Стрелка глубиномера приближалась к цифре «250». Около приборов стояли, не шелохнувшись, Саида и Нури. У пульта управления замер молчаливый штурман. Перед ним светилась, как на большом экране, карта глубин Каспийского моря. Где-то посредине медленно ползла яркая точка, указывая, в каком месте сейчас находится подводный дом.

— Может быть, пойти немного южнее? — робко предложила Саида, нарушив молчание. — Должен же где-нибудь быть нефтеносный пласт!

— Уже пройдено восемьдесят километров. Ничего нет… — отрывисто сказал Васильев, в последний раз взглянув на светящуюся карту, и вышел из штурманской рубки…

В кабинете он сел за стол и, отодвинув в сторону видеотелефон, посмотрел на приборы скорости и глубины. Приборы слились в одно черное пятно: глаза устали, они уже не различали полутонов. Всюду легли глубокие контрастные тени… Казалось, что веки удерживаются от смыкания тонкими стальными пружинками. Выскочат они — и веки сомкнутся. Настанет необыкновенная тишина и сон…

В вазе колыхались темно-красные, почти черные пионы. Их принес Нури. Говорит, кто-то прислал…

Инженер попробовал пальцами мягкий бархатный лепесток. Такие цветы любит Мариам… Может, это она напомнила о себе?…

Подойдя к стене, инженер уперся лбом в приборный щиток.

— Двести пятьдесят метров… — прошептал он. — Остановок нет… значит, и нефти тоже нет… Неужели ничего не найдем?…

Васильев вздрогнул… Это решающее испытание. Может быть, скоро все кончится. Все убедятся, что в далеких морских глубинах нефти нет. Тогда поставят у берегов забор из вышек, а подводный дом вытащат на сушу.

Он закрыл глаза и представил себе маленькую железнодорожную станцию. Рельсовый тупик. Около него врос в землю вагон с ржавыми колесами… Деревянная лесенка. Веревка с бельем, колышущимся от ветра. На окнах — горшки с цветами. В вагоне живут. У него отняли возможность путешествовать…

«Так будет и с подводным домом, — подумал инженер. — Он врастет гусеницами в землю. На вышке развесят белье, и босая женщина будет выходить по утрам на деревянную лесенку, спускающуюся из иллюминатора, и сладко зевать… А может быть, танк используют для разведки других ископаемых? — промелькнула мысль. — Нет, зачем мечтать? Что найдет этот ползучий корабль, если он не обнаружил нефти, которая должна быть здесь…»

Гудок видеотелефона вернул Васильева к действительности. Зажглась контрольная лампочка, замерцал экран.

На вызов телефона в кабинет вбежал Нури, но, увидев инженера, остановился в нерешительности.

— Васильев у аппарата, — сказал инженер, прикрывая рукой красные от бессонницы глаза.

— Александр Петрович? — послышался из репродуктора знакомый голос. — Чем порадуешь?

На экране появилось озабоченное лицо директора. На его бритой голове дрожал солнечный луч. Казалось, что Агаев старается согнать его платком — так усиленно вытирал он потный лоб.

— Идем на глубине двухсот пятидесяти метров, южнее основного направления, — спокойно сообщил Васильев. — Результаты прежние.

— Да… Что будешь делать! — вздохнув, сказал Агаев. — Значит, на этих глубинах нефти нет… Москва ждет сообщений. Придется так и доложить… Надо кончать испытания. Сам понимаешь, аккумуляторы разрядятся. Воздуха не хватит. Дальнейший риск считают бессмысленным. Помните, Александр Петрович, что вы не один!

— Я это помню. — Васильев протянул руку к кнопке, выключил аппарат и устало обратился к Нури: — Скажи там: пусть… обратно…

Нури на минуту задержался у двери, хотел что-то возразить, но безнадежно махнул рукой и на цыпочках вышел из комнаты.

Оставшись один, Васильев долго сидел с закрытыми глазами. Потом выдвинул ящик стола, прислушался… Гудели машины, шлепали гусеницы по морскому дну, где-то плескалась вода. В тарелке на столе лежала ветка винограда; она слегка раскачивалась в такт движению подводного дома.

Итак, все кончено! Все неудачи позади… Какое ему теперь дело до неполадок в электрических бурильных установках, в локаторе Саиды, в тысячах конструктивных мелочей… Все это теперь никому не нужно, если нечего искать. Ошиблись геологи. Нет нефти на этих глубинах, она прячется там, где мелко, где ее можно доставать, установив тонкие ножки буровых Гасанова…

Конструктору, как никогда, хотелось услышать теплое, ободряющее слово именно сейчас, в эту минуту… Джафар Алекперович?… Но что скажет ему директор? Он уже принял решение: надо возвращаться. Позвонить Рустамову? Но где он? Как его найти? В каких горах Кировабадского района?…

Государство дало Васильеву все, что только может пожелать любой изобретатель. Его подводный танк строили тысячи людей, на разных заводах. Мог ли об этом мечтать создатель первого в мире танка, мастер Пороховщиков?

От советского инженера Васильева страна ждет ответа: есть ли нефть в далеких глубинах Каспийского моря?… Что он может сказать?

Васильев оторвался от тяжелых дум и в открытом ящике стола нащупал толстую клеенчатую тетрадь. Это был технический дневник. На его страницах он записывал все свои мысли, так или иначе связанные с подводным домом, чертил схемы, детали конструкций к новым вариантам. Здесь было все, чем он жил многие годы.

На последней странице инженер прочитал: «Завтра решающие испытания! Проверить…» Дальше шел перечень вопросов, требующих особого внимания. В конце приписка: «29 сентября. Итог работы последних лет. Что-то будет?»

С горькой усмешкой он перелистал последние страницы, достал из кармана ручку, медленно отвинтил колпачок, всматриваясь в последние строки, и аккуратно написал на чистой странице: «30 сентября».

Долго он смотрел на эту дату. Цифры вдруг начали расплываться, темнеть. И неожиданно для себя Васильев почувствовал отвращение ко всему: к этой тетради, цифрам, чертежам, к самому себе… к этому стальному, холодному дому, ползущему по морскому дну, к тому, что делал инженер многие годы, чертил, строил…

«Зачем? — спрашивал он себя. — Чтобы в один из самых обыкновенных дней убедиться, что все это не нужно никому… ни директору, ни Рустамову, ни другим работникам института. Для них это один из экспериментов в научной работе. Не удалось? Будут искать другой способ разведки и добычи нефти…»

На мгновение перед инженером мелькнуло лицо Мариам, улыбающееся и смущенное. «Ей тоже не нужно, — с тоской подумал он. — Девушка была права, когда считала меня просто автором фантастической затеи…»

Ему захотелось вновь увидеть Мариам. Вчера так много осталось недосказанного… Сегодня утром она просила разрешения присутствовать на первых испытаниях. Васильев убедил Мариам, что нет никаких оснований беспокоиться за электробур, а поэтому он считает ее просьбу недостаточно веской.

«Я говорил с ней прямо, искренне, но как будто суховато, подумал он. — А вчера рассказывал о сыне…»

Обо всем этом вспоминал инженер, испытывая такое щемящее одиночество, такую невыносимую горечь несбывшихся надежд, такую острую душевную боль, что не выдержал — закрыл лицо руками и уронил голову на стол…

От толчка вздрогнула и соскользнула на раскрытую тетрадь тонкая ветка винограда.

Васильев провел рукой по лбу, покрывшемуся холодной испариной. О чем это он сейчас думал?… Нет… Ничего этого не было! Впервые за всю жизнь его охватило ни с чем не сравнимое чувство тяжелого стыда. Ему было стыдно собственных мыслей. Можно ли так поддаваться настроению?

«О, как были бы рады враги, если бы вдруг они смогли узнать о нашей бесцельной разведке!» сжимая кулаки, подумал Васильев.

Он встал и прошелся по комнате… Родная страна ждет от него ответа! И, может быть, далеко отсюда, за Кремлевской стеной, в скромном своем кабинете стоит человек у карты и смотрит на темно-синие глубины Каспийского моря…

Страна ждет!

Стараясь успокоиться, инженер шагал по кабинету и вспоминал рассказы старых нефтяников о том, как впервые советские люди начали использовать золотое каспийское дно.

Это началось с приезда Кирова в Баку. С именем Сергея Мироновича навсегда связана история первого морского промысла в Биби-Эйбате, где отгородили бухту от моря плотиной, выкачали из нее воду, для того чтобы на этой отвоеванной у моря земле поставить первые буровые…