— Мы поговорим об этом вечером, — сказал он резко, — когда я приеду.

— Хорошо, — согласилась девушка. — Поговорим.

Вечером, так вечером… Это будет интересный разговор…

— Лена… — выдавил вдруг Максим.

— Да?…

Неужели это его голос, такой неуверенный, тихий, глухой?…

— Да так… ничего, — неуверенно протянул он. — Ничего, — повторил он тише. — Ты же знаешь, что я приехал бы, если бы смог. Маргарита Ивановна была мне так же близка, как и тебе.

Лена опустила голову вниз, надеясь сдержать непрошенные слезы. Подбородок задрожал, а в горле мгновенно пересохло. Она это знала. Так же, как знала и то, что простит ему то, что он не приехал.

— Да, — прошептала она, — я знаю.

— Ты не обижаешься на меня за это? — нерешительно проговорил он.

Удивленная его вопросом, Лена прошептала:

— Все хорошо, не переживай.

— Мы поговорим вечером, — клятвенно заверил ее Максим, а потом виновато: — Прости, мне нужно идти.

Она выдохнула и посмотрела вдаль невидящим взглядом.

— Да, да, конечно, — выдавила она, скривившись. — Иди.

— Хорошо, — пробормотал он, — пока…

— Пока…

Ниточка связи готова была вот-вот разорваться, и вдруг…

— Лена! Подожди! — вдруг воскликнул он громко, настойчиво, заставив ее вздрогнуть.

— Да?…

Молчание, глубокое и затяжное, оно разрывало нервы от напряжения и страха, сковывало, не позволяло дышать полной грудью, вытягивало нервы в одну стройную полоску, напряженную и надрывную.

Лене казалось, что еще чуть-чуть и она упадет в обморок от нехватки кислорода, потому что так и не смогла вдохнуть.

— Я… я… — проговорил, наконец, Максим, сглотнув. — Целую тебя…

Лена прикрыла глаза, чувствуя, как стучит в груди сердце, а потом выдавила из себя:

— Я тебя тоже, — тихо, почти шепотом. — Пока…

— Пока.

И отключилась. Долго смотрела на телефон, не решаясь положить его в сумку, а потом закрыла глаза.

Что-то изменилось. И это не пустые слова, не просто звук. Реальность. Она ощущала изменения в воздухе, в каждом новом глотке воздуха, которые она совершала, в каждом слове и жесте, в том неуютном мире, что окружал ее, а сейчас стал менять, словно по мановению волшебной палочки.

Что-то безвозвратно изменилось.

Накинув сумку на плечо, Лена бросила последний взгляд на надгробие.

— Если бы ты только могла подсказать, что мне делать, — проговорила она, глядя на фотографию бабушки.

Губы ее дрогнули, по щеке скатилась слеза, и она смахнула ее пальцами.

Резко повернувшись, Лена вышла за ограду, прошептала слова прощания и медленно направилась прочь, засунув руки в карманы пальто и низко опустив голову.

Он еще долго смотрел на телефон, зажатый в руке, словно надеясь на то, что он вновь может зазвонить. Затем, поджав губы, мучительно медленно отложил его в сторону, сцепил пальцы и поджал дрожащий подбородок, стараясь унять дрожь, охватившую все тело. Закрыл глаза и тяжело вздохнул.

Как же он испугался за нее!! Боже, он почти чувствовал липкий, удушающий страх, расползающийся по телу и холодной струйкой стекающий вдоль позвоночника. Ощущал его в себе, в бешено бьющемся сердце, когда отвечал на звонок. Помнил, как кровь стучала в висках, когда увидел ее имя на дисплее телефона!

Он никогда не думал, что сможет когда-нибудь еще раз так волноваться за нее!! Он думал, что все страхи должны были остаться в прошлом, когда они похоронили их девять лет назад. Да и сейчас причин для волнения не было, и все же…

Внутри него все кричало о том, что что-то случилось.

Случилось. Он забыл о годовщине смерти Маргариты Ивановны!

Максим зло чертыхнулся сквозь плотно сжатые зубы.

Как он мог забыть?! Назначил встречу с партнерами именно на этот день!?

Он ощущал, что Лена обижена на него за это. Она не сказала вслух, не произнесла ни слова обвинения в его адрес, не подала это вздохом или всхлипом. Она как-то… равнодушно приняла тот факт, что он не приедет. И он понял — он ее задел. Обидел. Оскорбил память бабушки. И ему не было оправданий.

Она хотела отключиться, чтобы страдать в одиночку и плакать за его спиной, пока никто не видит, униженная и оскорбленная, но он не хотел, чтобы она страдала! Чтобы плакала — не хотел! Чтобы страдала из-за него — не хотел! И отпускать ее — тоже не хотел! И он сказал… эти слова. Сам не осознал, как они сорвались с его губ, из каких глубин вырвались во вне, обжигая своей искренностью и воздушностью.

Он сказал… и стало легче. На какую-то сотую долю мгновения. Пока Лена, не придя в себя, проговорила в ответ тихое «я тебя тоже».

Он не этого ждал. Не это хотел услышать. Не на это наделся.

Секундная легкость уступила место тягучему и вязкому чувству разочарования и обмана в своих ожиданиях.

Холодный пот выступил на лбу, и Максим смахнул его пальцами, ощущая скользкую влажность почти так же явственно, как и это гнетущее разочарование.

Мужчина распахнул глаза и невидящим взглядом уставился в пространство.

И сейчас Лена стоит на кладбище. Одна. На ветру, под мелким моросящим дождем, который он уловил взглядом, когда выглядывал в окно. Она смотрит на зажатый в руке телефон несколько минут, а потом дрожащими пальцами кладет его в карман. Плачет?… Всхлипывает?… Негодует и обижается?…

Черт возьми, как же он мог забыть о том, что встреча назначена именно на сегодняшний день?!

Встреча с Порошиным. Андреем Николаевичем.

Максим напрягся, натянулись нервы, выпрямился позвоночник.

Встреча с Лениным другом детства. Партнером Потапова. А теперь и его партнером тоже.

Слишком опасный, чтобы держать его на расстоянии.

Слишком опасный, чтобы позволить ему приблизиться к Лене на расстояние вытянутой руки.

Слишком опасный, чтобы забыть о его существовании и пропустить мимо себя те взгляды, которые он украдкой бросал на его жену! Чтобы поверить в то, что он просто друг. Чтобы не усомниться в том, что ему больше ничего от нее не нужно!

Андрей Порошин был самым опасным мужчиной из Лениного окружения, с которым когда-либо приходилось Максиму встречаться. И позволить ему ускользнуть… сейчас, когда велика вероятность того, что он не остановится и не уступит?… Это было бы самоубийством.

Максим прочитал в его глазах слепую уверенность, решимость, настойчивость. Он не был смущен или сконфужен, хотя и подобрался, едва Максим подошел к ним. Он смотрел твердо, прямо, внимательно, словно оценивая и раскладывая по полочкам следующие шаги по достижению цели…

Максим грубо выругался и вскочил с кресла, метнувшись к окну.

Черт возьми, он просто себя накручивает!

Облокотился локтями о подоконник, опустив голову вниз и прикрыв на мгновение глаза.

Лена любит ЕГО. Только его. Порошин для нее просто друг. И если он хочет рассчитывать на что-то большее…

Максим стиснул зубы, резко поднимая голову и вглядываясь в стекла, заволоченные дождевыми струйками, и сжал руки в кулаки.

Он никогда не получит то, что хочет!! Лена любит его и принадлежит ему. А Порошин… просто друг и, даже если рассчитывает на что-то большее, никогда не получит то, что хочет.

Мгновенный сигнал телефона ворвался в его сознание, заглушая горькие мысли.

Максим, бросив на телефон раздраженный взгляд, с тяжелым вздохом подошел к столу.

— Да, Марина?

— Максим Александрович, все уже собрались в конференц-зале, — проговорила девушка, — ждут только вас.

— Петр Михайлович уже там?

— Да, он появился пять минут назад.

Максим устало вздохнул. Хотелось послать все к черту. Эти переговоры, партнеров, Порошина… Просто послать все к черту и мчаться на всей скорости к Лене. Обнять ее, крепко прижав к груди, заглушить слезы, которые, очевидно, скользят по ее бледным щекам, вдыхать сладкий аромат волос, действующий на него, как наркотик, слушать частое прерывистое дыхание, успокаивать ее и шептать, заверять, кричать о том, что он никогда ее не оставит.