— В каком смысле?
— Без экипажа. Сегодня же ночью они все сядут на мель, а мы их потом будем вытаскивать.
Кэмми подошла к поручням и оперлась на них.
— Мы будем пересекать экватор? — послышался из темноты ее голос.
— Нет, так далеко мы не зайдем, но будем достаточно близко, — ответил Мишель.
— Ха! — фыркнув, воскликнула она. — Что касается меня, я насмотрелась на «Вилли Т.». Мы можем возвращаться, Только сначала я хочу задать тебе один вопрос. — Кэмми криво улыбнулась. — Почему ты читаешь Диккенса? Я у тебя на койке видела «Холодный дом».
— Он мне нравится.
— Не будь школьной программы, я бы согласилась читать Диккенса, только если бы мне кто-нибудь заплатил. Наверное, ты умнее, чем хочешь казаться.
Кэмми вернулась к барной стойке и залпом допила коктейль.
— Ты считаешь тупыми всех, кто ведет подобный образ жизни?
— Я этого не говорила. Я, черт возьми, не сноб.
— А я тебя в этом и не обвинял. Ты просто избалована. Как и все остальные студенты, с которыми я знаком. Ты же не в состоянии работать, даже если бы это был вопрос жизни и смерти.
Мишель понятия не имел, зачем он это сказал. Вероятно, ему было проще иметь дело с ее гневом, чем с безразличием. Но Кэмми не попалась на удочку. Поэтому он не стал вступать с ней в перепалку и, расплатившись с Ли, крепко пожал ему руку. Когда они подошли к месту, где была привязана их шлюпка, Мишель произнес:
— Не сердись на меня. Давай я тебе помогу. Здесь можно поскользнуться.
— Я сама, — заявила Кэмми, хотя было совершенно очевидно, что сама она не в состоянии влезть в лодку. — И я не испорчена. Колледж — это не развлекательная прогулка. Если бы ты хоть немного поучился, ты бы и сам знал. На инженерном факультете основные предметы — математика и физика. Каждое лето я работаю и откладываю все, что заработала. Кто твои родители? — Она уперлась кулаками в бока и развернулась к нему.
— Они — владельцы фабрики одежды.
— Они владеют фабрикой одежды. И что же они изготавливают?
Мишель вздохнул.
— Кашемир. Свитера, пиджаки, пальто.
— Отлично, о-ля-ля. Мой отец — никому неизвестный архитектор, а моя мама — учительница. Я поступила в колледж, потому что мне предстоит самой о себе заботиться. Держу пари, твои родители не забывают о своем маленьком бунтаре и помогают ему...
— Нет, — солгал Мишель. — Ну, совсем немного.
— Так кто из нас испорчен?
— Я только хотел сказать, чтобы ты не смотрела на меня свысока.
— Так бы и сказал, вместо того чтобы обвинять меня в испорченности. Ты меня даже не знаешь!
— Ты права. Я сказал это только потому, что в твоем присутствии начинаю нервничать, — попытался оправдаться Мишель. — И поэтому для меня лучше, когда ты сердишься, чем когда обращаешься со мной, как принцесса с прислугой...
— Я так с тобой не обращалась!
— Я знаю. Слушай, это моя проблема. Забудь все, что я говорил. Давай я тебе помогу. Это моя работа, Кэмми. Если с тобой что-то случится, ты вправе подать на нас в суд. Поэтому, пожалуйста, позволь мне тебе помочь. Так же, как и любому другому клиенту.
Но Мишель помог ей совсем не так, как помогал другим. Он шагнул в шлюпку и широко расставил ноги, чтобы она не качалась. Когда Кэмми наклонилась к нему, он обхватил ее галию обеими руками и бережно перенес девушку в лодку.
Кэмми смотрела на него снизу вверх.
Она была такая миниатюрная.
Мишель наклонился и, уверенный, что Кэмми оттолкнет его или отвернется, поцеловал ее. Но она позволила ему сделать это. Ее губы были мягкими и сладкими, как леденец. Он поцеловал ее еще раз, и она открыла рот, разрешая ему обнять себя. Они целовались, экспериментируя, пробуя друг друга на вкус.
— Я не могу поверить в то, что ты сделала, — глухо произнес он.
— Я тоже, — согласилась Кэмми.
— Ну, ты много пила.
— Я не пьяная. Я съела целую гору еды.
— Прости меня за то, что я сказал. Более того, я чувствую себя последним дураком из-за...
— Слушай, я знаю, — прервала его Кэмми и рассмеялась, а затем неожиданно мягко добавила: — Сам виноват.
— Ты, наверное, не сделала еще ничего в своей жизни, о чем пришлось бы жалеть.
— Если честно, то да, — кивнула девушка. — Почти ничего. — Она села и провела пальцем под бретелькой сарафана.
— Кажется, я обгорела... Ай... Ты оказался прав, тут действительно свирепое солнце. А ведь у меня темная кожа и я никогда не сгораю. Интересно, как там Холли?
— Если бы ей было по-настоящему плохо, Ленни бы мне уже сообщил. Если бы твою тетушку ужалила крупная медуза, ей бы наверняка пришлось лечь в больницу. В случае ухудшения состояния клиентов Ленни обязан доставить их к врачу. А они действительно все твои тети?
— Нет, они не все мои тъоти, — снисходительно рассмеялась Кэмми, добродушно копируя его произношение. — Моя настоящая родственница — тетя Дженис, двоюродная сестра моей матери. Она должна была приехать...
— Но ее муж...
— Точно. Однако они все — мои крестные, как в «Спящей красавице»: Флора, Фауна и Хорошая погода. Их мужья тоже мои крестные. Кроме супруга Оливии...
— Поехали, — оборвал ее Мишель. — Я совершенно трезв, Кэмми. Ты хочешь вернуться на «Опус»? — Нервно сглотнув, он продолжил:— Или... мы могли бы поваляться на песке и посмотреть на звезды, как тинейджеры. Впрочем, ты и есть тинейджер. Я к тебе не прикоснусь, обещаю.
— Знаю, — ответила Кэмми. — Мне все равно. Такая чудесная ночь.
Они причалили к противоположному от «Опуса» берегу острова и вытащили шлюпку на песок. Мишель извлек из водонепроницаемого ящика большое покрывало.
— Это для пикников, — пояснил он.
Они легли на покрывало. Их разделяло лишь пять дюймов ворсистой ткани. Наконец Кэмми произнесла:
— Здесь можно затеряться.
— Так я и сделал.
— Где твоя семья?
— В Канаде, — ответил Мишель. — Они богатые, а я бедный. Я паршивый баран.
— Паршивая овца...
— Паршивая овца. Они на меня не обижаются. Я вижусь с ними зимой. Я всегда езжу домой на Рождество.
— Трудно представить себе, что здесь действительно живут реальные люди.
— Не тебе одной. Ленни не такой, как другие. Он гораздо содержательнее.
— Мне кажется, он хороший человек. — Кэмми подняла руки вверх и, коснувшись волос, пропустила пряди между пальцев.
Мишель приподнялся, опершись на локоть.
— Ты не возражаешь, если я еще раз поцелую тебя?
— Конечно, — ответила Кэмми, — почему бы и нет? Все равно это мне только снится.
Она и в самом деле не оттолкнула его руку, и он обнял ее, окрыленный тем, что в ответ девушка тесно прижалась к нему. Зная, что он не должен этого делать, Мишель опустил бретельки сарафана и начал целовать ее шею, впадинку на горле с крошечным распятием... Наконец его губы скользнули по ее маленьким грудям со свирепо торчащими сосками. Невольный возглас Кэмми восхитил его. Она тоже начала целовать его, и с каждым поцелуем ее уверенность возрастала, а робость таяла. Она явно знала, чего хочет, и это даже вызвало у него некоторую тревогу. С трудом остановившись, Мишель заговорил:
— Можешь мне не верить, но то, что мы делаем сейчас, не имеет никакого отношения ко вчерашнему вечеру. Ты сама призналась, что считаешь подобное частью оказываемых нами услуг. Но на самом деле то, что я сделал вчера, произошло из-за тебя...
— Брось, — ответила Кэмми, — не пытайся придумывать какие-то недоделанные извинения. Мы всего-то позажимались секунд пять, не более.
— Я не придумываю. Мне хотелось быть с тобой, но я знал, что твоя мать... — Мишель провел указательным пальцем по горлу. Кэмми, казалось, размышляла над его словами.
— Я совершеннолетняя,— наконец произнесла она.— И мама уже давно не укладывает меня спать.
— Я знаю. Но яхта такая маленькая, — ответил Мишель.
Кэмми рассмеялась.
— Заткнись, пожалуйста. Ты все портишь. Я представляю, что мы герои фильма.
Они опять начали целоваться, и, будучи не в силах сдержаться, Мишель опустил ее сарафан вниз. В лунном свете ее темную кожу оттенял только крохотный треугольник шелковой ткани. Там, где грудь была прикрыта лифчиком купальника, белели крохотные кружки. Девушка была удивительно прекрасна, и Мишелю казалось, что она вот-вот исчезнет, как молодой месяц. Впервые женщина вызывала у него чувство растерянности. И это приводило его в еще большее замешательство. Похоть, удовлетворение, возбуждение — все эти чувства были ему знакомы. Но никогда еще ему не хотелось защитить женщину до такой степени, что это подавляло даже желание близости с ней.
