Дрожащими руками ищет ключи. Находит не сразу, матерится и ругается вслух. Плевать на все.
Врывается в квартиру стремительно и резко, как зверь, как хищник… и чувствует это. Пустоту.
Ноги почти не держат его, когда он, резкими шагами меряет расстояние от одной комнаты до другой, добирается до спальни. Телефон по-прежнему зажат в его руках, по-прежнему его пальцы набирают ее номер. Но теперь он слышит… музыку, бьющую в мозг вынашивающими клочками остроты.
Замирает в дверях спальни.
Где на кровати… ее телефон, отчаянно вибрирует и заливается мелодией настойчивой трели его звонка.
Он медленно прислоняется к стене, не веря тому, что видит. А пустота сжимается вокруг него кольцом, плотным, горячим, огненным кольцом бездушья и безысходности.
Не верит. Нет, не верит. Но чувствует.
Пустая квартира. Пустая теперь его жизнь.
И, казалось бы, все так же, как и прежде… Только ее уже не было.
Где?… Где? Где теперь ее искать? Как вернуть?!
Я ухожу… Поживу у твоих родителей…
— Мам!? Привет… — голос резкий, опустошенный. — Все со мной хорошо. С Леной?… — ошарашен. — А она… она не у вас?… Я не знаю… Ее нет дома!.. Не знаешь, где она может быть? Она тебе не звонила? Нет?…
И мир начинает рушиться. Снова. Только теперь — окончательно. Погребая его под своими руинами.
— Что?… У Ани? Ах, да… я не подумал об этом… Да. Конечно, позвоню. Не волнуйся, все будет хорошо!..
Нет, не будет. И он это точно знает. Не после того, что было. Не простит. Не примет… Не вернется!..
— Аня?… это Максим. Я рада, что узнала, — сухо, вяло, почти грубо. — Где Лена? У тебя?… То есть как, какое мне дело?! Я ее муж! Что значит, решил вспомнить?! — возмущенно и гневно. — Я всегда об этом помнил! Да иди ты!.. — не сдерживается, она выносит ему мозг, а он и так знает о том, какой он мерзавец. — Ты знаешь, где Лена или нет?! Она. Меня. Не бросала! Слушай ты?… — и замирает. — Что?… Порошин?!
И глаза его наливаются кровью. Это он. Это из-за него.
Решительно покидает квартиру, мчится вниз и садится в машину. Сердце бьется в виски, разрывая их на части, а руки так дрожат, что ему приходится сильнее сжать руль.
Он найдет этого гада и убьет его! Убьет, Богом клянется. Плевать на все, плевать… Но, как только он доберется до него, как только найдет Лену!..
Ярость застилает Максиму глаза, лицо его с сощуренными злыми глазами бледное, мрачное.
Он почти выскакивает из машины, забывая поставить ту на сигнализацию. Взбирается по лестнице на нужный этаж. А в груди так стучит, бьется, режет и колотит, что он не может выносить этой колющей боли и рези, от которой наружу рвется душа. Дыхание сбивается, рычит, шипит, глотает собственную боль губами, но, лишь забарабанив в дверь кулаками, разрешает себе вдохнуть полной грудью. Чтобы вновь задохнуться от отчаянья.
Едва в дверном проеме возникает ненавистная мужская фигура, облаченная в синие джинсы и рубашку с закатанными рукавами, он прорывается вперед, отталкивая мужчину в сторону.
— Где она?! — рычит Максим грубо, не глядя на Андрея.
Тот в недоумении отстраняется и ошеломленно выдыхает ему в спину:
— Кто?… Я тебя не понимаю…
— Где Лена, твою мать!? — заорал Максим, сверкая глазами и оборачиваясь к нему. — Где она?! — рычит он и продолжает стремительно прорываться внутрь, как безумный, шаря глазами по всей квартире.
— Колесников, ты с ума сошел?… — завопил Андрей, следуя за ним и стараясь остановить нежданного гостя. А затем, опешив, застыл на месте. — То есть… Как где?… Не понял… Она не дома?…
— Нет, не дома! — сквозь зубы выдавил Максим, сжимая кулаки. — Я у тебя спрашиваю, Порошин, где моя жена?! Отвечай! — остановившись, начинает двигаться на него, угрожающе угнетающе.
— А мне откуда знать?! — изумленно воскликнул Андрей, нахмурившись, а потом добавил: — Она что, тебя бросила? Наконец, решилась?…
— Заткнись! — сорвавшись, орет Максим, осознавая, что сейчас сорвется. — Заткнись по-хорошему!
— А то что?! Расквасишь мне физиономию? — с вызовом выступил Андрей.
Максим стиснул зубы, кулаки так и чесались, чтобы вмазать по этому смазливому лицу.
— Так, мне надоел этот цирк! — прошипел он и, решительно повернувшись, стремительно двинулся вперед.
— Эй! Колесников! — заорал ему в спину Андрей. — Ты что, охренел совсем?!
Но Максим, не слушая его, осматривал одну комнату за другой, уверенно передвигаясь по квартире.
— Колесников! Ты что, хочешь, чтобы я милицию вызвал?! — орал ему в спину Андрей.
— Валяй, — грубо бросил он, обходя Порошина стороной и направляясь в сторону кухни. — Телефон дать?
Андрей замер, опешивший и ошарашенный.
— Ты с ума сошел?! Ты хоть понимаешь, что творишь!?
— Где Лена? — будто не слыша его, выкрикнул Максим. — Где она?! Я хочу ее видеть! Поговорить!..
— Она ушла от тебя! — это не звучало вопросом. Это было утверждение.
Максима передернуло от этой душераздирающей истины, и он, резко повернувшись, накинулся на врага.
— Не смей так говорить! — прижал Андрея к стене, схватив за грудки. — Понял?! Она не ушла от меня! — говорил и не верил. Самому себе не верил. — Она не могла, — рычит в лицо Андрею, шепотом. — Не могла!..
Андрей, решительно высвобождается из его захвата и отталкивает от себя нависшего над ним Максима.
— Могла, — твердо заявляет он, глядя в синие обезумевшие от отчаянья, негодования и неверия глаза.
— Нет! — взрывается Максим, яростно заорав. — Нет!..
Но Андрей надвигается на него несокрушимо и резко.
— У нее было с десяток причин сделать это! — убивает этими словами. — И она, наконец, сделала.
И Максиму нечего ему возразить. Он молчит. Смотрит сквозь него, не видит ничего, кроме зияющей пустоты, что поглощала его все сильнее с каждым мгновением.
Пустота, которая теперь стала его вечной спутницей теперь.
9 лет назад
Было больно. Сильно. Неистово. Он не знал, он никогда и подумать не мог, что может быть так больно! Так, что от этой ноюще-режущей боли выворачивает наизнанку, крошит, ломает, рвет на части сердце и бросает к ногам растерзанным клочком никому не нужной плоти. Разве такое было возможно? С ним!?
Он никогда не хотел ребенка. И тот факт, что он у него появится, в самом скором времени, очень скоро… бесил, выводил из себя, вынуждая вновь и вновь вспоминать то, что он хотел бы забыть.
Ее ложь. Ее предательство. Корыстный расчет и подлый обман. Разве достойна она была того, чтобы он простил их ей?! Перешагнуть через себя и сделать вид, что ничего не было, просто закрыть на все глаза?
Разве имела она право решать за него?! Когда планировала все это, когда обманывала, когда, уверяя в своей любви и преданности, слепо действовала, нарушая все запреты и стирая грани допустимого?
Разве имела она право от него чего-то требовать?! Сейчас, когда он смирился, сделал так, как она и хотела, — женился на ней, признал факт отцовства, остался с ней. Разве имела она право требовать от него что-то еще, кроме того, на что он сам готов был подписаться?!
Но она и не требовала. Это он, сам, посмотрел на нее иными глазами.
В ней зрел его ребенок. Рос, развивался, креп, с каждым днем осознание того факта, что вскоре на свет появится его плоть и кровь, терзало мозг, нажимая на какие-то неизвестные ему нервные окончания. Его ребенок. Не чужой малыш, которого он мог увидеть на детской площадке, когда ехал домой. И не мальчик из соседнего подъезда, который, упав и испачкавшись, плакал, боясь быть за это наказанным. Его малыш.
И это все меняло. Для него это все рушило. Весь прежний уклад, всю прежнюю жизнь. Это рушило все.
Он не хотел этого. Он даже не задумывался о том, что когда-нибудь станет этого хотеть. С этим нужно было мириться, подстраиваться, привыкать. И он думал, что на это уйдут даже не месяцы, но годы! Потому что сломанное остается сломанным до тех пор, пока ты сам не захочешь возвести на месте руин новое.
