– Какая нелепость, – сказал отец. – Но все равно это не помогает понять твоего друга.

– Может, и не помогает, – сказал я, чувствуя, что краснею, и, скрывая смущение, заторопился. – Но одно я знаю твердо: Джули всю жизнь терпит муки ада…

– Почему? Из-за чего?

– Потому что его мать всегда одолевали дурацкие терзания рая…

Отец с силой хлопнул ладонью по столу.

– Хватит, – сказал он. – Это мальчишеский бред.

– А все равно это правда, – возразил я и сердито пожал плечами.

– Нечего пожимать плечами!

Обычно, если посреди спора отец делал мне замечание, это означало конец спору. Но сейчас я не был в этом уверен. Всем существом я ощущал сейчас наши с ним очень разные взгляды и мои неясные замыслы. Я смотрел на отцовы юридические книги, и глазок, что он процарапал в закрашенном окне, выходящем на улицу, видел, как он, сложив короткопалые руки, постукивает одним о другой большими пальцами, и мне начало казаться, что, пожалуй, я не напрасно все ему выложил.

– Если смерть его матери – несчастный случай, – сказал отец, – Джули должен был так и сказать, почему он молчал?

– Потому что он не желает ничего в себя впускать. Он всегда замкнут наглухо. Ему всегда приходится жить вне всего…

– О господи! – вспылил отец.

– Но…

– Не желаю больше ничего слушать. С меня хватит, не мешай мне работать.

Я ушел от отца злой, разочарованный, чувствуя себя к тому же круглым дураком. Он не захотел понять то, что я пытался ему объяснить про Джули, а если не поймет, ни за что не вмешается в это дело. Чтобы мой законник отец, натура гармоничная, захотел взяться за дело, дело должно в нем затронуть какую-то нравственную струнку, а я, на беду, пока не сумел задеть в нем такую струну.

Но и на этот раз, как уже бывало, я рассуждал и строил планы, не думая, что кто-то может в них вмешаться и все повернуть по-другому. Правда, я уже спрашивал себя, как поступит Бетт Морни, когда узнает, что стряслось с Джули. Бетт училась теперь в колледже в Мельбурне, за двести четырнадцать миль от нас, однако это было все равно что в Токио, – чем могла она помочь ему из такой дали?

Но однажды в пятницу вечером она приехала домой, позвонила мне и сказала, что хочет меня видеть. А где нам встретиться не на глазах у всего города, хотел бы я знать? Сплетницы и сплетники расхлопотались, точно опьяневшие осы, липли ко всем, кто имел хоть малейшее отношение к Джули, и уж, конечно, чего бы они не наплели о нашей встрече с Бетт, вздумай я пойти к ней домой.

– Лучше приходи ко мне, – сказал я. – Не то наши кумушки опять станут выслеживать да чесать языками.

– Хорошо, Кит. Приду в половине девятого.

Моя мама, как все матери в нашем городе, у кого были сыновья, полагала, что из Бетт выйдет отличная невестка, но я предупредил ее, что Бетт придет не ради меня, а ради Джули. И все равно мама проветрила гостиную, открыла крышку пианино и поставила ноты: она всегда так делала, когда хотела, чтобы гость почувствовал себя у нас как дома.

В последний раз я видел Бетт полгода назад, и, когда открыл дверь и увидел это прекрасное лицо, тут же понял: она еще на полгода ближе к той великолепной, совершенной женщине, какою станет через несколько лет. Но наша простодушная одноклассница все-таки еще оставалась девчонкой, и, едва мы сели на плетеный садовый диванчик, все стало ясно, просто и естественно.

– Пусть люди говорят, что хотят, Кит, а я никогда не поверю, что Джули убил свою маму. И ни один разумный человек в это не поверит.

– Возможно, – сказал я. – Но в судах заседают не только разумные люди.

– Как он?

– Не знаю. Я с ним не виделся.

– Почему?

– Пока не состоялся суд присяжных, его могут видеть только родные и адвокат.

– Но это несправедливо, ведь все знают, что у него теперь никаких родных не осталось.

– Справедливо или несправедливо, но таков закон, Бетт.

– Как, по-твоему, сержант Коллинз позволит мне с ним повидаться?

Сумеет ли сержант Коллинз устоять?

– Попробуй, – сказал я. – Но главное сейчас – это защита Джули в суде присяжных. Защитник должен сотворить чудо. И если хочешь знать, единственный человек, который мог бы вызволить Джули, это мой отец.

– А разве не он защищает Джули?

Я рассказал ей про старика Стендиша.

– Кит, но неужели твой отец не возьмет на себя защиту, если ты попросишь?

– Не может же он просто прийти к Стендишу и потребовать, чтоб тот уступил ему клиента, – сказал я. – И вообще кто ему заплатит, чтобы он защищал Джули? Уголовные процессы – штука долгая и дорогая, он просто не может себе позволить вести это дело бесплатно.

На самом деле моего отца это не остановило бы, но мне не хотелось говорить Бетт, что я уже пытался его убедить – и безуспешно.

– Так ведь мистер Стендиш обычно ведет дела богатых скотоводов, кто же теперь платит ему?

Я неохотно сказал ей про Норму Толмедж.

– А я про нее совсем забыла, – сказала Бетт.

– Норма делает для Джули все, что может, – сказал я. – Но она ничего не смыслит в адвокатах и судах, а то поняла бы, что от старика Серебряного толку не будет ни на грош, у него же только и есть что шевелюра да карандашик, а соображает он насчет одних закладных.

– Бедный Джули! – сказала Бетт. Потом наклонилась ко мне и – чего я уж никак от нее не ждал – схватила меня за руку.

– Это было очень страшно, Кит? – спросила она. – Я про миссис Кристо…

– Да уж наверно.

– Она умерла сразу?

– Только опустилась на колени…

– А Джули она что-нибудь сказала?

– Никто не знает. Джули не хочет ничего говорить.

– Почему?

– Ты ведь его знаешь. Когда все против него, он просто уходит в себя.

– Ну, ты всегда преувеличиваешь насчет Джули, – возразила она. – Если надо будет, он заговорит.

– Господи! Ты что, забыла, какой он есть? – спросил я.

– Но он вовсе не всегда уходит в себя, – упрямо повторила Бетт.

– Тогда постарайся, чтоб он заговорил. Пойди и уломай его, но пока это не удалось никому.

– Ладно. Завтра пойду к сержанту Коллинзу и попрошу, может, он позволит мне повидаться с Джули. Скажу, раз у Джули нет родных, так должен же кто-то к нему приходить.

Она встала. По длинному коридору нашего старого дома мы прошли в гостиную, там мама принялась поить нас чаем с пшеничными лепешками, на английский манер.

– Кто ведет хозяйство отца теперь, когда ты не живешь дома, Бетт? – спросила мама.

– Миссис Джонсон, жена парикмахера.

– Я буду иногда посылать ему с Китом или с Томом пшеничные лепешки, – сказала мама.

– Большое вам спасибо, миссис Куэйл, – сказала Бетт, и мы с ней пошли из гостиной.

Вот теперь я понял, как безнадежно в нашем городе что-либо скрыть – мама настояла, чтобы я проводил Бетт до дому. Я мысленно взвыл, я ведь понимал, чем это кончится, но примерно с полдороги, когда мы уже повстречали добрый десяток знакомых, даже не без удовольствия представил себе, какая пышная сплетня расцветет из этого за ночь. И, конечно, ровно через два дня сплетня до меня докатилась, ее принес Том: миссис Джилспай, жена торговца скобяными изделиями, спросила Тома, почему это его брат разгуливал с Бетт. Может, теперь, когда парнишку Кристо засадили в тюрьму, я стал за ней ухаживать?

– Ну и пусть, – сказал я. – Про Бетт никто худо не подумает, так чего мне беспокоиться?

В следующую пятницу, после обеда, Бетт пришла в комнатенку, где помещалась редакция нашего «Стандарда», встала передо мной и сказала:

– Ты был совершенно прав, Кит. Джули просто не желает ничем себе помочь.

– Ты с ним виделась?

– Да, конечно,

– Ты из него хоть что-нибудь вытянула? Хоть словечко?

– В общем, нет. Если его не знать, можно подумать, что ничего не случилось. Он спросил, видела ли я Скребка.

– У, сволочной пес! – вырвалось у меня.

– Кит!

– Ладно, извини. И это все, что он сказал?