— У него дочка почти твоего возраста, — объяснила Лене как-то Тамара. — Вот он, наверное, в тебе ее видит.
Дочку Николая Лена никогда не встречала, но подивилась тому, что дочь он растил один, без жены. Та, как поговаривали в деревне, сбежала от него с каким-то залетным москвичом, да так в деревню и не вернулась. Ветреная была, глупая, бесхарактерная кукушка, бросившая свою малышку на верного мужа. А тот позлился, попереживал, напивался, говорят, до беспамятства, а потом… дочку стал воспитывать. За раз как-то решил, что на нем ответственность лежит, и Марьянку свою он в обиду никому не даст.
Он был золотой души человеком, грубоватым, да, но все-таки честным и справедливым. Никто в деревне про него ничего плохого сказать не мог, всем подскажет, всем поможет. Поворчит, поругается, поколотит, кого надо, но все сделает, как надо. Такой он был человек.
Чуть больше недели Лена провела в коморке внутри магазина, ни на что не жалуясь, и спрашивая у людей, а не сдает ли кто-то в деревне домик или комнатку. Помочь ей никто не мог, свободных домов, пригодных для жилья зимой, которая уже дышала в спину, в деревне не было. А Лена думала о том, что ей придется перебираться из коморки в город, чтобы там снять комнатку, потому что оставаться здесь зимой не представлялось возможным. Но проблема решилась сама собой. Точнее, с участием ее начальника.
Очень многое изменилось, когда Николай Иванович, нашел для нее домик для жилья.
— Слушай-ка, Лена, — сказал ей как-то Николай Иванович, — поди-ка сюда. Тебе ж дом нужен был, да?
Лена удивленно посмотрела на него, вытирая руки о фартук. Поправила съехавший на лоб чепец.
— Да, нужен, — тихо сказала она. — Мне бы хоть маленький, любой!.. — она уже почти не верила в то, что сможет обосноваться в деревне, и собиралась в выходной день ехать на поиски жилья в город.
— Да знаю я, что любой, — задумчиво покачал он головой и, потирая подбородок, сказал: — Думал я об этом. Ты ж в кладовке-то замерзнешь, зима скоро, а у нас там что, только обогреватель? — покачал он головой. — Я ж тебя со свету сживать не собираюсь, — он улыбнулся, не грубо, но смешливо, — пока, — добавил он скоро.
Лена улыбнулась ему в ответ, но промолчала. Такой у него был юмор, она привыкла, хоть и не сразу.
— Так вот, — вмиг став серьезным, продолжил мужчина, — поговорил я с женщиной одной насчет тебя. Ниной Викторовной звать, — строго сказал он, глядя на Лену снизу вверх. — У нее тут дом стоит, пустует, она сама в город перебралась, к дочке младшей, там и больница рядом, а у нее с почками что-то. А дом-то и остался тут, он хоть маленький, но зато кирпичный и с водопроводом, что у нас, сама понимаешь, редкость, — мужчина покачал головой. — Это ей сын организовал, он у нее в Москве шишка какая-то влиятельная.
Лена изумленно смотрела на Николая, не зная, что сказать. И как благодарить, какие слова подобрать для того, чтобы объяснить, как сильно она признательна. Она не знала.
— А я… не помешаю? — не веря своему счастью, проронила она, с надеждой глядя на начальника.
— Да кому ты там помешаешь? — отмахнулся тот. — Там же не живет никто.
Сглотнув внезапно подступивший к горлу ком, Лена улыбнулась.
— Я с Нинкой поговорил, — продолжил Николай, — она мне разрешила действовать от своего имени. Сказала только, — оглядев Лену с ног до головы, промычал мужчина, — чтобы девка была нормальная. Ну, ты, как я погляжу, вроде, нормальная… так что, жить можно.
— А когда?… Когда я смогу переехать? — не сдерживая радости, спросила девушка.
— Да хоть сегодня, — каркнул Николай. — Зайдешь ко мне после работы, я тебе ключи отдам и провожу.
— Спасибо вам, — пробормотала Лена, готова я в тот же миг расплакаться от счастья и броситься ему на шею. — Спасибо большое, вы мне очень помогли…
— Да ладно тебе, — сдвинув брови, выдавил из себя Николай, поднимаясь с ящика, на котором сидел. — Ничего я такого и не сделал. Дом даже не мой, чтобы тебе меня благодарить! Как Нинка приедет сюда, вот ее и поблагодаришь. А меня-то зачем? Я-то что? я постороннее лицо, — он отбросил в урну сигарету и скривился. — Вот еще, благодарить меня! — усмехнулся мужчина и, выходя, бросил: — Зайди, не забудь!
Лена не успела ему ничего сказать, он уже скрылся за дверью.
А когда она вернулась за прилавок, Тамара уже, улыбаясь, в чем состоял их разговор.
— Что это, Ленк, — покосилась на нее Тамара, — Иваныч тебе домик организовал?
— Да, — проговорила девушка, — организовал.
— Это он может, — поддакнула женщина, — его тут каждая собака знает. Что он ни попросит, все на помощь бегут, если что надо.
— А ты не бежишь? — осторожно спросила Лена, глядя на нее с подозрением.
Она уже давно заметила, что между Тамарой и Николаем установились какие-то странные отношения. Они вроде бы и не любили друг друга, язвили постоянно, огрызались, но… что-то проскальзывало между ними, какая-то искра, огонек. И в том, как он смотрел на нее, даже в том, как он ей грозил уволить, а она колко отвечала, что пусть только попробует, и хохотала без устали, было нечто… романтичное.
— А мне-то что бежать? — смутившись, проронила Тамара с гордо вскинутым подбородком. — Ну, его!
Да нет, про себя подумала Лена, не «ну». И она пообещала себе выяснить, что между ними не так.
Домик, в который она переехала, Лене очень понравился. Да и как он мог не понравиться? После темной и маленькой магазинной бытовки этот маленький домик в одну комнатку казался Лене шикарным.
Одна большая комната, кухня, комната поменьше, ванная и туалет совместные. Очень мило, тихо, уютно, а, главное, спокойно. Она ощутила это спокойствие сразу же, как только вошла. Оно повеяло на нее теплым воздухом затопленной печки. Несмотря на то, что в доме было проведено отопление, Нина Викторовна, как объяснил девушке Николай, печку ломать не стала. И Лена искренне порадовалась этому.
Умиротворение, тепло, спокойствие… Это был почти рай для нее! Ее личный, персональный рай.
— Я отопление включил, — заявил Николай, — потом покажу тебе, как им пользоваться, не знаешь, небось.
Лена не знала, а потому с благодарностью приняла помощь начальника.
А, оставшись одна, поняла, как мало надо человеку для счастья. Если бы только его настоящее не омрачало прошлое, от которого сбежать, как она не пыталась, было невозможно.
И она осознавала это с каждым новым днем, прожитым в деревне. Она сравнивала эти дни с теми, что проводила в городе, с Максимом. И понимала, насколько эти две ее жизни отличаются друг от друга!
Она уже почти привыкла к тому, как сложилась ее жизнь. Вдали от городской суеты и неугомонности, гула и грохота не просто дышалось, но даже думалось иначе. И Лена заметила за собой, что вспоминает о том, что с ней произошло… иначе глядя на все. Нет, не стоит питать иллюзий и надеяться на то, что она забыла, что простила, что смирилась, что готова была кинуть назад, лишь бы избавить себя от этой непростой, непривычной, немного нелогичной, совершенно иной для нее жизни. Но здесь она ощущала себя живой. Да, именно здесь она жила. По-настоящему раскрывалась, как человек, как личность. Она и это стала замечать за собой. Никто не давил на нее, не прессовал, все будто находились рядом сторонними наблюдателями, следившими за тем, как она справляется. И она справлялась.
Она даже на себя стала смотреть иначе. А той прежней Лене дивилась. Какой же ненастоящей, неживой она была. Казалось, только здесь она смогла найти себя. Нет, конечно, дело было не в том, что ее призвание состояло в том, чтобы стоять за прилавком магазина, помогать грузчикам, принимать товар, оставаться на пересчет или ревизию, изматывая не только глаза, но и нервы, когда обнаруживалась недостача, нет. Но она обретала себя в том, что стала сама принимать решения, сама отвечать за свои слова и поступки, сама говорить «да» и «нет», не ожидая осуждения и не вздрагивая от малейшего прикосновения к своей руке. Она стала быть, стала жить, стала собой. Точнее, еще не стала… становилась, она целенаправленно шла к тому, чтобы обрести себя в полной мере. Ничто не меняется сразу, всему нужно свое время. И Лена знала, что на то, чтобы найти себя в этом сумасшедшем, унизившем и наказавшем ее мире, ей придется пройти не одно испытание, перешагнуть через прежнюю себя не один раз, а постоянно придется перешагивать. Это был словно бег с препятствиями. Бег к новой жизни с высокими барьерами, выстроенными каменной стеной на ее пути из воспоминаний, ошибок, сожалений, обид и печалей.
