– Вы сколько угодно можете дерзить, моя дорогая, – сказала Олимпия, – но я вообще-то баронесса. И напоминаю вам: нападение на представительницу аристократии влечет за собой серьезное наказание. – Она утвердительно покивала головой, увидев, как Молли побледнела. – Тем не менее я забуду об этой отвратительной стычке, если вы извинитесь перед юным Томасом. – И Олимпия указала на стоявшего рядом с Филдгейтом мальчика, с лица которого не сходила улыбка. – Он уже здесь. Значит, нет нужды откладывать это дело в долгий ящик.

Тут Молли увидела графа, и глаза ее чуть не вылезли из орбит, а лицо сделалось землистого цвета. Однако Брент казался скорее смущенным, чем разгневанным, поэтому Олимпия не могла понять, чего так испугалась Молли. Баронесса уже приготовилась спросить, не боялась ли Молли дворецкого, даже хотела заверить ее, что дворецкий скоро перестанет быть проблемой, – но тут служанка вдруг заявила:

– Я не буду извиняться перед незаконнорожденным щенком! Я сделала то, что должна была сделать. Потому что предупреждала, чтобы он не трогал мои вещи.

Отступив на шаг, Олимпия гневно посмотрела на женщину.

– У вас не было нужды бить его так сильно. У него на лице до сих пор красный след.

Молли расправила юбки.

– Я не нуждаюсь в ваших поучениях. Я сама знаю, как обращаться с мальчишкой. А если кто-то считает, что я плохо с ним обращаюсь, то пусть говорит с тем единственным человеком, который имеет право мне указывать.

Вспомнив рассказ Молли о происхождении Томаса, Олимпия почувствовала, что перегнула палку. Она сделала шаг к служанке, но та резво отскочила от нее на безопасное расстояние – причем отскочила с прытью, прямо-таки удивительной для женщины такой комплекции.

– И это право принадлежит брату щенка – вам, милорд! – добавила вдруг Молли.

Олимпия уставилась на нее, страстно желая содрать с ее лица издевательскую ухмылку. Брент же побледнел, а вот для юного Томаса в этом, вероятно, не было никакой новости, потому что он наблюдал за графом со смесью напускной храбрости и печали. Олимпия почему-то решила, что мальчик ждал, когда Филдгейт схватит его за ворот и выкинет из дома.

– Что вы сказали? – отрывисто спросил Брент.

– Я сказала, что вы единственный человек, который может решать, как обходиться с вашим братом. – Молли кивнула в сторону Томаса. – Вот он стоит перед вами! Тот самый, рожденный вскоре после смерти старого лорда!

Брент внимательно посмотрел на Томаса и постепенно стал различать фамильные черты в облике мальчика. У него были глаза Малламов и почти такая же форма носа, как у Малламов.

– Это правда? – спросил он у мальчика.

– Правда, – кивнул Томас.

– В моих владениях есть еще кто-нибудь, кто знает то, чего не знаю я?

– Больше никого нет. В доме, во всяком случае.

Повернувшись к Молли, граф спросил:

– И вам никогда не приходило в голову поставить меня в известность, что мой младший брат чистит мне сапоги?

– Он ведь незаконнорожденный, а нам всем известно, как господа относятся к таким, – ответила Молли.

– Все, можете идти.

– Что?..

– Я сказал вам, Молли, чтобы вы покинули мой дом. Не помню, чтобы я нанимал вас. Поэтому я указываю вам на дверь. Идите.

– Вы выгоняете меня за то, что я сказала правду?

– Нет, за то, что вы не сказали мне правду с самого начала. И еще за то, что вы, похоже, работали здесь вовсе не на меня.

Брент направился к выходу, потом остановился и, обернувшись, добавил:

– Можете забрать свои вещи, но не вздумайте прихватить с собой что-нибудь сверх того. Да, и вот еще что… Мне хотелось бы, чтобы вы немного подождали за порогом, после того как соберетесь и покинете дом. Я думаю, что вам составят компанию еще несколько человек, которые лишатся здесь работы. Это не займет много времени. – Брент повернулся к Томасу. – Теперь вернемся в библиотеку?

Олимпия дождалась, когда они ушли, потом повернулась к Молли.

– Это какая-то глупость. Зачем нужно было держать в тайне происхождение Томаса?

– Так нам приказала леди Маллам.

– Леди Маллам здесь не хозяйка.

Расхохотавшись, Молли разорвала на себе фартук и швырнула на пол.

– Разве? Неужели вы всерьез думаете, что здесь всем заправляет слезливый пьяный дурак?

Служанка кинулась к двери, а Олимпия, поглядев ей вслед, сокрушенно покачала головой. Судя по всему, каждый шаг Бранта полностью контролировался его матерью. А если вспомнить, что он щедро поддерживал мать деньгами, а также учесть то печальное состояние, в котором он постоянно пребывал, – о, тогда не было ничего удивительного в том, что леди Маллам не спускала с него глаз. Но дело было не только в ее желании держать сына в узде. Жадность настолько овладела ею, что она решила продать свою дочь старому извращенцу.

Олимпия сделала глубокий вдох, развернулась и отправилась обратно в библиотеку. Она обещала помочь Агате – и сделает это! Но она очень надеялась, что ей не придется слишком уж глубоко погружаться в проблемы семьи Маллам.

– Вы еще здесь, миледи? – удивился Брент, когда баронесса вошла в библиотеку.

– Теперь я могу поговорить с вами о том, ради чего приехала. – Судя по виду, граф был близок к тому, чтобы указать ей на дверь.

– И о чем именно?

– О том, что ваша сестра безуспешно пыталась несколько раз связаться с вами. Она сильно напугана, потому что леди Маллам вот-вот продаст ее, выдав замуж за лорда Хораса Миндена.

Брент в изумлении уставился на Олимпию. Он открыл рот, но, так и не придумав, что сказать, закрыл его, после чего в изнеможении рухнул на канапе и посмотрел на графин с бренди.

– Это вам не поможет, милорд. – Олимпия перестала расхаживать по комнате, остановившись перед огромным камином. – Вам это ни к чему.

– Разве? – Брент вздохнул. – Я только-только пришел в себя, а тут объявились вы. И теперь мой дворецкий трупом лежит на полу в холле, вы учинили драку со служанкой, которую пришлось уволить, и еще я узнал, что парнишка, который чистит мне сапоги, мой самый настоящий брат. – Он взглянул на Томаса, и тот ответил ему улыбкой до ушей. – Вдобавок вы рассказали, что мать пытается продать мою сестру – невинное дитя! – самому гнусному развратнику из всей нашей аристократии. Выпивка была бы сейчас весьма кстати…

– Я очень сомневаюсь в том, что Минден самый гнусный развратник, – пробормотала Олимпия, прислонившись к стене рядом с камином.

Она тут же оцепенела, потому что перед ее мысленным взором замелькали картинки: вот белокурая женщина прижалась спиной к стене, а Брент яростно занимается с ней любовью, и глаза его закрыты. А вот еще одна полуголая женщина; она стоит у него за спиной и гладит ладонями по всему телу. Олимпия быстро отошла от стены.

– О, мужчины! – Отвращение отчетливо прозвучало в ее голосе. – У стены?.. Прижав ее к стене, да, Филдгейт? – Она вздрогнула, осознав, что отвращение отчасти было вызвано острым приступом злой ревности, поразившей ее в самое сердце. – Две сразу, да, Филдгейт?

Смутившись, Брент захлопал глазами. Потом вспомнил, каким даром якобы обладала Олимпия, и чуть не выругался вслух. Причина его смущения заключалась в том, что он почти ничего не помнил из того, что ей, очевидно, привиделось. Олимпия, судя по всему, знала о том эпизоде намного больше, чем он, и это обстоятельство само по себе было унизительным.

– Может, вернемся к моей сестре? – спросил Брент и указал ей на кресло.

Олимпия с опаской осмотрела кресло, прежде чем занять его. Ей больше не хотелось становиться невольной свидетельницей разнузданного поведения Брента. Осторожно присев на краешек, она с облегчением вздохнула – в голове не возникло непристойных картинок.

– Две недели назад я виделась с вашей сестрой Агатой, когда она приехала в Уоррен, чтобы попытаться найти Редмана. Она приехала одна, поэтому я сразу поняла: назревает что-то нехорошее. Мне потребовалось потрудиться, чтобы вытянуть из нее всю историю. – Олимпия налила себе чаю. – Как я уже сказала, ваша мать торгуется с лордом Хорасом Минденом, намереваясь выдать Агату за него. Ваша сестра в ужасе от того, что сделку скоро завершат и ее насильно выдадут замуж за этого человека. Это само по себе отвратительно, когда молодую девушку отдают в жены старику, но он ведь еще и… – Олимпия попыталась подыскать слово, достаточно выразительное, чтобы описать сэра Хораса.