И до­ба­вил:

В са­мый день ка­та­ст­ро­фы граф и гра­фи­ня Нес­сель­ро­де, так же, как и граф и гра­фи­ня Стро­га­но­вы, ос­та­ви­ли мой дом толь­ко в час по­по­лу­но­чи[566].

Соз­да­ва­лось впе­чат­ле­ние, что не Гек­кер­ны, а Стро­га­нов при­нял окон­ча­тель­ное ре­ше­ние све­сти род­ст­вен­ни­ков на ду­эли. И су­дить на­до бы­ло од­но­го из са­мых влия­тель­ных лиц го­су­дар­ст­ва! Яс­но, что при та­ком по­ряд­ке ве­щей, по­слан­ник мог чув­ст­во­вать се­бя впол­не за­щи­щен­ным.

Тем вре­ме­нем, ото­бе­дав на ско­рую ру­ку, в шес­том ча­су дня, Пуш­кин вы­шел из до­ма. Воз­мож­но, у не­го бы­ла пред­ва­ри­тель­ная до­го­во­рен­ность о по­втор­ной встре­че с Врев­ской, или по­эт про­сто ис­кал воз­мож­ность от­влечь­ся и ре­шил еще раз на­вес­тить три­гор­скую зна­ко­мую. Во вся­ком слу­чае, как сле­ду­ет из пись­ма ба­ро­на М.Н.Сер­до­би­на (свод­но­го бра­та Б.А.Врев­ско­го), они ви­де­лись в этот день:

во вре­мя ко­рот­ко­го пре­бы­ва­ния мо­ей не­вест­ки здесь ...Алек­сандр Сер­гее­вич час­то бы­вал у нас и да­же обе­дал и про­вел поч­ти весь день у нас на­ка­ну­не этой не­сча­ст­ной дуэли...[567].

Пред­по­ло­жим, что па­мять ба­ро­на под­ве­ла, и он со­еди­нил в уме со­бы­тия двух по­след­них дней, но су­ще­ст­ву­ет еще од­но сви­де­тель­ст­во, ко­то­рое кос­вен­но под­твер­жда­ет, что та­кая встре­ча, хо­тя не столь про­дол­жи­тель­ная, мог­ла со­сто­ять­ся и 26 ян­ва­ря. Ба­рон Б.А.Врев­ский пи­сал Н.И.Пав­ли­ще­ву: «Ев­прак­сия Ни­ко­ла­ев­на бы­ла с по­кой­ным Алек­сан­дром Сер­гее­ви­чем все по­след­ние дни его жиз­ни»[568], то есть по­след­ний день не ис­клю­чал­ся.

Ве­че­ром, воз­вра­ща­ясь с Ва­силь­ев­ско­го ост­ро­ва, Пуш­кин за­шел в книж­ную лав­ку Ли­сен­ко­ва на Са­до­вой ули­це, где дол­го и ожив­лен­но бе­се­до­вал с ли­те­ра­то­ром Б.М. Фе­до­ро­вым. По­сле ка­та­ст­ро­фы Ли­сен­ков пи­сал Еф­ре­мо­ву, что

они (т.е. Пуш­кин и Фе­до­ров –А.Л.) два или три ча­са не мог­ли рас­стать­ся и про­бы­ли в мо­ем ма­га­зи­не чуть ли не до по­лу­но­чи ...пред­ло­жен­ный им мною чай не по­же­ла­ли при­нять и с жа­ром друг с дру­гом ве­ли не­пре­рыв­ный ин­те­рес­ный раз­го­вор обо всем ли­те­ра­тур­ном ми­ре[569].

В со­об­ще­ни­ях по­доб­но­го ро­да вре­мя иг­ра­ет осо­бую ме­та­фо­ри­че­скую роль, ука­зы­ваю­щую на важ­ность со­бы­тия. «Два или три ча­са», «чуть ли не до по­лу­но­чи» - это образное оп­ре­де­ле­ние, а не точ­ное ука­за­ние на вре­мя. Ско­рее всего, Пуш­кин про­вел в лав­ке не бо­лее двух ча­сов и ушел око­ло де­ся­ти ча­сов вече­ра.

Ме­ж­ду тем, пе­ре­го­во­рив со Стро­га­но­вым, Гек­керн по пу­ти до­мой за­ехал к Ар­шиа­ку и, по­лу­чив его со­гла­сие про­дол­жить ис­пол­не­ние обя­зан­но­стей се­кун­дан­та, за­хва­тил с со­бой. До­ма они со­ста­ви­ли вы­зов Пуш­ки­ну:

Ми­ло­сти­вый го­су­дарь, не зная ни ва­ше­го по­чер­ка, ни ва­шей под­пи­си, я об­ра­тил­ся к г. ви­кон­ту д'Аршиаку, ко­то­рый вру­чит вам на­стоя­щее пись­мо, что­бы убе­дить­ся, дей­ст­ви­тель­но ли то пись­мо, на ка­кое я от­ве­чаю, ис­хо­дит от вас. Со­дер­жа­ние его до та­кой сте­пе­ни вы­хо­дит из пре­де­лов воз­мож­но­го, что я от­ка­зы­ва­юсь от­ве­чать на все под­роб­но­сти это­го по­сла­ния. Вы, по-ви­ди­мо­му, за­бы­ли, ми­ло­сти­вый го­су­дарь, что имен­но вы от­ка­за­лись от вы­зо­ва, на­прав­лен­но­го ва­ми ба­ро­ну Жор­жу де Гек­кер­ну и им при­ня­то­го. Дока­за­тель­ст­во то­му, что я здесь за­яв­ляю, су­ще­ст­ву­ет - оно пи­са­но ва­шей ру­кой и ос­та­лось в ру­ках у се­кун­дан­тов. Мне ос­та­ет­ся толь­ко пре­ду­пре­дить вас, что г. ви­конт д'Аршиак от­прав­ля­ет­ся к вам, что­бы ус­ло­вить­ся от­но­си­тель­но мес­та, где вы встре­ти­тесь с ба­ро­ном Жор­жем Гек­кер­ном, и пре­ду­пре­дить вас, что эта встре­ча не тер­пит ни­ка­кой от­сроч­ки.

Я су­мею впо­след­ст­вии, ми­ло­сти­вый го­су­дарь, за­ста­вить вас оце­нить по дос­то­ин­ст­ву зва­ние, ко­то­рым я об­ле­чен и ко­то­ро­го ни­ка­кая вы­ход­ка с ва­шей сто­ро­ны за­пят­нать не мо­жет. Ос­та­юсь, ми­ло­сти­вый го­су­дарь, Ваш по­кор­ней­ший слу­га ба­рон де Гек­керн. Про­чте­но и одоб­ре­но мною. Ба­рон Жорж де Гек­керн[570].

С этим пись­мом Ар­ши­ак в де­ся­том ча­су от­пра­вил­ся к Пуш­ки­ну. Пе­ре­дав слу­ге ви­зит­ную кар­точ­ку сле­дую­ще­го со­дер­жа­ния:

Про­шу г-на Пуш­ки­на ока­зать мне честь со­об­ще­ни­ем, мо­жет ли он ме­ня при­нять. Или, ес­ли не мо­жет сей­час, то в ко­то­ром ча­су это бу­дет воз­мож­но. Ви­конт д'Аршиак, со­стоя­щий при по­соль­ст­ве Фран­ции.

Пуш­кин, к то­му вре­ме­ни вер­нув­ший­ся до­мой, при­гла­сил Ар­шиа­ка к се­бе в ка­би­нет. Про­чи­тав пись­мо, по­эт при­нял вы­зов без вся­ко­го объ­яс­не­ния и обе­щал при­слать д'Аршиаку сво­его се­кун­дан­та для пе­ре­го­во­ров об ус­ло­ви­ях дуэли.

При­ход фран­цуз­ско­го ди­пло­ма­та был свое­вре­ме­нен. Пуш­кин уже со­би­рал­ся на­нес­ти ви­зит к Гек­кер­нам, по­сколь­ку ис­те­ка­ли су­тки, в те­че­ние ко­то­рых они долж­ны бы­ли оп­ре­де­лить­ся с от­ве­том. Вя­зем­ская в по­сле­ду­эль­ном пись­ме в Мо­ск­ву со­бы­тия это­го ве­че­ра рас­по­ло­жи­ла в воль­ном по­ряд­ке, но смысл пер­во­на­чаль­но­го по­ры­ва по­эта пе­ре­да­ла вер­но:

Пуш­кин от­пра­вил­ся на бал к гра­фи­не Ра­зу­мов­ской. По­сту­чав­шись на­прас­но в дверь все­го се­мей­ст­ва Г[ек­кер­на], он ре­шил им дать по­ще­чи­ну, будь то у них (на до­му) или на балу[571].

По­сле встре­чи с Ар­шиа­ком, не­об­хо­ди­мость в этом от­па­ла, за­то ост­ро вста­ла про­бле­ма вы­бо­ра се­кун­дан­та. Луч­ше­го мес­та для по­ис­ка кан­ди­да­та на эту роль, чем бал у Ра­зу­мов­ских, где со­би­рал­ся «весь Пе­тер­бург», труд­но бы­ло пред­ста­вить, и Пуш­кин в 12-ом ча­су от­пра­вил­ся ту­да.

Е.С.Вол­ко­ва, пле­мян­ни­ца Ви­ель­гор­ско­го, пи­са­ла:

Я ви­де­ла Пуш­ки­на на ба­лу во втор­ник. Он явил­ся ту­да, что­бы по­ис­кать се­кун­дан­тов для зав­траш­не­го по­един­ка[572].

Ту­да же на­пра­вил­ся и Ар­ши­ак. Вер­нув­шись до­мой, он не стал до­жи­дать­ся се­кун­дан­та Пуш­ки­на, и пе­ред отъ­ез­дом на бал ото­слал по­эту за­пис­ку, в ко­то­рой со­об­щал:

Ни­же­под­пи­сав­ший­ся из­ве­ща­ет гос­по­ди­на Пуш­ки­на, что он бу­дет ожи­дать у се­бя до­ма до 11 ча­сов ве­че­ра ны­неш­не­го дня, а по­сле это­го ча­са - на ба­лу у гра­фи­ни Ра­зу­мов­ской ли­цо, упол­но­мо­чен­ное на пе­ре­го­во­ры о де­ле, ко­то­рое долж­но быть за­кон­че­но зав­тра[573].

Ре­шив не­пре­мен­но драть­ся на ду­эли, Пуш­кин дол­жен был по­за­бо­тить­ся о том, что­бы че­ло­век, ока­зав­ший ему ус­лу­гу, сам не под­верг­ся су­ро­во­му на­ка­за­нию. Осо­бен­но, это ка­са­лось его дру­зей и близ­ких, ко­то­рые мог­ли по­пла­тить­ся карь­е­рой и лич­ной сво­бо­дой. Дан­зас пре­дель­но про­сто и бе­зы­скус­но вы­ра­зил мыс­ли по­эта:

я не ина­че мо­гу по­яс­нить на­ме­ре­ния по­кой­но­го, как тем, что по из­вест­но­му мне и всем знав­шим его ко­рот­ко, вы­со­ко­му бла­го­род­ст­ву ду­ши его, он не хо­тел во­влечь в от­вет­ст­вен­ность по сво­ему соб­ст­вен­но­му де­лу ни­ко­го из со­оте­че­ст­вен­ни­ков...[574].

По­это­му Пуш­кин об­ра­тил­ся к ди­пло­ма­ти­че­ско­му ли­цу, на ко­то­рое не рас­про­стра­ня­лось дей­ст­вие рос­сий­ских за­ко­нов. Как вспо­ми­на­ли А.О. и К.О. Россе­ты:

Пуш­кин звал к се­бе в се­кун­дан­ты сек­ре­та­ря анг­лий­ско­го по­соль­ст­ва Ме­ге­не­са (Мед­же­ни­са); он час­то бы­вал у гра­фи­ни Фи­кель­мон — дол­го­но­сый анг­ли­ча­нин (по­том был по­сол в Пор­ту­га­лии), ко­то­ро­го зва­ли perroquet malade (боль­ной по­пу­гай (франц.)), очень по­ря­доч­ный че­ло­век, ко­то­ро­го Пуш­кин ува­жал за че­ст­ный нрав[575].

Впро­чем, это сви­де­тель­ст­во не по­ме­ша­ло ис­сле­до­ва­те­лям при­дать впол­не объ­яс­ни­мо­му по­ве­де­нию Пуш­ки­на бо­лее хит­ро­ум­ный мо­тив:

По­эт не слу­чай­но об­ра­тил­ся к ди­пло­ма­ти­че­ско­му ли­цу. По­эт знал, что ес­ли его се­кун­дан­том бу­дет ино­стран­ный ди­пло­мат, то его об­ви­ни­тель­ное пись­мо к Гек­кер­ну сра­зу же ста­нет из­вест­но все­му ди­пло­ма­ти­че­ско­му кор­пу­су и по­слан­ник ока­жет­ся пуб­лич­но опо­зо­рен­ным. Это­го и до­би­вал­ся Пуш­кин: он хо­тел, что­бы его об­ви­не­ния по­лу­чи­ли са­мую ши­ро­кую ог­ла­ску[576].