Говард Мэдок попросил Хоше рассказать суду, как продвигалось расследо­вание факта оживления Котала до вмешательства Мортона, после чего это дело стало первоочередным.

Несколько необычный шаг для убийцы, вы не находите? — спросил Мэдок.

А он и не знал, что убил Шахиф и Котала, — ответил Хоше. — Первое, что он сделал после убийства, — отредактировал свои воспоминания.

Вам это досконально известно?

Мы проверили хранилище его памяти. Там нет воспоминаний об этом событии.

А о конференции, на которой он присутствовал всю неделю, воспоминания имеются?

В основном да. Тем не менее он мог вернуться в Дарклейк-сити в тот период, который был зарегистрирован в памяти как сон.

Вы исследовали память моего клиента; есть ли там какие-то воспоминания о пребывании на Тампико?

Нет. Но если он убил…

Детектив, прошу вас просто отвечать на мои вопросы. У вас нет доказа­тельств, что мой клиент подстроил себе алиби. Могу ли я предположить, что настоящему убийце или убийцам Тары Шахиф действительно требовалось алиби, чтобы ввести в заблуждение полицию или частное расследование?

— Да.

В процессе расследования вы обнаружили кого-нибудь, у кого имелся мотив для убийства этих несчастных людей?

Нет. Никаких причин, кроме той, что была у Мортона.

А вы рассматривали возможность нечаянного столкновения Тары и Вай­оби с какой-либо глубоко законспирированной преступной группировкой?

Да, такую возможность мы рассматривали. Но никаких подтверждений не обнаружили.

Но ведь их и не должно было быть, не так ли? Если преступникам удалось подстроить алиби, выдержавшее сорок лет, вряд ли они оставили на виду какие- то улики. Единственное в чем им не повезло, так это в том, что мой клиент обратил внимание на оживление и обратился со своими вопросами в высокие инстанции, как и подобает добропорядочному гражданину. И вот что он полу­чает в награду. Тогда как вы представляете суду не что иное, как вашу собствен­ную теорию, подогнанную под известные факты, основанную только на вашем мнении о моем клиенте как о холодном жестоком убийце. Я прав?

Но на это указывают факты.

Ничего подобного, детектив. Это не улики. Это ваша теория. Это не окро­вавленное орудие убийства в пластиковом мешке, которое можно было бы предъ­явить суду. Это всего лишь слабые и безосновательные рассуждения. И я еще раз спрашиваю: есть ли у вас улики, физические или цифровые, доказывающие, что Вайоби Котал и Тара Дженнифер Шахиф не стали жертвами криминальных действий, по несчастью приведших к повреждению их ячеек памяти?

Хоше довольно долго молчал, затем откашлялся.

— Нет, таких свидетельств нет, — монотонно произнес он.

На этом судебное заседание закончилось, и говорящие головы во всех сту­диях Содружества пришли почти к единогласному мнению, что Говард Мэдок не оставил камня на камне от показаний Хоше Финна и что большая часть обвинений была построена на домыслах. А этого достаточно, чтобы хороший адвокат мог склонить суд на свою сторону. Интерактивные опросы населения показали, что общественное мнение в этом деле склоняется в пользу Мортона. И все больше людей полагали, что он избежит наказания. А это неизбежно при­вело бы к еще большей сенсации: Паула Мио близка к тому, чтобы проиграть процесс.

Ничего удивительного, что после такой шумихи аудитория в унисфере зна­чительно увеличилась и уже около трех миллиардов человек в режиме реаль­ного времени следило за процессом. Они увидели, что Меллани пришла заранее и заняла свое обычное место. Этим утром она надела длинный пиджак из бле­стящей голубой ткани и такие же брюки. Блузка была из просвечивающей се­точки, но близко сведенные отвороты пиджака не позволяли увидеть тело, а только намекали на такую возможность. Искусно уложенные волны зачесан­ных назад волос придавали ей вызывающе сексуальный вид.

Хоше Финн после жаркой битвы накануне позволил себе надеть более свет­лый костюм и даже распустил волосы. Рядом с ним заняла место Паула в стро­гом костюме зеленого цвета, с туго стянутыми на затылке волосами.

Судебный пристав ввел Мортона — в темно-синем костюме, подчеркиваю­щем его авторитет и открытость и вполне подходящем для заседания совета директоров. Он держался серьезно и сосредоточенно, ничем не проявляя радо­сти по поводу вчерашнего успеха. Говард Мэдок пожал его скованные наручни­ками руки, а затем все поднялись, поскольку в зал вошел судья Кармайкл.

После необходимых формальностей защита пригласила своего первого сви­детеля: самого Мортона.

Говард Мэдок, задавая вводный вопрос, смотрел в сторону судьи.

Для протокола. Считаете ли вы себя способным на такой ужасный по­ступок, каким, без сомнения, является это убийство?

Я не думаю, что мог бы хладнокровно кого-то убить, и я не убивал свою жену и ее любовника.

Благодарю вас.

Затем последовала серия вопросов, предназначенная для представления Мортона суду в самом выгодном свете. Каким честолюбивым был Мортон, но не настолько жестоким, чтобы ради процветания фирмы прибегнуть к убийству. Как он сочувствовал и поддерживал свою бывшую жену после процедуры ожив­ления. Как поднимался вверх, несмотря на обычные в его положении финансо­вые проблемы.

Обвинение представляет вас равнодушным и беспощадным человеком, — сказал под конец Мэдок. — Считаете ли вы себя равнодушным?

Мортон поднял взгляд к галерее, где с преданной улыбкой на красивом молодом лице сидела Меллани.

Об этом вы могли бы спросить тех, кто хорошо меня знает. Сам я себя таковым не считаю.

Говард Мэдок слегка поклонился судье и сел на свое место.

Свидетель ваш, — произнес судья Кармайкл, обращаясь к представителям обвинения.

В наступившей тишине Паула Мио медленно поднялась со своего стула. Когда она поклонилась судье и прошла к месту свидетеля, по залу пробежал взволнованный шепоток. Если уж она лично берется за дело, значит, обвинение в безвыходном положении.

В наше время убийство утратило свое первоначальное значение, — обра­тилась она к Мортону спокойным, рассудительным тоном. — Теперь это не означает гибель. Это еще не конец. Это утрата тела, искажение памяти или любое другое понятие, описывающее разрыв в сознании. Тело можно разрушить, но в клинике на любой планете Содружества вас вернут к жизни при помощи обычного клонирования. Десять или двадцать лет пройдут мимо, но в итоге вы снова вернетесь, словно ничего не произошло. Большинство психиатров склон­но верить, что это делает наше общество более стабильным и спокойным, чем прежде. Они называют это «зрелостью».

Как вы понимаете, убийство стало не таким уж серьезным преступлением. Вы просто на несколько лет устраняете жертву из жизни. Вы не уничтожаете ее. Тем более если вы уверены, что страховка покроет процедуру оживления. И вы считаете, что это вполне оправданный риск, если кто-то мешает осущест­влению ваших планов.

Нет! — воскликнул Мортон. — Это совершенно неприемлемо. Это не тот поступок, на который можно решиться ради своих интересов. Убийство — это варварство. Я никогда такого не сделал бы. Ни сейчас, ни сорок лет назад.

Но ведь вы согласны с тем, что ваша жена и Вайоби Котал были убиты?

Конечно. — Он нахмурился, не понимая подоплеки вопроса. — Я вам го­ворил, помните?

Нет, первоначально вы говорили о своих подозрениях по поводу исчезно­вения своей жены, особенно когда оно совпало и с исчезновением ее любовника. Ощущение беспокойства не полностью обусловлено воспоминаниями, его не­возможно устранить редактированием памяти, законно оно или нет. Это ощуще­ние рождается в подсознании. Вы знали, что в их исчезновении что-то не так.

Мортон откинулся назад и бросил на Паулу подозрительный взгляд.

Алиби с отъездом на Тампико отлично сработало, не так ли?

— Да.

Да. А если бы вы не помнили об убийстве, ни вы, ни ее друзья не сомне­вались бы, что она оставила вас и уехала.

Я не убивал ее. Но вы правы, история была вполне правдоподобной. У меня не было причин беспокоиться о ее исчезновении, особенно после того, как со мной связались юристы из «Брохер ассошиэйтед» и сказали, что они действуют в качестве посредников.