затем скользнувшей к талии и остановившейся на бедрах… там, где был темный синяк. Мысли об этом синяке преследовали его. Увидев его в первый раз, он спросил, отчего у нее появилась такая отметина. Он ясно помнит, как она смутилась, прежде чем ответила, Что споткнулась.
Нервы Пьера были натянуты. Клариса — опытная куртизанка, но неопытная лгунья. За этим «спотыканием» стоял тот, кого Клариса хотела скрыть от него.
Гнев вновь овладел Пьером, и он сильно, почти до боли, сжал Кларису в объятиях. Ее светлые брови слегка нахмурились.
— Этот синяк на моей ноге все еще беспокоит вас, Пьер? Это пустяк. Я почти забыла о нем.
— Но я, к сожалению, не могу.
Чуть отодвинувшись, Пьер накинул на Кларису пеньюар и крепко затянул поясок. В ответ на ее удивление он широко улыбнулся:
— Мне бы не хотелось, чтобы вид прекрасного тела отвлекал меня от того, что я намерен сказать.
Решительно взяв Кларису за плечи, он посадил ее на кровать. Сев рядом с ней, он наклонился чуть вперед, не в силах удержаться, чтобы не покрыть поцелуями ее теплые полуоткрытые губы. Он упивался этими поцелуями, дарившими ему новые радости жизни. Потом резко отпрянул и слегка отодвинулся, чтобы между ними образовалась хоть какая-нибудь дистанция.
