Запах разогретых солнцем апельсинов сменился вечерним ароматом жимолости и лилий, когда густые тени накрыли сад. Коридор наполнился голосами — воздух стал прохладнее, и люди начали просыпаться или же возвращаться с прогулки у реки перед вечерним пиром.

Винтер ни о чем не думала — все казалось бесполезным. Она позволила времени течь сквозь нее. Это оцепенение походило на сон, хотя она не спала.

Рази обещал вернуться заранее, чтобы Винтер успела одеться, но ей все равно пришлось встать из кресла задолго до его прихода. Надо было еще найти что надеть. У нее были пальто — одно легкое, другое зимнее. Два форменных платья, одно из которых все еще лежало грязной кучей у двери. Один теплый рабочий костюм, три пары панталон, три сорочки, два ночных чепца, четыре пары шерстяных чулок и одна — хлопчатых, две пары брюк, шерстяное платье, подходящее для неформального ужина в близкой компании. Никакой нарядной одежды, ничего, в чем можно предстать перед королем.

Рази перевез матушкин сундук камфарного дерева в спальню Винтер, и, заглянув в него, она сразу поняла зачем.

Одно за другим она вытаскивала платья своей матери, проложенные лавандовой бумагой и россыпью сухих роз, гвоздики и апельсинных корочек. Винтер с удивлением заметила, что их доставали проветривать. Все эти годы кто-то регулярно доставал их, развешивал и вытряхивал. Может, Марни? Или какая-то горничная, беззаветно преданная ее матери?

Когда Винтер обо всем догадалась, то мысленно влепила себе оплеуху за романтические бредни. Никто не ухаживал за нарядами из любви к ее матери! Наверняка до недавнего времени эти платья принадлежали кому-то из придворных — скорее всего, горничной какой-нибудь леди. Бедной девушке пришлось внезапно отдать свой гардероб предыдущему владельцу. «Надо бы мне поостеречься ножниц в темноте и иголок в супе!» — подумала Винтер, выкладывая прекрасные наряды на кровать.

Она надеялась, что последняя владелица не перешивала платья, потому что, как говорил отец, Винтер унаследовала фигуру матери, и эта одежда должна быть ей точно впору, если ее не перешивали на кого-то другого.

«У мамы был прекрасный вкус!» — Винтер провела рукой по богатой ткани одного из платьев. Они все были сшиты в старом стиле — чистые линии и простые юбки, свободно спадающие из-под груди. Длинные широкие рукава с контрастной подкладкой и отделкой. Для каждого платья нашлась плотно сидящая нижняя рубашка с длинными рукавами. Винтер поняла, что наряды ей очень нравятся, ее привлекали прекрасно подобранные цвета и элегантная простота отделки. Новомодные вещи, которыми щеголяли северные придворные, сплошь состояли из ленточек и рюшечек, вкупе с небольшими накидками и круглыми шляпками, невесть как держащимися на макушке. В этом платье ее сочтут старомодной простушкой. «А еще — нелепой коротышкой!» — подумала Винтер. Она и так считалась невысокой, а новая мода на высокие пробковые каблуки и наращенные подошвы у мужчин и женщин, несомненно, подчеркнет катастрофическую нехватку роста.

Винтер хихикнула, представив себе и без того высокого Рази на этих смешных подпорках и Кристофера с его скользящей грацией, ковыляющего на каблуках. Вряд ли они, впрочем, станут потакать подобной причуде. А вот что касается Альби…

Винтер резко отбросила свои мысли про Альби, так живо вставшего перед ее внутренним взором: оживленный, крепкий, сдержанный, на дурацких каблуках, какой он есть на самом деле. Или каким был, точнее. Она сглотнула и вновь занялась платьями.

Выбор был легким — полынно-зеленоватый атлас, расшитый веточками бледных роз, с нежно-розовой подкладкой на рукавах. Подходящая рубашка закрывала руки до запястий и была собрана в складочки на груди, над вырезом лифа. В этом наряде было удивительно легко передвигаться, вечерний воздух наполнил ткань приятной прохладой.

Винтер попыталась что-то сделать с волосами: уложить их под сеточку, усыпанную жемчугом, или заколоть поизящнее, — но это оказалось безнадежным делом. Она просто расплела косу и расчесалась, рассыпав волосы по плечам мягкими сияющими волнами.

«Что ты такое?» — думала она, изучая свое изображение в зеркале. Выглядела она как кукла: бледное лицо с россыпью веснушек было похоже на островок в море темно-рыжих волос. Вечно занятые руки обтянуты розовым шелком и покоятся на зелени платья. Винтер провела ладонью по атласу юбки, чувствуя, как шершавая кожа задевает за ткань. Ей не хватало привычной тяжести клинка, который она обычно носила, но в этом придворном наряде нет места для кинжала. Девушка приподняла юбку, открывая поношенные домашние туфли, и усмехнулась. «Вот что ты такое, — сказала она сама себе. — Ты — это натруженные руки и стоптанные башмаки под атласным платьем! — Винтер глянула отражению в глаза. — И не забывай об этом!»

Рази и Кристофер постучались, как раз когда она собиралась идти будить отца. Винтер открыла засов и отступила назад, впуская их. Рази стоял в дверях с поднятой рукой, приготовившись стучать еще раз. Кристофер, по обыкновению, подпирал стену, словно собирался ждать снаружи. Увидев Винтер, Рази открыл рот, а Кристофер, отойдя от стены, уставился на нее, загадочно покачивая головой.

Винтер нервно поправила волосы:

— Что-то не так, да?

Рази затряс головой, потом кивнул, мигнул и что-то буркнул. Кристофер прошелся взглядом вверх и вниз и сказал:

— Сойдет!

Когда юноши вошли, дверь спальни Лоркана открылась, и он вышел, полностью одетый и готовый, удивив их всех. Рази сделал шаг к нему, желая что-то спросить, но Лоркан остановил его взглядом из-под полуприкрытых век. Рази развел руками, признавая свое поражение, и отступил.

Лоркан оглянулся и увидел свою дочь. Он застыл на месте, не натянув до конца замшевую перчатку, и жадно всматривался в лицо, волосы, платье.

— Иззи?.. — прошептал чуть слышно. Потом замешательство прошло, и Лоркан печально улыбнулся. — Винтер, — сказал он.

«Какие у него бледные губы!» — испуганно подумала девушка.

Затем отец снова улыбнулся, но уже своей обычной, широкой и солнечной улыбкой, и она успокоилась. Все будет хорошо. Точнее, должно быть. Все-все должно быть хорошо.

— Кристофер, похоже, думает, что тоже приглашен на пир… — Винтер говорила, не повышая голоса и повернув голову к Рази, пока они шли по длинным коридорам в пиршественный зал.

Кристофер шел за ними, обсуждая какие-то музыкальные темы с ее отцом, который увлекался игрой на флейте, хоть больших успехов в этом не достиг. Винтер не хотела рисковать и нарываться на еще один обмен колкостями. Если уж Кристофер полагал, что первый встречный может свободно посещать мероприятия такого рода, то деликатно образумить его было задачей Рази.

Рази склонил курчавую голову и смущенно, но доверительно прошептал:

— Это потому, что он действительно идет на пир!

Он чуть отстранился, чтобы понаблюдать за ее реакцией. Винтер попыталась ничем себя не выдать, но это не удалось, и он тихо рассмеялся от чисто детского ликования:

— Это чертовски досадит лордам!

Винтер ужаснулась:

— О, Рази, нет! Только не говори, что он будет сидеть за столом с лордами! Его же отравят!

Рази поперхнулся:

— Даже не шути такими вещами, сестричка. Нет, последние четыре приема он сидел за общинным столом с простолюдинами. Великая честь.

— Конечно, великая честь, — пробормотала она, оглядываясь на предмет разговора.

Юноша в счастливом неведении что-то описывал ее отцу, размахивая руками. Лоркан рассмеялся в ответ на какую-то удачную фразу. Кристофер демонстративно скривил бровь в шутливой обиде, а затем продолжил нести свою несусветную чушь. Винтер состроила гримасу:

— Вот уж правда великая честь!

— Он говорит, эта чертова королевская морока хуже занозы в заднице, — сказал Рази со вздохом. — Господи, Вин, а что мне оставалось, кроме как согласиться? Я просто ненавижу все это… после стольких лет свободы! Отец говорит…