Существовали и другие аспекты восстановительной операции, о которых Марион не подумала. По словам Грегсона, Нэнси необходимы были постоянные консультации психоаналитика в период, когда она будет привыкать к своему изменившемуся лицу. У неподготовленного человека знакомство со своим новым обликом могло вызвать настоящий шок, а хирург сразу сказал, что Нэнси уже никогда не будет такой, какой она была.

Грегсон предупредил, что ему придется создавать не только новое лицо, но и совершенно новую личность, однако Марион эта перспектива нисколько не взволновала. Напротив, рассудила она, так будет даже лучше. Измененная внешность девчонки сводила на нет опасность ее случайной встречи с Майклом в аэропорту, в магазине или где-нибудь еще, а Марион твердо знала, что это было практически единственным, что угрожало ее замыслам.

Подумав об этом теперь, Марион мысленно припомнила свой разговор со знаменитым хирургом, который состоялся всего пару часов назад – в четыре утра по местному и в час ночи по Тихоокеанскому времени. Они с Грегсоном подробно обсудили все, что может понадобиться, и Марион была в душе очень довольна, слыша бодрый и жизнерадостный баритон энергичного сорокалетнего человека, который сумел добиться выдающихся успехов в своей области.

Викфилд был совершенно прав, когда сказал, что девчонке чертовски повезло. Питер Грегсон был настоящим светилом пластической хирургии и деловым человеком вдобавок. Стоимость восемнадцати месяцев восстановительной хирургии плюс кое-какие добавочные издержки, включавшие консультации психоаналитика, услуги сиделок, проживание, питание и гардероб, он определил в четыреста пятьдесят тысяч долларов. Эта сумма совпадала с расчетами Марион, и она пообещала, что в девять часов, когда откроется банк, она сразу же позвонит туда и попросит перевести все деньги в банк в Сан-Франциско, так что на счет Грегсона они будут зачислены, когда на побережье начнется рабочий день. Хирург ответил, что вовсе не обязательно так торопиться, что он вполне доверяет ей и что он сейчас же даст указание секретарю подыскать для мисс Макаллистер подходящую квартиру. В том, что он нисколько не сомневался в ее слове, не было ничего удивительного. Грегсон прекрасно знал, кто такая Марион Хиллард.

Да и кто этого не знал?..

– Не хочешь подняться ко мне в кабинет и перекусить? – предложил Викфилд, утративший последнюю надежду как-то повлиять на свою упрямую пациентку.

Каллоуэй, которого он надеялся использовать как союзника, сказал, что его задерживают неотложные дела и что он вряд ли сумеет вылететь из Нью-Йорка раньше сегодняшнего утра. Викфилд не знал, что Марион сама позвонила Джорджу и велела оставаться в офисе, чтобы решать неотложные дела. Но главная причина заключалась в другом: Марион просто не хотела, чтобы Каллоуэй был рядом, когда она будет решать свои вопросы. И, похоже, пока все складывалось удачно.

– Марион?

– Что?

– Как все-таки насчет завтрака?

– Позже, Вик, позже. Сейчас я хочу видеть Майкла.

Викфилд вздохнул:

– Ну что ж, идем. Я как раз собирался проведать его.

По дороге Марион все же зашла в дамскую комнату, и врач пошел в палату Майкла один. Впрочем, никаких перемен Вик не ожидал: в последний раз он побывал там всего час назад, и все было по-прежнему.

Однако когда пять минут спустя Марион вошла в палату сына, в ней царила странная тишина. Викфилд только что встал с краешка койки, куда он садился, чтобы осмотреть пациента, и выражение его лица было каким-то торжественным и сосредоточенным. Косые лучи бьющего в окно утреннего солнца медленно ползли по крахмальным простыням на кровати Майкла; в углу монотонно капала из крана вода, и раковина из нержавеющей стали отзывалась на падение каждой капли чуть слышным басовитым гулом; с зудением билась в стекло случайная муха.

«Тихо, как в могиле...» – машинально подумала Марион, и тотчас же ее сердце отчаянно подпрыгнуло в груди. О господи, нет!!! Ее руки взлетели к губам. Точно такая тишина была в палате, когда Фредерик...

Марион застыла на пороге, не в силах сделать ни шага, и только беспомощно переводила взгляд с кровати сына на врача и обратно.

И вдруг она увидела его – своего мальчика. Слава богу, он был жив и смотрел на нее широко открытыми глазами. Слава богу!.. Марион подавила рыдание и, протягивая к сыну руки, неверным шагом двинулась вперед. Оказавшись у самой койки, она наклонилась и бережно коснулась кончиками пальцев его лица.

– Привет, мам... – Голос Майкла был совсем слабым, незнакомым, хриплым, но все равно это были самые прекрасные слова, какие Марион слышала в своей жизни. Она улыбнулась в ответ, и слезы облегчения потекли по ее щекам.

– Дорогой мой...

– Мама... Я очень люблю тебя, мама!

Глядя на них, Викфилд расчувствовался настолько, что в глазах у него защипало. Подозрительно шмыгнув носом, врач выскользнул за дверь, но ни Майкл, ни Марион даже не заметили его ухода. Прижимая к груди голову сына, Марион гладила его по волосам и думала о том, как он дорог ей. Что бы она делала, если бы потеряла его?

– Ну, мама, успокойся, не надо плакать! Я хочу есть, мама, – пробормотал Майкл, и Марион рассмеялась сквозь слезы. Он жив, жив, пело ее сердце. И целиком принадлежит ей одной!

– Сейчас мы организуем для тебя самый большой, самый вкусный и самый питательный завтрак, какого ты еще никогда не ел, – пообещала она и тут же спохватилась: – Конечно, если Вик разрешит...

– К черту Вика, ма, я умираю с голода.

– Майкл! – Марион нахмурилась, но сразу же поняла, что не может на него сердиться.

Она могла только любить его и... оберегать – оберегать от всего, чего бы это ни стоило. Бросив взгляд на лицо сына, Марион увидела, что Майкл неожиданно помрачнел, по-видимому, вспомнив о том, где он находится и что привело его сюда. До этого он вел себя точно так же, как в один далекий день, когда ему удаляли миндалины. Когда Майкл очнулся после легкого наркоза, ему нужны были только мама и мороженое, которое он очень любил, но сейчас его лицо выражало слишком многое...

– Мама... – Майкл попытался сесть, но тотчас же снова откинулся на подушку. Было видно, что он отчаянно хочет что-то спросить, но не знает как. Глаза Майкла лихорадочно шарили по лицу Марион, а пальцы слабо стискивали руку.

– Успокойся, родной, тебе нельзя волноваться.

– Скажи, мама... другие... Те, кто был со мной прошлым вечером?.. Я помню, мы...

– Бен уже вернулся в Бостон. Отец забрал его. У него несколько переломов, но он скоро поправится. Бен легко отделался... – Марион вздохнула и в свою очередь сжала пальцы сына. Она знала, о чем он сейчас спросит, и заранее приготовила ответ.

– А... Нэнси? – Лицо Майкла напряглось, напоминая гипсовую маску. – Нэнси, мам? Она...

Глаза его наполнились слезами. Ответ на свой вопрос Майкл прочел на лице матери – прочел, но все еще не верил.

Марион опустилась в кресло в изголовье его кровати и нежно погладила сына по щеке.

– Мужайся, мальчик. Твоя Нэнси... Она не пережила этой ночи. Врачи сделали все, что могли, но травма была слишком серьезной. – Марион сделала паузу. – Она умерла сегодня утром.

– Ты... видела ее? – Он по-прежнему пристально вглядывался в ее лицо, словно все еще надеясь, что это просто неудачная шутка.

– Прошлым вечером я сидела с ней... полчаса или около того.

– О господи!.. Как же так, ма? Она умирала, а меня не было рядом!.. О, Нэнси!..

Майкл уткнулся лицом в подушку и зарыдал, как ребенок, и Марион нежно обняла сына за плечи. Он без устали твердил дорогое имя, и каждый раз Марион чуть заметно вздрагивала, словно от удара бича. К счастью, Майкл был слишком слаб. Рыдания вскоре стихли, но когда он повернулся к матери, она заметила в его лице новое, пугающее выражение, какого никогда прежде не видела. Можно было подумать, что вместе с Нэнси от Майкла ушла частица его души, частица сердца. Что-то умерло в нем, чтобы никогда не воскреснуть, и виновата в этом была она – Марион.