— Кэмми, — взмолилась Трейси, — мы действительно можем общаться. Я просто представляю, как... ты плачешь на холодной улице где-нибудь в Эдинбурге или Дели... после того как тебя кто-то... бросил.
— Забудь. Пожалуйста! Я ненавижу, когда ты начинаешь давить на жалость.
— Хорошо, прости. Ты хотела поговорить со мной, а я начала читать тебе лекцию...
— Ты так думаешь? Ты вечно ноешь: «Поговори со мной, Кэмми, поговори со мной. Как учеба, Кэмми? Что новенького, Кэмми? Как дела с графикой, Кэмми?» Продолжай паковаться. У тебя это классно получается. Взгляни на эти... бермуды.
— Это не бермуды, — терпеливо произнесла Трейси. — Это обычные длинные шорты.
— Они в синюю и фиолетовую клетку, мать! Могу поспорить, что у тебя к ним есть фиолетовая рубашка.
Вообще-то, она угадала.
— Это очень скромные клетчатые шорты. Всего одна пара. Остальные однотонные. Я беру джинсы, дождевик, два купальника, оба с глубоким вырезом на спине, но закрытые спереди...
— В этих шортах твоя задница будет размером с гараж. Зачем тебе это?
— Ты не поверишь, милая, но мне все равно. Я еду отдыхать с подругами, и мне наплевать, как будет выглядеть моя задница.
— Если тебе все равно, почему ты проходишь по сорок миль в день на тренажере?
— Для тренировки сердечно-сосудистой системы. Чтобы ты не угробила меня раньше времени, — ответила Трейси, сев на постель и улыбнувшись Камилле, которая тут же вскочила на ноги.
Интересно, знает ли Кэмми, что ее мать будет еще долго думать об этой перебранке? Сама она уже к вечеру забудет о ней. И еще интересно, что Кэмми нашла в Тренте. Может, он просто приятель, который всегда под рукой? Или же это первая любовь, как удар в солнечное сплетение, как поселившийся в душе вирус с побочным эффектом в виде временного ослепления, похожего на то, что бывает после взгляда на солнце? Может, Кэмми теперь королева орального секса? Трент у нее первый или нет? Тем летом, сразу после школы, Джим стал ее первым мужчиной. И, несмотря на два других неудачных приключения в колледже в Шампани, он стал и последним. Трейси посмотрела вслед удаляющейся красавице дочери, которая негодующе подергивала плечами. Кэмми метнула на нее исполненный драматизма взгляд. Ее квадратный подбородок смягчали губы, форму которых пластические хирурги воспроизводили на лицах других людей за большие деньги. У нее были точеные ноги, восхитительный живот манекенщицы и длинные черные волосы, на солнце отливающие синевой. Она была так поглощена своим надменным видом, что чуть не упала, подвернув ногу в сабо на десятисантиметровой платформе— «гарантированное» избавление от целлюлита всего за тридцать долларов.
Кто из парней не захочет ее с самого первого взгляда?
Но Кэмми еще и умная девушка. Она уже объявила, что будет специализироваться в проектировании, чем заслужила глуповатую благодарность Джима. Джим проводил со своим старшим ребенком долгие часы, нежно поглаживая левое полушарие девочки. Вместе они решали математические задачи, разбирали и собирали телефоны и сложные деревянные иазлы. Он похвалялся перед своим отцом, что его дочь может отремонтировать двигатель с легкостью, с которой другие девочки заплетают косы. На дедушку, правда, это не производило должного впечатления. Точно так же, и в этом Трейси усматривала определенную иронию, их сын Тед, недавно ставший старшеклассником, унаследовал свою любовь к физической активности на свежем воздухе от своей матери.
«Какой занудной я, должно быть, кажусь дочери», — размышляла Трейси, направляясь в кухню, где она принялась мыть и резать листья салата и помидоры. Была ли она сама способна на подобную грубость по отношению к собственной матери? Немыслимо! На такую беспардонность к ее чувствам? Немыслимо! На втором курсе колледжа, в том возрасте, в котором сейчас была Камилла, Трейси, в техническом смысле, пришлось перенести аборт. У нее даже не было выбора. Они с Джимом использовали двойную защиту, не зная, что это повышает, а не понижает опасность. К слову, если бы у них была возможность, они поженились бы прямо тогда, а не через год. Но беременность оказалась внематочной и повлекла за собой достаточно серьезное хирургическое вмешательство, подвергнув риску способность Трейси к зачатию. В больнице, где она лежала, страдая душой и телом, ее утешал только Джим. Трейси не могла сообщить своей семье об операции и радовалась тому, что она уже совершеннолетняя и ей не нужно получать разрешение родителей. Но в любом случае она ни за что не рассказала бы об этом матери, не говоря уже о том, чтобы пригласить ее наблюдать за операцией. Мать даже никогда не видела ее шрама. Мать ни разу не видела Трейси раздетой с тех пор, как ей исполнилось одиннадцать лет. Если бы Кэмми нуждалась в аборте, строила гипотезы Трейси, она бы, наверное, примчалась домой из колледжа Миннесоты, чтобы сполна помучить Трейси этим фактом.
Но, конечно, у Трейси и ее матери было больше общего. И меньше...
Трейси была ненамного моложе, чем Кэмми сейчас, когда вышла замуж и стала матерью. Точно так же вышла замуж и ее мать, родив старшего брата Трейси, Эдварда, когда ей был всего двадцать один год. Однажды она тихо сказала Трейси, заявившей о своем решении поступать в колледж: «В мое время девушки поступали на курсы машинописи». Она испытала очевидное и полное облегчение, когда Джим и Трейси поженились. И Трейси прекрасно понимала причину. Мать опасалась, что Трейси, в которой было почти шесть футов роста и которая не уступала по размаху плеч Джиму, до конца своих дней останется воплощением определенного стереотипа — этакой крепкой незамужней учительницей физкультуры, тренером по баскетболу неопределенного пола в вечных кроссовках, костюмах из полиэстера и с пережженной химической завивкой на голове. Такие обычно проводят свой досуг в экскурсионных автобусах.
Они, конечно, смотрели на жизнь по-разному, ноТрейси никогда не набрасывалась на мать, осыпая ее оскорблениями. Она не устраивала скандалов с громким уходом из дому и последующим двухдневным отсутствием, не срывала швейцарские занавески ручной работы, чтобы заменить их черными бархатными шторами, волочащимися по полу, и не сдергивали с кровати пестрое стильное стеганое одеяло, водружая иместо него покрывало, больше напоминающее огромную мочалку для чистки посуды. Кэмми могла бросить трубку, если Трейси произносила хоть одно не понравившееся ей слово. Через пару дней, когда ручьи пролитых Трейси слез начинали иссякать, она обычно звонила, чтобы жизнерадостно извиниться и, захлебываясь от восторга, рассказать об увиденном на распродаже платье без бретелек. Она объявила о своем решении начать курить, потому что француженки курят и живут очень долго. Трейси и Джим запаниковали и принялись обсуждать, как им надавить на тщеславие Кэмми. Но прежде чем они успели отослать дочери подробное письмо, ей написала подруга, которая училась в медицинском колледже. В своем послании девушка рассказала о неблагоприятном воздействии табачного дыма на молодую кожу. Кэмми со вздохом сообщила, что курила всего три недели и бросила. Ее волосы, дескать, начали пахнуть дымом.
Поведение Кэмми всегда напоминало поездку в горах — небольшой участок ровного пути, а затем головокружительный поворот на сто восемьдесят градусов.
Но теперь свое омерзение ко всему, связанному с Трейси, Кэмми распространила и на Теда, который когда-то был не только обожаемым младшим братом, но и лучшим другом. И это было невообразимой жестокостью. Кэмми за глаза называла его маменькиным сынком и не скрывала презрения, когда брат мимоходом целовал мать, отправляясь на тренировку по бейсболу. Трейси все еще помнила маленькую девочку, которая каждое утро заползала к ней в постель, ласково поскуливая, облизывала ей кончик носа и называла ее «мама-щеночек». Сейчас эти воспоминания были лишь источником постоянной боли.
— Салат готов, — окликнула она Кэмми. Когда дочь впорхнула в комнату, Трейси заговорила: — Я и впрямь самое занудное создание на земле, Кэм. Но в каком-то смысле это преднамеренно. — Она почувствовала, что Кэмми замерла, прислушиваясь. — Большинство людей испытывают разочарование, когда в конце концов получают то, чего они так страстно желали. Поэтому я стараюсь не ожидать от жизни слишком много. Зато меня зачастую радуют самые неожиданные мелочи. А теперь возьмем тетю Оливию. Ее жизнь полна приключений. Причем каждое еще больше предыдущего. Тем не менее ей всегда скучно.
