– Что было глупо с ее стороны, – пробормотал Брент, запустив пальцы в волосы. – Мне потребуется какое-то время, чтобы разобраться во всем этом. Тебе неуютно тут?

– Да нет. Это же просто дом… Конечно, здесь все напоминает о ней, но ведь у нее был отличный вкус. Пройдет время, прежде чем отсюда уйдет ее холод, но пока мы будем оставаться здесь, пожалуйста, не волнуйся, меня это не слишком угнетает.

– Вот и хорошо. Потому что мне нужно кое-кого из названных тобой людей привлечь к суду.

– И видеться с Олимпией, я полагаю. – Сестра засмеялась, когда Брент слегка покраснел. – Она замечательная женщина. Сильная, умная и с добрым сердцем.

– Я недостаточно хорош для нее.

– Чушь! Ты всем для нее хорош, в особенности – если любишь ее. Как я понимаю, так оно и есть.

– Но я подвел ее. Как подвел и многих других.

Агата легонько шлепнула брата по щеке.

– Тебе пора перестать во всем винить себя. – Она поднялась и расправила юбки. – Это бессмысленно. И этим ты отравишь те отношения, которые намереваешься выстроить с Олимпией. Ты ведь любишь ее?

– Да.

– И веришь, что она любит тебя?

– Я это чувствую. – Брент не был готов объяснить, на чем основывались его ощущения, потому что тогда пришлось бы поделиться сугубо личными переживаниями с шестнадцатилетней девочкой.

– Вот и отправляйся к ней с чистым сердцем и трезвой головой.

– Что же это значит? – пробормотал граф, когда сестра вышла из комнаты.

Он вздохнул и почувствовал, что ужасно устал. Завтра он сможет заняться той драгоценной информацией, которую передала ему сестра. Наверняка придется вновь обратиться к Добсону, чтобы тот помог разобраться в делишках матери.

По пути к себе спальню Брент решил, что сосредоточится на том, чтобы привлечь к ответу кого-нибудь из ее пособников. При этом надо будет посещать Олимпию как можно чаще. Как только она встанет на ноги, он объяснится с ней. А что касается чувства вины, которое он носил в душе, то впереди у него еще много времени, чтобы разобраться с этим и понять, как следовало поступить.

– Осторожнее с этим сундуком, Пол. У меня там хрупкие вещи.

Брент за спиной Пола протиснулся в передний холл Уоррена и, остановившись, осмотрелся. Повсюду громоздились сундуки и ящики всех размеров. Сердце у него упало. Она уезжала! Олимпия ни словом не обмолвилась об этом за те две недели, что приходила в себя после ранения, но он должен был и сам догадаться, что она не может оставаться в Лондоне бесконечно. У нее имелся сын, который, без сомнения, ждал встречи, чтобы убедиться, что с матерью все в порядке.

– Олимпия… – позвал Брент и улыбнулся, когда она, удостоверившись, что сундук перевязан крепко-накрепко, повернулась к нему. – Ты не говорила, что уезжаешь.

– Но намекала несколько раз, Брент. – Взяв графа за руку, она повела его в гостиную. – Илай у меня очень терпелив, но мы оба не ожидали, что я уеду из дому так надолго.

– Понимаю. – Брент дождался, когда Олимпия опустится на кушетку, затем присел рядом. Она отлично выглядела, и его вдруг захлестнуло возбуждение при мысли, каким образом можно было бы воспользоваться ее выздоровлением. – А я вот только подумал, что у нас есть день-два, чтобы порадоваться, что ты наконец пришла в себя.

Жар, с каким Брент произнес эти слова, заставил ее смутиться. Она отвернулась, чтобы налить вина в два небольших бокала. Хорошо бы им сейчас проскользнуть наверх… Ох, как хотелось! Даже отдавая себе отчет в том, что любит его, Олимпия удивилась своему нетерпению. Она не часто имела дело с мужчинами и никогда не испытывала не то что огромной страсти, а просто желания. Более того, она никогда не думала, что влечение к Бренту превратится в наваждение, которое будет сопровождать ее день и ночь. И даже во сне.

Мгновение Олимпия заколебалась. А стоило ли ей уезжать? Но потом она одернула себя и пришла к окончательному решению: уехать – будет лучше всего. Для нее Брент был желанным мужчиной, и она сомневалась, что когда-нибудь появится другой такой же. Но ему самому следовало излечиться. Он нужен был ей целиком и полностью. Ей нужно, чтобы он любил ее, а не витал где-то. Даже Артемас, перед тем как уехать домой, сказал ей, что печаль Брента и тяжелое чувство вины не уменьшились, а только возросли. Не в ее силах очистить его душу от этой тьмы, как бы сильно она его ни любила.

После того как она наполнила бокалы, Брент обнял ее и привлек к себе.

– Мне нужно кое-что сказать тебе.

– Ты уже позаботился о том, чтобы наказать тех, кто участвовал в преступлениях твоей матери? – Несмотря на все благие намерения, она прижалась к нему, наслаждаясь теплом его сильного тела.

– Почти. Но я хотел поговорить о нас с тобой.

«Я не так это себе представлял», – с раздражением подумал Брент. Он планировал устроить романтический ужин, потом заняться любовью, а потом, вслед за предложением руки и сердца, должна была последовать тихая ласковая беседа. А сидеть вот так в гостиной, куда через дверь доносились голоса слуг, пакующих вещи, – что в этом романтичного? Но лучше не тянуть время. Он не мог сейчас бросить все и помчаться за ней в Миртлдаунс, чтобы несколько недель потратить на ухаживания, но ему не хотелось, чтобы она уехала и не узнала о его чувствах.

– О нас? – переспросила Олимпия. – А что именно о нас, Брент? После того как Агата оказалась в безопасности, ты и не заикался о том, что существуем «мы».

– Разве? Я ведь стал твоим любовником. – Он поморщился, когда Олимпия, вскинув бровь, насмешливо взглянула на него. – Отлично! Может быть, это и не самое главное. Проклятие, Олимпия! Я люблю тебя!

Ее это признание напугало и развеселило одновременно.

– Проклятие, Брент! А я люблю тебя!

– Правда?

– Правда.

– Значит, ты выйдешь за меня?

– Нет.

Брент отстранился в изумлении. Как же так?.. Она ведь только что призналась ему в любви…

– Ты не хочешь, чтобы у тебя был муж, да? – Он понимал, что Олимпия – женщина сильная и независимая, но не предполагал, что ей не захочется выходить замуж.

– Лучшего мужа, чем ты, мне не надо. – Она погладила его по щеке. – Я сказала, что люблю тебя. В отличие от других я такими словами не бросаюсь. Я люблю тебя всем сердцем и…

Поцелуем он заставил ее замолчать. Прильнув к нему, Олимпия наслаждалась этим моментом близости. Как только поцелуй прервался, она выскользнула из объятий Брента и поднялась. Не решив, что скажет дальше, Олимпия взяла бокал с вином и осушила до дна. Осторожно поставив бокал на стол, посмотрела на Брента и не очень удивилась, увидев, как он, насупившись, разглядывает ее.

– Да, я люблю тебя, не сомневайся. Но все равно не выйду за тебя. Пока не выйду. Понимаешь, я ни за что не свяжу свою жизнь с человеком, который хранит в своем сердце призрак.

– Призрак?

– Призрак Фейт – вернее, скорбь и вину за ее гибель. От этого ты все никак не можешь освободиться. И еще – тот груз, который взвалил на себя за эти две последние недели. Ты так много тащишь на себе! Такое впечатление, что внутри у тебя еще один человек, который чуть ли не до земли сгибается под этой тяжестью.

– Но, Олимпия… – Брент замолчал, потому что она приложила палец к его губам.

– Послушай меня. Я всегда буду любить тебя, но мне нужен ты весь. Я не собираюсь делить тебя с призраком другой женщины или с чувством вины, что живет в глубинах твоего сердца. Очисть его, Брент. Сбрось с себя эту власяницу, которую носишь на себе как рыцарские доспехи. Простись с Фейт и попроси у нее прощения, если тебе от этого станет легче. Хотя мне не кажется, что ты в чем-то виноват. Возвращайся ко мне, когда покончишь с этим, когда этот груз больше не будет давить на тебя. И тогда я выйду за тебя замуж без колебания.

Брент смотрел ей вслед, когда она выходила из комнаты, и не знал, что сказать, чтобы остановить ее. Он так и сидел, прислушиваясь к грохоту колес отъезжавшего экипажа. Потом допил вино, поднялся и вышел из дома. Постоял на обочине дороги, невидящими глазами глядя в ту сторону, куда уехала Олимпия.