– Все замести не удастся. Слишком много преступлений на ее совести. Слишком многих людей она обманула, шантажировала или просто заставила участвовать в своих делишках. У нас пока очень мало свидетелей, которые покажут на нее как на соучастницу преступлений, но их число растет и будет расти дальше. По правде говоря, мне кажется, что большинство из тех, кто подчинялся ей, делали это по принуждению. Добсон говорит, что он практически не получил никакой информации от господ, которых захватили в Доббин-Хаусе. И ей они ничем не помогут, потому что уехали из города и попрятались. – Олимпия нахмурилась и проворчала: – Я предпочла бы, чтобы их всех вздернули.

– Добсон тоже так считает. Он очень обрадовался, узнав, что ты устроила всех детей, освобожденных из того ада. Правда, не показал виду, а только что-то пробурчал и кивнул. Но он явно одобрил твои действия.

Олимпия засмеялась, представив, как бурчит и кивает огромный и неприветливый Добсон. Несмотря на очерствевшее сердце, он быстро предпринял все необходимые меры, когда она рассказала о закованных в цепи детях, содержавшихся в Доббин-Хаусе. А потом подтвердил свою заинтересованность в этом деле, помогая ей в сборе информации о леди Маллам. Добсон разделял желание Олимпии избавить мир от женщины и, несомненно, точно так же был недоволен тем, что это нельзя сделать побыстрее.

– Все продвигается очень медленно, но я не могу избавиться от мысли, что у нас появляется все больше союзников, – добавил Брент.

– Вот именно. А она их теряет. – Олимпия очистила яблоко, сложив шкурки на тарелку. – Я сегодня приглашена к моей подруге миссис Постон, – объявила она и принялась за еду с таким видом, будто ожидала возражений против своих намерений.

Они последовали тут же. Правда, племянники быстро сдались, зная ее упрямство. Пять младших мальчиков также предприняли попытку, но тоже вскоре затихли, потому что занялись едой – нужно было досыта набить животы. Брент же не стал выказывать свое неудовольствие, не стал спорить, но по его глазам Олимпия поняла, что ему хочется возразить ей.

Она вдруг подумала о том, как резко закончились их любовные отношения после нападения на нее. Хотя она практически выздоровела, Брент вел себя нерешительно. Олимпия пыталась не думать о том, что он начал уставать от нее, однако страх прочно угнездился в ее сердце и не желал уходить. Ей хотелось дать понять Бренту, что она пришла в норму и полна желания, но вдруг получится так, что он отказывался лечь с ней в постель совсем не потому, что она серьезно пострадала при нападении?

– Где и когда? – спросил он, как только дверь за мальчиками закрылась и они остались в компании ее племянников.

Она сначала испугалась, решив, что Брент прочел ее мысли, и постаралась скрыть охватившее ее смущение, потом рассудок взял верх и Олимпия поняла, что это невозможно. Если бы у него был какой-то особый вид дара, он обязательно рассказал бы ей. Брент многое знал об Уорлоках и, значит, понимал: в таких делах нужно быть абсолютно честным.

Баронессе потребовалось время, чтобы вспомнить, о чем они, собственно, говорили перед тем, как она задумалась.

– Я же сказала, к миссис Эмили Постон, – повторила Олимпия. – Она ежегодно устраивает приемы. Я пропустила один-единственный с тех пор, как мне исполнилось тринадцать. Эмили – моя добрая подруга, и мы соседствуем поместьями.

По тому, как Брент посмотрел на нее, по тому, как прищурил глаза, Олимпия поняла, что граф точно знал, какой именно был тот год.

– Я знаю, где это. Недалеко отсюда. Она с мужем живет как раз на краю самого престижного района Лондона. Я сделаю так, что ты в полной безопасности доберешься туда и точно так же уедешь оттуда, – сказал Брент и мысленно выругался, потому что не мог присутствовать на этом приеме, не мог стоять рядом с Олимпией в течение вечера, чтобы следить за их общими врагами.

Баронесса хотела было отказаться от его предложения, но потом решила промолчать. Главной причиной, по которой ей не хотелось брать с собой Брента даже в качестве тайного стража, было то, что его собственная мать сделала все возможное, чтобы превратить сына в изгоя в глазах общества. Правда, в последнее время отношение к нему начало меняться и люди стали подвергать сомнению рассказы леди Маллам о своем сыне. Олимпия не сомневалась: за это им следовало благодарить маркиза Андерстоуна.

Однако этого было недостаточно – многие двери были закрыты перед ним по-прежнему. И он по-прежнему не получал приглашений на светские вечера. Если же она появится на людях в сопровождении Брента, то моментально возникнут слухи об их отношениях и все общество начнет злобно чесать языки. А Брент весьма болезненно воспримет такие разговоры и начнет считать себя виновным в нанесении ущерба ее репутации. Он не должен был взваливать на себя еще и эту вину. Кроме того, это могло бы поставить крест на его надеждах восстановить собственное доброе имя.

– Только в том случае, если тебя никто не увидит, – сказала баронесса. – Там будут люди, которые уже подвергают сомнению все то, что твоя мать рассказывает о тебе, и нам не нужно им мешать – пусть сомневаются и дальше. Нам все это еще пригодится, мне кажется.

– Да, понятно. Но не могу же я просто сидеть здесь сложа руки, пока ты будешь оставаться в том змеином гнезде. И что делать с твоими синяками? Думаешь, никто не спросит, почему лицо у тебя такого цвета?

– Я просто скажу, что кто-то попытался ограбить меня, когда я возвращалась домой после похода по магазинам. Такое часто случается, что весьма печально. Кроме того, подкрашусь, чтобы синяки не бросались в глаза.

Артемас покачал головой:

– Это, конечно, поможет, только не могу понять, почему тебя так волнуют слухи. Слухи – это же пустяки.

– Тут ты не прав, Артемас. – Олимпия обрадовалась, заметив, что Брент утвердительно кивнул. – Пусть в слухах нет правды, а еще меньше – стоящей информации, но в них всегда содержатся намеки на интересные факты. К примеру, на то, кого общество выбирает своей очередной жертвой. И слухи очень часто указывают на автора клеветнических измышлений.

– Нам и так известно, кто порочит графа Филдгейта.

– Нужно еще знать, какую именно ложь распространяют, для того чтобы опровергнуть ее. – Олимпия улыбнулась. – Кроме того, Эмили – моя давняя и верная подруга. К дружбе нельзя относиться легкомысленно. А это единственный большой прием, который она в состоянии устроить. Недаром Эмили специально выбирает для него то время, когда большинство светских людей разъезжаются по своим поместьям. И она никогда не забывает пригласить меня. Никогда! Я должна быть там. – Баронесса глянула на часы, висевшие над каминной полкой. – Так что мне пора начинать долгую и нудную процедуру сборов.

– Иногда сильная женщина может принести большую пользу, чем мужчина, – заметил Брент, когда за Олимпией закрылась дверь.

– А еще чаще сильные женщины превращаются в настоящую проблему, – пробурчал Артемас, и они втроем расхохотались. – Но почему мы тянем так долго?

– Если бы я был единственным ребенком у моей матери, то мы уже давно покончили бы с ней. Мне плевать на скандал и на пятно на имени – это вряд ли сильно отразится на моих матримониальных планах, но у меня есть младшая сестра и двое младших братьев. А также две старших сестры, которые уже замужем и выезжают в свет. Я изо всех сил стараюсь закончить наше дело как можно тише.

– Но это означает, что вы должны проскользнуть сквозь все препоны, привлекая на помощь как можно меньше людей. – Артемас кивнул. – Я могу это понять. Однако она организовала нападение на мою тетку, возможно, рассчитывая убить ее. Меня это очень тревожит. Угрозу необходимо ликвидировать.

Наверное, многие могли относиться к племянникам Олимпии как к мальчишкам, но то, с каким выражением Артемас произнес эти слова, заставляло воспринимать их всерьез. Мальчишки хотели устранить его мать. И Бренту не показалось, что парень имел в виду всего лишь ее изоляцию в деревне, когда заявил о ликвидации угрозы с ее стороны. Впрочем, Брент и сам задумался об этом, когда ему стало понятно, что Олимпия вполне могла лишиться жизни.