– Ваше предложение?

– На мой взгляд, этим генералом должны стать вы.

Ольбрихт недовольно поморщился.

– Почему так? Заместитель командующего становится командующим. Вполне естественное выдвижение.

– Не думаю. На время операции мне лучше оставаться тем, кем я есть. На связь со мной будут выходить, помня, что я начальник Общеармейского управления, по моему служебному телефону. Существуют и другие причины, более деликатного характера. В случае, если Фромм, даже после выполнения нами «предварительного условия», откажется поддержать нас, чего мне бы очень не хотелось, его обязанности должны быть возложены на генерала Геппнера.

– Отстраненного когда-то фюрером, – счел необходимым уточнить Бек. – Вынужден признать: этот возьмется за выполнение возложенных на него обязанностей с должным рвением.

– По крайней мере один вопрос нам все же удалось уладить, – хлопнул руками по столу Ольбрихт. – Важен даже не результат, важно наше с вами согласие.

Фюрер выслушивал Муссолини долго, молча и на удивление терпеливо. Его раздражала темпераментная манера вести беседу, при которой дуче время от времени подхватывался, нервно прохаживался по кабинету и все время сбивался на патетику. К тому же он смертельно устал. Их беседа происходила уже после того, как Муссолини был оказан подчеркнуто теплый прием, достойный главы правительства страны – союзницы Германии, с приглашением всех, кого только можно было собрать в это время в ставке. Однако официальная часть кончилась, и теперь пора говорить откровенно.

– Но Бадольо, Бадольо!.. – уже в который раз возвращался Муссолини к личности ненавистного ему маршала. – Какая черная неблагодарность! Вы же помните, фюрер, сколько я сделал для этого человека. В конце концов это я взрастил из него маршала. Взрастил буквально из ничего! Генерал-губернатор Ливии! Верховный комиссар Восточной Африки! Кто еще мог бы?..

– С Бадольо полная ясность. Мне бы хотелось пристальнее взглянуть на папу римского, – спокойно перебил его Гитлер. Он все еще сидел с полузакрытыми глазами, не меняя позы.

– На папу? Простите, фюрер, но… при чем здесь папа?

– Папа всегда «при чем-то», – назидательно объяснил Гитлер. – Мне известно, что в последнее время отношения с Пием XII у вас явно не складывались. Наш посол в Риме также доложил мне, что в трудные для Италии часы Ватикан откровенно предал вас, господин Муссолини, сразу же переметнувшись на сторону короля.

– Который в свою очередь оказался пешкой в руках проанглийски настроенных заговорщиков!

– Естественно, естественно, – процедил Гитлер, не желая более подробно останавливаться на деталях. Еще больше он не хотел, чтобы разговор был сведен к проблеме англо-итальянских отношений.

И вчера, во время краткого обмена любезностями сразу же после встречи на аэродроме, и сегодня, перед официальной беседой, Гитлер уже несколько раз пытался подвести Муссолини к серьезному разговору о позиции, а следовательно, судьбе Ватикана, само упоминание о котором в донесениях, составляемых по сообщениям из-за рубежа, попросту раздражало его.

Фюрер добивался, чтобы инициатива «крайне жестких мер» относительно Ватикана исходила от дуче. Он пытался заставить Муссолини хоть в какой-то форме официально обратиться к нему, к Германии, с просьбой пресечь деятельность папы и многих его кардиналов, чьи «политические молитвы» становятся все более антинацистскими. Особенно это заметно сейчас, когда Ватикан почувствовал себя под защитой англо-американцев.

К сожалению, Муссолини так и не понял, чего от него хотят. Опаленный предательством Бадольо, короля, генералитета и некоторых министров, он вновь и вновь уводил Гитлера в дебри своих кровных обид.

– Разве, будучи на посту премьер-министра, я мало сделал для нашей многогрешной Италии? Каким же черствым должен быть народ, чтобы?..

– Мы обязаны вернуть нашу беседу в деловое русло, – кончилось терпение фюрера. – Слушайте меня внимательно, Муссолини, – гипнотически уставился он на дуче свинцовым взглядом холодных, ледянистых глаз. – Нам давно известно, что Ватикан стал гнездом заговорщиков, яростных врагов национал-социализма. Представители целого ряда стран при Святом престоле поддерживают связь с предателями рейха, которые давно вынашивают планы отстранения от власти и национал-социалистической рабочей партии Германии, и вашего правительства в Италии. Пока что, как видите, им удалась лишь часть задуманного.

– Она еще не удалась им! – возбужденно напомнил Муссолини. – Благодаря мужеству рыцарей СС под командованием Скорцени…

– О солдатах, Муссолини, потом. Солдаты в рейхе всегда найдутся. – Гитлер поднялся и оперся полусогнутыми кулаками о стол, как он делал каждый раз, когда оглашал свое окончательное решение. – Сейчас мы должны думать и поступать, как подобает вождям двух ведущих наций Европы.

– Только так, – стукнул кулаком по столу дуче.

– Папу римского и всю его кардинальскую свору наши противники намерены использовать против нас. С приходом в Рим англичан и американцев вся пропагандистская мощь Ватикана будет направлена на то, чтобы ослабить волю христианского мира, помешать нашей борьбе против коммунистической чумы, восстановить против нас все католичество. Вы согласны с этим, господин Муссолини?

– О, да! Надеюсь, ваша агентура располагает достаточным количеством фактов, чтобы изобличить этого ватиканского оракула, убедить католическое вселенство…

Не дослушав его, Гитлер рассмеялся. Размашистым неуклюжим шагом прошелся по кабинету. Остановился напротив Муссолини.

Из вежливости дуче тоже поднялся. Теперь их разделял длинный темно-ореховый стол, за которым во время совещаний государственной важности обычно собиралось почти все высшее руководство страны.

– Время изобличения ватиканского оракула, мой дорогой дуче, прошло. А еще точнее, мы его проворонили.

– Но как же тогда?.. Ватикан есть Ватикан…

– Не спорьте, Муссолини, – раздраженно осадил его фюрер. – Сейчас нам не до философских диспутов. Судя по тому, что вас арестовал король, а вся армия под командованием любимого вами маршала просто-напросто предала вас, – самое благоприятное время мы и так безнадежно упустили.

– Считаете, что в моем аресте, в этом перевороте, тоже замешан Ватикан? – настороженно спросил Муссолини.

– А кто способен сомневаться в этом?

– Следовательно, король и папа римский, они?..

– А вы, мой верный союзник, допускаете, что король мог решиться на такое преступление, не заручившись поддержкой папы римского? Вы серьезно допускаете такую возможность? Для того чтобы предположить, что на события, приведшие к вашему свержению, к перевороту в стране, оказывал влияние мощный агентурный аппарат, засевший в Ватикане, – вам нужны еще какие-то особые доказательства?

Наступила долгая, томительная пауза, которую Гитлер не желал, а Муссолини просто-напросто не решался прерывать. Какое-то время дуче почти умоляюще смотрел на Гитлера, как может смотреть на своего спасителя только очень жалкий, растерянный человек.

– Вы правы, – наконец невнятно пробормотал Муссолини и, запрокинув голову, мрачно уставился куда-то в потолок. Уже основательно размытый римский профиль его лица приобрел почти первоначальные очертания. Только посеревшая щека слегка подергивалась, а отвисшая нижняя губа мелко вздрагивала. – Я не совсем верно понял вас… вначале. Но вы, фюрер, правы.

Гитлер всегда недолюбливал этого человека. Само упоминание о нем очень часто вызывало у фюрера какое-то глубинное неуемное раздражение. Оно в одинаковой мере касалось и того, сколь бездарно вел дуче войну в Африке и России, и того, с какой бездарностью силился одолеть глыбу внутренней политики.

Но наибольшее неприятие вызывало в нем стремление Муссолини представать перед миром не обычным премьером, а обязательно – «великим дуче» Италии. Да к тому же претендовать на роль вождя мирового национал-социализма. Муссолини никогда не упускал возможности напомнить, что родина фашизма – Италия. Что у истоков его стоял он, великий дуче. Прозрачно намекая при этом, что в Берлине всего лишь по-обезьяньи копируют Рим. Во всем, даже в приветствии. Нет, он, Шикльгрубер, не скрывал, что доля истины в некоторых утверждениях дуче все же есть. Но без конца твердить об этом… Не учитывая сложившихся в Европе реалий…