— Я… наверно, полюблю, — сказал Серёжа. — Знаете, дядя Витя… Дело не в приключениях. Мне трудно объяснить. Вот мы живем на свете… Сегодня живем. Ну, вчера, завтра. А когда я думаю, как люди раньше жили, когда я это будто вижу, мне кажется, что я тысячи лет живу. Ну, вместе с теми, про кого узнал. Будто все это со мной случилось. Будто все на свете, что было, — это мое… Ну я не знаю, как сказать…

— Я тебя понял. Правда, в этом больше от поэзии, чем от науки. Но определенный смысл есть в твоих словах, — сказал дядя Витя.

А еще через день случилось то, о чем Серёжа тайно и трепетно мечтал с самого начала. Так мечтал, что даже слегка забыл об «Эспаде».

Дядя Витя оценивающе посмотрел на Серёжу и раздумчиво произнес:

— Я думаю, тебе полезно было бы этим летом поработать на раскопках. Ты не против путешествия в Севастополь?

«Эспада» напомнила о себе тревожным известием. Утром, когда Серёжа сидел за уроками, прибежал Стасик Грачёв.

— Тебе Нока надо? — спросил Серёжа. — Забирай, он дрыхнет в той комнате.

— Мне тебя, а не Нока… Наташка послала. Велела сказать, что ваши ребята дерутся на шпагах. Говорит, что это нельзя.

— Кто? Где? — Серёжа встал.

— Не знаю кто. За Димкиным домом у забора.

— А где Наташа?

— Побежала к Генке.

…Серёжа, Генка и Наташа примчались к Димкиному дому в одно время.

У забора, на полоске земли с молодой травкой, шел бой. Сражались Митя и Андрюшка Гарц. Отлично дрались! Красиво, энергично. Свист и звон разлетались от клинков.

Но они были без масок! И даже без курток. Андрюшка — в тонком тренировочном костюме, а Митька (вот балда!) вообще — в шортах и безрукавке: наверно, начиная бой, он не верил, что Андрюшка может зацепить его. Но недаром Андрюшка был в фильме д'Артаньяном. Тренировки не прошли зря. У Митьки на руках и на ногах краснели длинные царапины. Видно, бой был, как на шпагах, дуэльный, и кололи куда попало.

— Стоп! Вы что, рехнулись?! — крикнул Серёжа.

Они остановились. Опустили клинки. Повернулись к Серёже. Андрюшка рукавом вытер лоб. Митя резко побледнел, начал медленно краснеть, бросил рапиру и опустил голову. Потом нагнулся и начал растирать ладонью ссадину на ноге.

— Не смей. Заражение получишь, — сказала Наташа. — У тебя руки в земле.

— Ябеда, — тихонько сказал Андрюшка. Грустно и без злости.

— Дурак, — сказала Наташа. — Я вам говорила — кончайте.

Генка тихо проговорил:

— Вот обормоты…

Здесь была вся их компания: Митька, Данилка, Андрюшка, Димка. Были еще Андрей Ткачук, Валерик и Вовка Воронины.

— Ребята, вы что… — сказал Серёжа.

— А что? — спросил Андрей Ткачук. Потом махнул рукой: — Не везет как всегда. Хотел душу отвести — не успел.

— «Душу»! — сказал Генка. — Без масок, без защиты! Твоя душа так на небо может вознестись! Дубина.

— Да брось, — откликнулся Андрюшка Гарц. Ему, видимо, было очень неловко, и он поэтому старался держаться храбро: — Раньше-то мы дрались без масок, когда репетировали для фильма.

— Не надо, Гарц, — сказал Валерик Воронин.

И все поняли, что именно «не надо». Для фильма бои разыгрывали по нотам, каждое движение отбирали заранее и отрабатывали с массой предосторожностей. Глупо сравнивать со спортивным боем.

— И Данила тут… Капитан! — сказал Серёжа. — Я с тобой еще поговорю. И Димку притащил.

— Я сам пришёл, — со вздохом сказал Димка.

— Олег нам разве для этого клинки оставил? Он же доверял всем… И тебе, Митька. Тоже оправдываться будешь?

Митя шепотом сказал:

— Не буду.

— А перед кем оправдываться? — вдруг спросил Вовка Воронин и поднял на Серёжу честные серые глаза. — Отряда нет. Значит, закона тоже нет.

— Внимание! — вдруг неожиданно сказал Серёжа.

Это была не просьба. Это слово заменяло в «Эспаде» команду «смирно». Как оно вырвалось у Серёжи, он сам не мог понять. То ли от обиды за отряд, то ли от отчаяния, что гибнут остатки «Эспады». И почти со слезами он крикнул опять:

— Группа, внимание!

Он понимал, что не имеет права. Могли не послушаться. Могли пожать плечами, подобрать рапиры и уйти. Могли просто сказать: «А иди ты…»

Нет, не могли. В каждом еще жила «Эспада». Они выпрямились и опустили руки.

Генка стал напротив Серёжи и шепотом сказал:

— Становись.

Не поднимая головы, рядом стал Митя. Где Митя, там и Данилка. И Димка. Вздохнул и встал рядом с Димкой Андрей Ткачук. Не по росту, но сейчас было не до этого. Андрюшка Гарц и Воронины встали в шеренгу привычно, как на линейке.

Кузнечик сказал Наташе:

— Стань в строй.

— Я же…

— Стань в строй.

Стасик Грачёв обнял за шею Нока и молча следил за ребятами.

В строю стояли девять человек. И выжидающе смотрели на Серёжу: «Что дальше?» А он не знал, что дальше.

Он был такой же, как они. Даже младше Валерика Воронина. В нем жила боль и гордость за отряд, и он сделал бы для отряда все, что возможно. Все, что скажут. Но что сказать самому, он не знал.

— Нельзя так… — сказал он, и это прозвучало слабо, жалобно даже. — Ну, нельзя так, ребята…

Они стояли неподвижно и слушали молча.

Тогда, по очереди глядя в их глаза (а это было почему-то трудно), он произнес:

— Нас осталось так мало… Но мы же все равно есть. Нельзя же плевать на самих себя. Мы сами придумали наши законы, а теперь… ну, подождите, достанем маски, будем еще драться. Может быть, все еще будет.

Он понял, что говорит не то. И опять сказал:

— Нас всего десять человек. Мы теперь все отвечаем за отряд одинаково. Мы все капитаны. Понимаете?

— Как это — все капитаны? — спросил Вовка Воронин.

— А вот так! Все! Потому что все отвечаем. Но пусть с отрядом плохо, но мы же не умерли!

Андрюшка Ткачук вдруг усмехнулся и заговорил:

— Наконец-то повезло. В капитаны попал.

— Я ведь серьезно, — сказал Серёжа.

Ткачук не отвел глаз и перестал смеяться.

— Я тоже серьезно.

И Серёже стало спокойнее.

— Нам нельзя ни ссориться, ни расставаться, — сказал он. — У нас еще будут хорошие дни.

Митя Кольцов теперь не опускал голову. Он встретился глазами с Серёжей и прошептал:

— Флаг-капитаны.

— Что? — спросил его стоявший рядом Данилка.

— Бывает такое звание на флоте, — тихо объявил Митя. — Флаг-капитаны. Я читал… Я не знаю, что оно значит. Но мы отвечаем за флаг — значит, флаг-капитаны… Я… ребята, честное слово… об этом не забуду. И вы… Ладно?

Вечером у Серёжи разболелась голова. И вместе с болью пришла тоска по отряду. По Олегу, по ребятам, по долгим вечерам в кают-компании. И по боям, которых не было больше месяца.

Он лежал и молчал.

— Что с тобой? — спросил дядя Витя. — Что за хандра?

И Серёжа стал рассказывать. Он впервые говорил с дядей Витей об отряде. Он рассказывал долго и подробно. Словно снова уходил в жизнь «Эспады». Голова перестала болеть, сделалось спокойнее.

Когда он замолчал, дядя Витя сказал:

— Слышал я и раньше о твоих делах. Галина кое-что рассказывала. Нахлебался ты горя с вашей «Эспадой». Суета сует…

— Что? — не понял Серёжа.

— Я говорю, что много в жизни суеты, — объяснил дядя Витя.

На дружинном сборе третьеклассников принимали в пионеры. Большим четырехугольником выстроились в зале отряды. Белые рубашки, огненные галстуки, золото пуговиц и пряжек. Голубая форма октябрят. Вспышки солнца на венчиках горнов, на острой верхушке знамени…

— Дружина, смирно! Равнение на знамя…

Солнце захлестывает зал. Запуталось в Димкиных пшеничных волосах — они выбились из-под красной испанки.

Серёжа краем глаза видит голубой огонек. Это у него на уголке воротника, в маленьком и прозрачном голубом крабе, искра солнца повисла, словно в капельке голубой воды.

…Перед сбором была у Серёжи стычка с Викой Гармашевой. Из-за этого краба — Димкиного подарка.

— Каховский, это что за брошка! — голосом рассерженного завуча сказала Гармашева.