Иеремия не был другом Джона Харта, но многое в нем его восхищало. Харт приложил немало усилий, чтобы довести до ума свой любимый рудник, а с таким конкурентом, как Терстон, сделать это было совсем не просто. Ему пришлось гораздо тяжелее, чем Иеремии, когда тот начинал свое дело. Прииск Харта был основан четыре года назад, когда хозяину едва стукнуло двадцать два. За это время он сам и его работники добились поистине невероятных успехов. Он не был добрячком, и Иеремия не раз слышал от тех, кто раньше работал у Харта, а потом перешел к Терстону, что Джон слишком вспыльчив, плохо ладит с рабочими, бывает груб и часто пускает в ход кулаки.

Однако у него было золотое сердце. Он славился своей честностью и порядочностью, вызывавшей у Иеремии восхищение. Ему пару раз довелось встречаться с Джоном, и Иеремия сразу обратил внимание на несколько ошибок, которые собирался сделать этот юноша, однако Харт не пожелал слушать советов. Он вообще не желал ничего ни от кого принимать. Джон хотел все сделать сам и со временем непременно сделал бы. Но сейчас Иеремия искренне переживал за него. Судьба обошлась с Джоном еще круче, чем когда-то поступила с ним самим. Иеремия посмотрел на Ханну, спрашивая взглядом, как ему теперь быть. Они с Джоном Хартом никогда не водили дружбы. Харт смотрел на Иеремию как на соперника, предпочитая держаться от него на расстоянии, и Иеремия относился к этому с уважением.

– Не валяйте дурака, Терстон, я вам вовсе не друг и не собираюсь им становиться. Я чертовски хочу перещеголять вас, и я добьюсь этого в честной и открытой борьбе. Если мне это удастся, через годик-другой вам придется закрыть все ваши прииски, потому что я куплю всех и вся до самого Нью-Йорка.

Иеремия только улыбнулся, услышав эти дерзкие слова. На самом деле им обоим хватило бы места, но Джон Харт отказывался это понять. При встречах с Иеремией он держался вежливо, но не уступал ни дюйма. У него уже было два пожара и одно наводнение. Когда Иеремия попробовал предложить Джону продать ему рудник, тот обещал расквасить ему физиономию, если Иеремия не уберется с его земли, прежде чем Джон сосчитает до десяти. Однако то, что случилось сейчас, не имело к этому никакого отношения. Собравшись с мыслями, Иеремия направился к лошади. Ханна знала, что он поступит именно так. Таков был его характер. В его большом сердце хватит места для всех, даже для Джона Харта, каким бы вспыльчивым и злым на язык ни был этот мальчишка.

– Не жди меня к ужину.

Он мог не говорить этого. Ханна все равно никуда не уйдет, даже если ей придется провести здесь всю ночь.

– Иди домой и отдыхай.

– Черт побери, занимайся своим делом, Иеремия Терстон. – Вдруг Ханну осенило: – Подожди! Им сейчас не до того, чтобы думать о еде.

Бросившись на кухню, она завернула в салфетку жареного цыпленка и положила его вместе с фруктами и куском пирога в прихваченную с собой седельную сумку. Бегом вернувшись назад, Ханна протянула ее улыбающемуся Иеремии.

– Они точно помрут, если отведают твоей стряпни.

Ханна только усмехнулась:

– Смотри не забудь перекусить сам и не подходи ни к кому слишком близко. Не пей там ничего и не ешь из их посуды.

– Хорошо, мамочка! – С этими словами он развернул лошадь и рванулся в бархатно-черную ночь.

Галопом скача через холмы, он предавался своим невеселым думам.

Иеремии понадобилось всего двадцать минут, чтобы добраться до приисков Харта, и он с удивлением заметил, что они здорово разрослись за последнее время. Дела у Джона Харта шли неплохо, однако сейчас любой мог понять, что случилась какая-то беда. Поселок погрузился в зловещую тишину, между домами не видно было ни души, однако в окнах горел яркий свет, особенно в большом здании на вершине холма. В хозяйском доме, кажется, не осталось ни одной неосвещенной комнаты, у входа выстроилась длинная цепочка людей, пришедших выразить соболезнование Джону Харту.

Спешившись и привязав лошадь к дереву, стоявшему немного поодаль, Иеремия взял сумку, переданную ему Ханной, и пристроился к очереди. Его тут же узнали, и из конца в конец цепочки прокатилось:

– Терстон... Терстон...

Не успел Иеремия пожать руки знакомым, как на крыльце появился Джон Харт. Его лицо казалось изможденным, словно от тяжелой болезни. Из стоявшей позади толпы послышался сочувственный шепот. Джон посмотрел на собравшихся людей, узнавая каждого и отвечая кивком на исполненные соболезнования взгляды. Потом он заметил Иеремию и остановился, глядя, как тот приближается и протягивает ему ладонь. Взгляд Иеремии говорил о том, что он понимает, как страдает сейчас Харт. Остальные немного подались назад, оставив их наедине. Иеремия пожал Джону руку.

– Я сожалею о твоей жене, Джон... Я... Я тоже потерял любимого человека много лет назад... во время эпидемии в шестьдесят восьмом году.

Слова казались невнятными, но Джон Харт знал, что Иеремия все понимает. Он поднял полные слез глаза. Джон был высок, почти одного роста с Иеремией, с иссиня-черными гладкими волосами и темными, как ночь, глазами. Его большие ладони оказались на удивление мягкими. Джон и Иеремия, как ни странно, чем-то напоминали друг друга, несмотря на почти двадцатилетнюю разницу в возрасте.

– Спасибо, что приехали. – Голос Джона звучал глухо, в нем чувствовались опустошенность и тоска.

Увидев, что по щеке молодого человека скатились две слезы, Иеремия почувствовал, как в душе у него шевельнулась старая боль.

– Я могу чем-нибудь помочь? – Он вспомнил о взятой с собой еде. Может, кому-нибудь в доме она и пригодится.

Джон Харт заглянул в глаза Иеремии.

– Сегодня умерло семь человек... Матильда... Джейн... – Его голос дрогнул. – Барнаби... – Упомянув имя сына, Джон не смог договорить до конца.

Он снова посмотрел на Иеремию.

– Врач сказал, что ему не дожить до утра. У троих моих рабочих умерли жены... Пятеро детей... Не следовало вам приезжать сюда. – Джон вдруг понял, как рисковал Иеремия, и это его тронуло.

– Я уже пережил такое однажды и решил узнать, могу ли что-нибудь сделать для тебя. – Он заметил, что лицо собеседника казалось мертвенно-белым, но решил, что Джон побледнел от тоски, а не от ужасного гриппа. – Тебе сейчас не помешает выпить. – Иеремия достал из седельной сумки серебряную фляжку и протянул ее Джону.

Немного поколебавшись, тот взял ее и кивком указал на дверь.

– Не хотите зайти в дом?

Джон подумал, что Иеремия может испугаться, однако Терстон склонил голову в знак согласия:

– Конечно. Я привез тебе поесть. Если ты, конечно, в состоянии...

Джон удивленно посмотрел на Иеремию. Эти слова поразили его. Он ведь чуть не вышвырнул Иеремию вон во время их последней встречи... Тогда он ни за что на свете не желал принять помощь. Но теперь дело обстояло совсем по-другому. Эта беда была совсем иного рода, чем пожар или затопление рудника. Джон тяжело опустился на обитую бархатом кушетку, стоявшую в гостиной, и надолго припал губами к фляжке. Он не торопился вернуть ее, глядя на Иеремию невидящими глазами.

– Я не верю, что их больше нет... Вчера вечером... – Джон судорожно сглотнул, пытаясь сдержать слезы. – Вчера вечером... Джейн сама спустилась по лестнице и поцеловала меня перед сном, несмотря на жар... А сегодня утром Матильда сказала... Матильда сказала... – Из глаз у него полились слезы, он больше не мог их скрывать.

Иеремия обнял Джона за плечи и не отпускал, пока тот плакал. Ни он и никто другой ничем не могли помочь, кроме как оставаться с ним рядом. Наконец Джон посмотрел на Иеремию и увидел, что он тоже плакал.

– Как мне жить без них? Как?.. Мэтти... И моя малышка... А если Барнаби... Терстон, тогда я умру. Я не смогу жить без них.

Иеремия молился про себя, чтобы Джон не потерял сына, понимая, что это вполне может случиться. Стоя возле дома, он слышал, что мальчику очень плохо. По крайней мере так говорили окружавшие его люди.

– Ты еще молод, Джон, у тебя впереди целая жизнь. Сегодня говорить об этом кощунство, но ты снова женишься, и у тебя опять будут дети. Сейчас ты переживаешь самый страшный момент в жизни, но ты выдержишь... Ты должен это сделать... Так оно и будет.