Трех­кра­сот­ное се­мей­ст­во – это, ко­неч­но же, па­ра­фра­за из­вест­ной ост­ро­ты ка­ва­лер­гар­да о се­мей­ных вы­хо­дах Пуш­ки­на - «трех­бун­чуж­ный па­ша»! На­до ду­мать, в ка­рам­зин­ской ком­па­нии она име­ла хо­ж­де­ние и Тур­ге­нев обыг­ры­вал, имен­но, ее. Впро­чем, срав­не­ние на­пра­ши­ва­лось са­мо со­бой - яв­ле­ние по­эта в ок­ру­же­нии трех мо­ло­дых особ бу­до­ра­жи­ло во­об­ра­же­ние. И пусть го­во­рят, что се­ст­ры На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны ус­ту­па­ли ей в кра­со­те, они все же бы­ли при­вле­ка­тель­ны­ми жен­щи­на­ми. Их по­сто­ян­ное при­сут­ст­вие ря­дом с Пуш­ки­ным вы­зы­ва­ло рев­ни­вые взгля­ды и пе­ре­су­ды - от доб­ро­душ­ной бол­тов­ни до ядо­ви­то­го зло­сло­вия.

Сам по­эт, пе­ред тем, как пой­ти к Де­му­ту, на­пи­сал пись­мо П.А.Оси­по­вой – сво­ему близ­ко­му дру­гу, ма­те­ри три­гор­ских ба­ры­шень. В по­сла­нии есть стро­ки, вро­де бы сви­де­тель­ст­вую­щие об от­ка­зе по­эта пе­ре­се­лить­ся в де­рев­ню:

Лишь с боль­шим со­жа­ле­ни­ем вы­ну­ж­ден я был от­ка­зать­ся от то­го, что­бы быть ва­шим со­се­дом… и я все еще на­де­юсь не по­те­рять это­го мес­та, ко­то­рое пред­по­чи­таю мно­гим дру­гим (выделено мною – А.Л.)[291].

Вряд ли Пуш­кин со­гла­шал­ся с мыс­лью о по­те­ре Ми­хай­лов­ско­го. Он за­тя­ги­вал пе­ре­го­во­ры с Пав­ли­ще­вым в на­де­ж­де, что про­изой­дет чу­до – поя­вят­ся день­ги – и про­па­дет не­об­хо­ди­мость про­да­вать име­ние. И, на­ко­нец, свое же­ла­ние он вы­ра­зил в кон­крет­ном пред­ло­же­нии:

Хо­ти­те знать, че­го бы я хо­тел? Я же­лал бы, что­бы вы бы­ли вла­де­ли­цей Ми­хай­лов­ско­го, а я - я ос­та­вил бы за со­бой усадь­бу с са­дом и де­сят­ком дво­ро­вых. У ме­ня боль­шое же­ла­ние прие­хать этой зи­мой не­на­дол­го в Три­гор­ское. Мы пе­ре­го­во­рим обо всем этом[292].

Ста­ло быть, Пуш­кин со­би­рал­ся вы­ехать из сто­ли­цы, хо­тя бы не­на­дол­го, но ведь не за пор­ци­ей по­эти­че­ско­го вдох­но­ве­ния, а как раз по де­лу?! Мысль про­дать боль­шую часть име­ния для вы­пла­ты на­след­ной до­ли бра­ту и се­ст­ре, ос­та­вив за со­бой лишь усадь­бу - вот то ме­ро­прия­тие, ко­то­рое Пуш­кин за­ду­мал и со­би­рал­ся осу­ще­ст­вить этой зи­мой. Оси­по­ва бы­ла пер­вым кан­ди­да­том, но, ве­ро­ят­но, не един­ст­вен­ным. О серь­ез­но­сти на­ме­ре­ний по­эта го­во­рит тот факт, что он го­тов был вез­ти с со­бой и На­та­лью Ни­ко­ла­ев­ну:

Же­на бла­го­да­рит вас за па­мять. Не при­вез­ти ли мне вам ее? ²⁹³.

Во­прос воз­ник не слу­чай­но - по­эт да­вал по­нять сво­ей зна­ко­мой, что речь идет о важ­ном се­мей­ном ре­ше­нии, а за­од­но под­тал­ки­вал к по­лу­шут­ли­во­му, но не­об­хо­ди­мо­му вы­во­ду: хо­ти­те по­бы­ст­рей уви­деть пер­вую кра­са­ви­цу Пе­тер­бур­га и мою же­ну – по­спе­ши­те с по­ло­жи­тель­ным от­ве­том! В про­тив­ном слу­чае Пуш­ки­ну пред­стоя­ло ос­та­вить На­та­лью Ни­ко­ла­ев­ну до­ма и сосредоточиться на по­ис­ках дру­го­го по­ку­па­те­ля.

В это же день се­ст­ра Пуш­ки­на пи­са­ла пись­мо к от­цу Сер­гею Льво­ви­чу, где ме­ж­ду про­чим со­об­ща­ла о слу­хах рас­про­стра­нив­ших­ся в сто­ли­це во­круг се­мьи бра­та:

Те­перь, ми­лый па­па, от­ве­чу вам по по­во­ду но­во­сти, о ко­то­рой вы мне со­об­щае­те,— о том, что Ка­те­ри­на Гон­ча­ро­ва вы­хо­дит за ба­ро­на д'Антеса, ны­не Экер­на. По сло­вам г-жи Паш­ко­вой, ко­то­рая пи­шет об этом сво­ему бра­ту, это вы­зы­ва­ет удив­ле­ние и в го­ро­де, и в све­те. Удив­ля­ют­ся не то­му, что один из са­мых бле­стя­щих ка­ва­лер­гар­дов и самых мод­ных ка­ва­ле­ров, имею­щий семь­де­сят ты­сяч рен­ты, же­нит­ся на ма­де­муа­зель Гон­ча­ро­вой — она не так уж дур­на со­бой и по­лу­чи­ла до­воль­но при­лич­ное вос­пи­та­ние, а то­му, что ни для ко­го не бы­ла сек­ре­том его страсть к На­та­ли. Я хо­ро­шо зна­ла об этом, ко­гда бы­ла в Пе­тер­бур­ге, и час­то под­шу­чи­ва­ла по это­му по­во­ду; так что, по­верь­те мне, в этом что-то со­мни­тель­ное или про­сто не­до­ра­зу­ме­ние, и впол­не мо­жет слу­чить­ся, что же­нить­ба эта не со­сто­ит­ся.[294]

Оль­га Сер­ге­ев­на с бра­том не пе­ре­пи­сы­ва­лась, его мне­ния не зна­ла, но при­ни­мая его сто­ро­ну, она не­воль­но при­хо­ди­ла к мыс­ли, что свадь­ба долж­на рас­стро­ить­ся. Се­ст­ра по­эта пы­та­лась объ­яс­нить си­туа­цию, но, по­хо­же, что-то не до­го­ва­ри­ва­ла. Ей страш­но бы­ло да­же по­мыс­лить, ка­кие по­след­ст­вия по­вле­чет за со­бой эта свадь­ба!

Но слу­хи уже дос­тиг­ли Вар­ша­вы. И в ка­ком ви­де: об­ще­ст­во воз­бу­ж­ден­но об­су­ж­да­ло тай­ну сва­тов­ст­ва Дан­те­са! Сам брак, его ус­ло­вия ни у ко­го не вы­зы­ва­ли во­про­сов, но свет яв­но не уст­раи­ва­ло столь бес­цвет­ное за­вер­ше­ние ин­три­ги ка­ва­лер­гар­да во­круг са­мой по­эти­че­ской кра­са­ви­цы Пе­тер­бур­га. Ни­кто не ве­рил, что Дан­тес со­гла­сил­ся с по­ра­же­ни­ем и смог так лег­ко от­ка­зать­ся от удо­воль­ст­вий стра­сти, а, зна­чит, ис­то­рия тре­бо­ва­ла про­дол­же­ния, а сва­тов­ст­во рас­смат­ри­ва­лось, как вре­мен­ное при­кры­тие. Вот толь­ко че­го - рас­пут­ст­ва или воз­вы­шен­ных чувств? Роль «бле­стя­ще­го ка­ва­лер­гар­да и са­мо­го мод­но­го ка­ва­ле­ра» пред­по­ла­га­ла по­след­нее. А раз так, то об­ще­ст­во ре­ши­ло, что Дан­те­са при­ну­ди­ли. Но кто и с ка­кой це­лью? В пись­ме Паш­ко­вой ни­че­го не го­во­ри­лось об ано­ним­ке - во­зоб­ла­да­ло мне­ние, что ка­ва­лер­гард не столь­ко спа­сал се­бя, сколь­ко ко­го-то вы­го­ра­жи­вал. И этим «кем-то», ко­неч­но, же бы­ла На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на.

При­мер­но так­же раз­мыш­лял и Ан­д­рей Ка­рам­зин, на­хо­дя­щий­ся в Ба­де­не. В пись­ме к бра­ту Алек­сан­д­ру, на­пи­сан­ном ме­ж­ду 15 и 17 де­каб­ря, он про­сил по­здра­вить же­ни­ха и не­вес­ту и од­но­вре­мен­но вы­ра­жал не­до­уме­ние:

Не мо­гу прий­ти в се­бя от свадь­бы, о ко­то­рой мне со­об­ща­ет Со­фи! И ко­гда я ду­маю об этом, я, как Кат­рин Гон­ча­ро­ва, спра­ши­ваю се­бя, уж не сплю ли я или во вся­ком слу­чае, не во сне ли Дан­тес со­вер­шил этот по­сту­пок; и ес­ли суп­ру­же­ское сча­стье есть не­что иное, чем сон, то я очень бо­юсь, что им ни­ко­гда не уда­ст­ся его об­рес­ти… Ко­гда мне не­че­го де­лать и я ку­рю свою труб­ку, по­тя­ги­вая ко­фий, я все вре­мя ду­маю об этом, но про­дви­нул­ся не даль­ше, чем в пер­вый день. Мо­жет быть, это бы­ло са­мо­от­вер­же­ние?[295]

Ка­та­ст­ро­фа ожи­да­лась мно­ги­ми, толь­ко дру­зья по­эта пред­по­чи­та­ли гнать от се­бя тре­вож­ные мыс­ли. Ка­ж­дый из них по-сво­ему до­га­ды­вал­ся, что про­ис­хо­дит не­лад­ное, но ра­зоб­щен­ность, не­по­зво­ли­тель­ная рас­те­рян­ность, ме­ша­ли им со­брать­ся вме­сте и оце­нить со­бы­тия трез­вым взгля­дом. Вя­зем­ский с осо­бым при­стра­сти­ем раз­би­рал «ин­три­ги» по­эта, Жу­ков­ский на­ла­жи­вал от­но­шения Пуш­ки­на с ца­рем, Тур­ге­нев ус­по­каи­вал­ся мыс­лью о се­мей­ной идил­лии по­эта, но за­ста­вить друг дру­га по­смот­реть на со­бы­тия от­вле­чен­но, как это де­ла­ли обык­но­вен­ные свет­ские сплет­ни­цы, и со­об­ща вы­сту­пить на за­щи­ту дру­га, они не мог­ли и не хо­те­ли - тор­же­ст­во­ва­ла лож­ная стыд­ли­вость и пло­хо скры­вае­мая рев­ность друг дру­га к Пуш­ки­ну. Да­же Тур­ге­нев не из­бе­жал это­го чув­ст­ва. В его днев­ни­ке мож­но най­ти тра­ги­че­скую за­пись:

25 де­каб­ря. Был у Жук... Как нам не­лов­ко вме­сте! Но под ко­нец ста­ло лег­че[296].

Ко­неч­но, ска­зы­ва­лось и то, что Жу­ков­ский вос­пи­ты­вал це­са­ре­ви­ча, а Тур­ге­нев на­хо­дил­ся в от­став­ке и под­вер­гал­ся го­не­ни­ям за осу­ж­ден­но­го бра­та. Но у них бы­ло мно­го об­ще­го: «ар­за­мас­ское» про­шлое и оте­че­ская лю­бовь к Пуш­ки­ну. Они мог­ли пре­дот­вра­тить не­сча­стие, убе­див друг дру­га, что вре­мя для ус­по­кое­ния еще не на­ста­ло. Ведь Тур­ге­нев за­ме­чал стран­но­сти в по­ве­де­нии по­эта и пи­сал о них бра­ту:

С тех пор (име­ет­ся в ви­ду по­лу­че­ние ано­ним­ки - А.Л.) он не мог ус­по­ко­ить­ся, хо­тя я ни­ко­гда, ина­че как вме­сте с его ан­та­го­ни­стом, не при­ме­чал чув­ст­ва его вол­но­вав­ше­го[297].

От Жу­ков­ско­го Тур­ге­нев от­пра­вил­ся на ро­ж­де­ст­вен­скую служ­бу в Зим­ний дво­рец, где, ве­ро­ят­но, при­сут­ст­во­ва­ли и Пуш­кин с же­ной - со­хра­ни­лось при­гла­ше­ние на их имя из При­двор­ной кон­то­ры[298]. Ве­че­ром дру­зья со­бра­лись у Карам­зи­ных.