Лена переживала один день за другим, чувствуя, что так же медленно сходит с ума. Врач назначил ей сначала успокоительное, а затем и антидепрессанты. Она слышала, как он переговаривался с Максимом, но не подала виду, что слышала их разговор. Доктор настоятельно рекомендовал Максиму не спускать с нее глаз, так как она сейчас, как никогда, может сорваться и совершить глупость.

Максим следовал наставлениям врача и звонил ей каждый день по несколько раз. Иногда лишь для того, чтобы узнать, чем она занимается, и не забыла ли пообедать. Короткие разговоры, всего пара фраз, словно ежедневный ритуал, иногда превращавшийся в раздраженные крики и восклицания с обеих сторон. Но неизменный и повседневный. Жизнь превращалась в какую-то бешеную скачку, гонку за несбывшимся и одновременно в монотонное перескакивание с одного дня на другой без видимых следов жизни.

Середина декабря встретила их сильными морозами, а вот конец месяца, в самом преддверии Нового года, наоборот, не по-зимнему аномальным теплом.

В тот день Лена, как всегда, даже не задумываясь, отправилась в старый городской парк.

Этот парк всегда ее убаюкивал, утешал, рассказывая красивые сказочные истории о любви и верности.

Он вылечивал ее. По-своему лечил от потери, от боли, от чувства вины.

Но сегодня… что-то было не так. Иначе. Иначе дышала зима, крадучись следя за ее продвижением.

Лена отключила телефон, зная, что Максим должен будет ей позвонить. А если он позвонит, она не сможет… она струсит, отступится, не решится пойти навстречу к своему мальчику. К своему сыночку. Она откажется от этой встречи и уже никогда — никогда! — его больше не увидит и не услышит!

Сегодня, всегда разговаривающий с ней парк, яростно молчал немой тишиной.

И сегодня это ее успокаивало еще сильнее, чем его разговор.

Вглядываясь вдаль, Лена опустилась на колени, утопая ими в сугробах. Не замечая морозного холода, обдавшего все ее тело, Лена всматривалась в пустоту пустыми, безумными глазами.

А там вдали… Он. Ее малыш. Ее сыночек. Ее солнышко, свет ее мрака.

Он такой маленький. И его ладошку можно взять одним лишь пальчиком. У него темные волосики. Он пошел в папу. Нет, сейчас волос у него, конечно же, нет, но она знала, чувствовала, что они будут темными. А глазки… глазки ее. Шоколадно-карие. И он улыбается ей. Беззубой, счастливой, совершенно беспечной улыбкой. Потом будет смеяться, радоваться ее появлению. Он будет шалопаем и хулиганом, но она души в нем не будет чаять. Он будет ползать по кровати, а потом переберется на пол. Когда он начет ходить, она станет гоняться за ним по всему дому и не сможет уследить за своим сорванцом.

А когда он пойдет в школу…

Слезы коснулись кончиков ее губ, и она только сейчас осознала, что плачет.

Она хотела к нему. Рядом с ним. Вместе с ним. Без него — уже не хотела.

Таблетки, прописанные врачом, лежали в ее сумочке, и девушка достала пузырек, высыпав на ладонь все, что в нем было. Проглотила одну, затем вторую… Третью…

Скоро, скоро, мой милый, мой родной! Очень скоро мамочка будет с тобой! Не бойся, она не оставит тебя. Никогда не бросит. Это она виновата, что ты ушел. И она исправит свою ошибку. Она обещала, что все будет хорошо, ты помнишь?… И все будет хорошо! Вот увидишь… Мамочка тебя не бросит.

Только не исчезай. Разговаривай с ней. Говори. Зови ее за собой. И она придет!..

— Лена!?

Она вздрогнула, но не обернулась.

Этот знакомый голос… такой родной, такой дорогой сердцу… словно издалека. Откуда-то из той жизни. Той пустой и унылой жизни, в которой не было больше ее малыша. Она не хотела в нее возвращаться.

Четвертая таблетка… Пятая…

— Лена, твою мать!?

Грозный, даже яростный голос…

— Ты что творишь, бл**?! Ты что творишь?!

Девушка зажмурилась, схватившись за голову, замотала ею в разные стороны, отчаянно сопротивляясь, не желая откликаться на этот возмущенный зов. Этот грозный, яростный натиск. Не желая выныривать на поверхность из объятий своего волшебного сна.

Мамочка тебя не оставит, дорогой, никогда не оставит!..

— Лена, не смей!!!

Не внимая этому настойчивому натиску, она решительно поднесла дрожащую ладонь с таблетками ко рту, намереваясь проглотить их все, как вдруг… что-то стремительное, почти молниеносное, дернуло ее ладонь, отшвырнуло девушку набок, схватило за плечи, приказывая наклониться вперед и, насильно раскрывая рот, вынуждало вызвать рвоту.

— Идиотка!!! — заорал голос ей в затылок. — Выплевывай, ну! Живо! — мужчина потряс ее за плечи. — Давай же! Немедленно! Идиотка! — орал голос. — Сколько ты уже выпила, сумасшедшая!? Сколько, я спрашиваю!?

Лена закашляла, изо рта пошла пена. Казалось, ей не хватает воздуха, и она вот-вот задохнется.

Она замотала головой, забрыкалась, забилась в стальных объятьях своего врага.

— Давай!!! Давай же! — орал голос, надавливая на нее сверху и нажимая на шею.

Мир вертелся вокруг нее, засасывая, поглощая, бросая из стороны в сторону.

А потом… ее сынок, это чудесное, волшебное видение исчезло.

— НЕТ!!! — выкрикнула она, ринувшись вперед, но крепкие руки, сжавшиеся стальными путами ее плечи, удержали ее на месте.

Она рвалась, билась, брыкалась, стремилась вперед, туда — к своему малышу. Но ее не пускали.

Она плакала, громко и отчаянно, кричала, умоляла, рыдала навзрыд, металась в мужских объятьях, как дикая кошка. Но ее так и не отпустили.

— НЕТ!.. Нет, пожалуйста… Он уходит!.. — он протянула вперед руки, пытаясь схватить видение за ручку. — Он уходит!.. Нет, пожалуйста, не покидай меня снова!.. НЕТ!.. Отпусти… Отпусти меня к нему!.. К моему сыночку, он такой маленький!.. Ему одиноко, ему страшно!.. Я должна быть с ним!

— Лена, успокойся!.. — решительно сказал голос, такой знакомый и родной, кажется, самый родной голос на свете, и ее встряхнули вновь.

Но девушка продолжала метаться в его руках.

— Нет! Пусти, пусти меня!.. Я не хочу… Я не хочу без него!.. — кричала она истерически. — Я теперь совсем одна! Совсем одна осталась!.. Как я без него?… Нет… Нет!..

— Лена… — снова сказал голос. — Посмотри на меня! Посмотри! — уже потребовали от нее, схватив за подбородок и повернув к себе лицом.

Лена изумленными, широко раскрытыми глазами уставилась на мужа. Так это ты…

— Максим… — выдохнула она, едва шевеля губами.

— Успокойся, Лена…

— Он уходит, Максим, — проговорила она, запинаясь. — Наш сын, мой сыночек… Он уходит. Я хочу с ним!..

— Лена!.. — бессильно выдохнул он, падая на колени рядом с ней и прижимая к себе ее дрожащее тело.

— Не отпускай его, Максим!.. — выдохнула девушка ему в шею. — Не позволяй ему уйти!.. Не позволяй!..

И разрыдалась вновь. Руками хватаясь за мужа, цепляясь за него, словно за соломинку. И плакала, как заведенная, не в силах остановиться.

А Максим прижал ее к себе и, укачивая, как ребенка, прошептал в волосы, касаясь губами висков:

— Все будет хорошо, все будет хорошо, родная… — он закрыл глаза и выдавил: — Я люблю тебя…

И Лена застыла в его руках, замерла, успокоилась. Обняла его за шею, прижавшись к нему всем телом.

Три слова, ради которых она могла бы отдать душу самому дьяволу.

Три слова, которые в тот день, в то мгновение сыграли роковую роль, решив все за них.

Пальцы, сжимавшие конверт, неестественно и неожиданно для него задрожали. Раскаленным разрядом в сотни вольт пронзило тело, посылая в сердцевину обессиленного существа электрические заряды.

Максим с силой втянул в себя воздух. Казалось, что и это сделать для него сейчас было немыслимо.