Его слова звучали бы гораздо убедительнее, не будь он старейшим менеджером среднего звена за последние десять лет. От него пахнет затхлым кофе и дешевым лосьоном после бритья, а на лице застыло загнанное выражение человека, изнемогающего под тяжестью собственной заурядности. Он профессиональный посредник – и неумолимое напоминание о том, что пора выбираться отсюда, пока я не превратился в него.

– Я видел в твоем отчете по текущим проектам, что ты ведешь поставку логотипов для “Найк”, – замечает Билл, тщательно вытирая руки бумажным полотенцем.

– Да, верно, – отвечаю я. И лучше бы Биллу остаться в туалете, потому что, когда он узнает, что случилось, будет срать кирпичами.

– Что там, акриловые штампы?

– Нет, шелкография.

– А, – кивает он с видом знатока, демонстрирующим, что Билл прекрасно разбирается в шелкографии. – Поздравляю, Зак, – он берет следующее полотенце, – наладить контакт с “Найк” – большая удача. Буду внимательно следить за твоими успехами.

Он бросает взгляд в зеркало и разве что не достает компас и транспортир, чтобы поправить галстук.

– Спасибо, – цежу я, отчаянно мечтая, чтобы Билл поскорее ушел и я смог спокойно отлить в одиночестве.

Беззащитная розовая кожа, просвечивающая сквозь его редеющие волосы, напоминает о химиотерапии и облучении; по ЖК-монитору в моем мозгу плывет зловещее слово “рак”.

Наконец Билл уходит, оставляя меня в облаке афоризмов. Желает мне “быть на высоте”. Прежде чем пойти, необходимо научиться ползать. Одна голова хорошо, а две – лучше. И напоследок, уже на пороге туалета, произносит одно из своих любимых выражений: не бывает второго шанса произвести первое впечатление.

Я бросаюсь в кабинку, на ходу расстегивая молнию на ширинке. Моча снова привычного ярко-желтого цвета, и я приободряюсь, не замечая и следа бледно-ржавых утренних сгустков. Я чувствую, как уголки губ растягиваются в улыбке, а в груди, когда я застегиваюсь, поднимается облегчение. То, что случилось утром, – мелкое недоразумение, легкий глюк организма, не более. Однако, наклонившись, чтобы смыть за собой, замечаю в унитазе яркое пятнышко, жидкий красный зародыш с усиками, который кружится в водовороте, постепенно сливаясь с общим прозрачно-желтым потоком. Черт.

Я мою руки и думаю о том, как же выглядит опухоль.

Следующий час я провожу на медицинских сайтах в поисках ответа. Кровь в моче называется гематурией. Она может быть вызвана повреждением мочевыводящих путей, выходом почечных камней, но судя по тому, что болей у меня нет, можно исключить эти причины и задуматься о заболеваниях сосудов, почек, опухолях и, разумеется, раке мочевого пузыря. Звонит телефон. Я не беру трубку.

Вместо этого нахожу в КПК номер своего врача и звоню ему. Секретарша сообщает, что он занят, у него пациент. Подожду ли я? Разумеется. В трубке меня развлекает популярный кавер на песню Rolling Stones “Ruby Tuesday”. Рубиново-красный, думаю я и снова вспоминаю про кровь в унитазе.

– Добрый день, Закари, – здоровается доктор Климан. – Как дела?

У меня нет никакого настроения обмениваться любезностями, и я без лишних слов рассказываю ему обо всем. Он задает мне несколько вопросов. Случалось ли такое раньше? Сколько примерно крови? Было ли мне больно? Потом на минутку отходит и возвращается с телефоном и адресом уролога.

– Доктор Лоренс Сандерсон. Парк-авеню. Сходите к нему как можно скорее.

– Вы думаете, это что-то серьезное?

– Может, и нет, – отвечает доктор не так уверенно, как мне хотелось бы. – Но необходимо проверить. Скажите доктору Сандерсону, что я попросил вас принять сегодня, хорошо?

Я вешаю трубку и тут же звоню урологу. Его секретарша, поворчав, все же находит окно и записывает меня на прием в обеденный перерыв.

– Но вам придется немного подождать.

У доктора Сандерсона волосы с проседью, безукоризненно подстриженная бородка и проницательные глаза за очками в золотой оправе. Он выглядит, как врач мечты, вот только в тридцать два года и в голову не придет мечтать о враче, потому что по-хорошему в этом возрасте врач ни к чему и вовсе не нужно ему рассказывать, что ты чувствовал, когда сегодня утром писал кровью.

– Раньше такое бывало? – интересуется доктор.

– Нет.

– Травм не было, живот или бока не повреждали?

– Нет.

– Боли при мочеиспускании?

– Нет.

– Вы курите?

– Нет, – отвечаю я. – То есть когда-то курил, в университете, но бросил. В смысле постоянно не курю. Разве что иногда, в баре, когда выпью.

– Часто ли вы пьете?

– Нет. Скажем так, время от времени. Редко. – Пришлось напомнить себе, что я не на собеседовании.

– Бегаете трусцой?

– Нет.

– Занимаетесь травмоопасными видами спорта?

– Нет.

– Принимаете ли какие-нибудь лекарства?

– Иногда тайленол или экседрин от головной боли.

– И часто у вас болит голова?

Сейчас лопнет.

– Редко.

Скорей бы он уже перешел от слов к делу и осмотрел меня. Горы анкет, которые я заполнил в приемной, хватит, чтобы подать в банк заявку на кредит. После этого по указанию симпатичной медсестры-латиноамериканки я снял одежду и облачился в халат из самого тонкого хлопка, который только может быть. Я свою часть сделал, теперь очередь доктора Сандерсона, который наконец-то приказывает мне лечь на бок на кушетку и мажет мне бок и поясницу каким-то прозрачным гелем, таким холодным, что я цепенею от неожиданности.

– Что, холодно, да? – говорит доктор.

– Ага, – соглашаюсь я. Чертов садист, как пить дать, специально держит гель в холодильнике, чтобы полюбоваться, как корчатся пациенты.

– Я вам делаю обычное УЗИ почек. Гематурию может вызвать масса причин: камни в почках, инфекции мочевыводящих путей, излишняя физическая нагрузка…

Он умолкает, водит датчиком по моей спине, и на крошечном мониторе аппарата для УЗИ появляется разноцветное изображение. Минуту спустя доктор велит перевернуться на другой бок. Было бы здорово, если бы он дал понять, что там с первой почкой, но, очевидно, прежде чем выносить заключение, ему нужно представить себе полную картину. Разумеется, я могу и сам его спросить, но из непонятного суеверия не решаюсь нарушить его ритуал и молча переворачиваюсь на другой бок. Халат неприятно липнет к телу в тех местах, где остался гель. Доктор с минуту изучает вторую почку и просит меня лечь на спину.

Похоже, на левую почку ему понадобилось еще меньше времени, чем на правую. Видимо, это добрый знак: значит, там все чисто. Или же левая почка так сильно поражена раком, буквально пронизана метастазами, что доктор с первого взгляда понял: мне крышка. А на спину попросил лечь, чтобы я не упал в обморок, когда он сообщит мне эту новость. А может, проблема как раз в правой почке и на левую он едва взглянул, потому что уже убедился, что дело табак. Я лежу на спине, обливаясь потом, и чувствую, как бешено колотится сердце. Какой там рак! Я умру от сердечного приступа, причем прямо здесь и сейчас.

Доктор задирает на мне халат, точно дядюшка-извращенец, и мажет мне гелем низ живота. Я закрываю глаза, стараясь не думать ни о чем, сосредоточиться на дыхании. Некоторое время мне это удается, но вдруг меня осеняет: врач уже довольно долго водит зондом там, внизу, и постоянно щелкает мышкой. Я открываю глаза и пугаюсь, увидев хмурое лицо и поднятые брови доктора.

– Что вы делаете? – спрашиваю я.

– Обследую ваш мочевой пузырь, – отвечает он удивленно, как будто забыл, что нижняя часть туловища, которую он изучает, принадлежит живому человеку.

– Все в порядке?

– Гм, – хмыкает доктор.

Не дай вам бог когда-нибудь услышать от врача такой ответ. “Гм” на медицинском жаргоне значит “капец”.

– В чем дело? – тревожусь я.

Доктор поворачивает ко мне монитор, и я смотрю мрачный, пугающий до дрожи фильм ужасов про стенку моего мочевого пузыря.

– Вот, – доктор мышью рисует на экране кружок. – Видите?