— Блейк не такая уж великая охотница, — съязвил Чепмен.

— Нет, но отец брал ее на охоту на оленя, а в ее родном штате это был самый крупный зверь, на которого можно было охотиться.

Он уставился на меня:

— Этого в вашем личном деле нет.

Я пожала плечами.

— Мы охотимся и убиваем. Когда дело доходит до рукопашной, как это было вчера, в первую очередь мы солдаты, и только потом уже копы, потому что даже если мы ведем переговоры с плохими парнями, они как и мы знают, что мы собираемся их убить. Мы убийцы с жетонами. Мы эскадрон смерти, а из-за того, что Хетфилд и все добряки-полицейские нашей специализации этого не понимают, они не настолько хороши в этой работе как мы, Бернардо Конь-в-Яблоках, или Отто Джеффрис, или… лучшие из нас начинали охотниками за головами, или охотниками на вампиров, работающими совместно с полицией.

— Вы признаете, что просто напросто убийцы с жетонами, — сказал он.

— Да, — кивнул Эдуард.

— Не могу сказать, что одобряю связь службы маршалов с этим.

— Я знаю, — согласился Эдуард. — Потому что долг каждого офицера полиции — оберегать жизнь, свободу и безопасность.

— Мы изолируем преступников, чтобы невинные не пострадали, — сказал Чепмен.

— И полиция с этим исправно справляется, если политика позволяет ей выполнять свою работу. Но монстры реальны, заместитель начальника маршал Чепмен. Когда правительство решило, что монстры слишком опасны, чтобы сажать их в тюрьму, и их убийство — единственный способ уберечь невинных, тогда это перестало быть работой для полиции.

— У вас есть жетоны, вы и есть полиция, — возразил Чепмен.

— У нас есть жетоны и мы офицеры полиции, но на самом деле вы в это не верите. Если бы верили, вам было бы все равно, что Хетфилд переписала ордер на Аниту.

— Это отсутствие контроля, отсутствие системы издержек и противовесов для вас с ней.

— Мы заставляем вас нервничать.

— Нет, это не так.

Я хотела сказать «Лжец», но благоразумно промолчала.

Тогда Чепмен посмотрел на нас и, наконец, перевел взгляд на Хетфилд:

— Вы хороший маршал, Хетфилд. Если захотите уйти из Сверхъестественного подразделения и вернуться к нам, то полностью вас поддержу. И лично прослежу, чтобы это никак не отразилось на вашем карьерном плане.

— Спасибо, Чепмен, может так и поступлю, но я чувствую, что на этом деле должна остаться до победного. Иначе просто не смогу с этим жить.

— Когда все закончится, вы можете вернуться к обычной службе.

— Спасибо, сэр, думаю, я воспользуюсь предложением.

Он повернулся к Эдуарду и сказал:

— Вы, Блейк, Конь-в-Яблоках, Джеффрис и остальные из вас… не нервируете меня, Форрестер, вы меня пугаете, потому что вы не копы, и мне не нравятся люди, которые думают, что монстры перестают быть монстрами из-за наличия жетона.

— Вы назвали нас монстрами, Чепмен? — спросила я.

— Двум маршалам, показавшим положительный результат на ликантропию, разрешили оставить жетоны. Они снова работают на выездах, но я видел какой ущерб нанес дружок-оборотень Блейк офицерам в вертолете. Они действительно не против позволить таким иметь жетон?

— Я выслежу вампира, который вынудил Арэса напасть на нас. Я выслежу его и убью.

— В отместку?

— Нет, сэр, потому что это моя работа.

Чепмен покачал головой:

— Вы правы, Форрестер, вы — эскадрон смерти из солдат с жетонами. Я подозревал это, и это одна из причин, по которой я так настаивал, чтобы люди наподобие Хетфилд присоединились к вашему подразделению. Я надеялся это поможет сбалансировать расстановку сил, но теперь боюсь, что вместо того, чтобы ей сбалансировать вас, вы испортите ее.

— Я уже старовата, чтобы меня портить, сэр, — заметила Хетфилд.

Он с грустью посмотрел на нее. В этот момент я поняла, что Чепмен повидал настоящих сражений. Такой взгляд мог быть только у повидавшего настоящее насилие, настоящие переживания и кто по-настоящему испытывает вину за то, что выжил.

— Пока дьявол не заберет вашу душу, Хетфилд, вы никогда не будете слишком стары для того, чтобы вас испортили. — С этими словами он развернулся и вышел, оставив за собой открытую дверь.

Собрав свои манатки, мы отправились поговорить со свидетелями, и почитать рапорты других полицейских, в надежде найти ключ к разгадке.

Местный департамент полиции выделил нам небольшую коморку в глубине здания, чтобы нам было где возиться с бумагами. Кое-кто пытался кочевряжиться, но ордер теперь был у меня, а значит все в сад. Я пыталась быть не очень грубой, но эта болтология стояла у меня уже поперек горла. До захода солнца нам предстояло добыть максимум информации из записей, фотографий и показаний свидетелей. Я надеялась поговорить с некоторыми из свидетелей-людей, которым посчастливилось выжить и дать показания, но сначала предстояло ознакомиться с отчетами. Да-да, они могут быть утомительными и нудными, но была причина делать записи, фотографировать и измерять место преступления со всех углов, и не только для суда. Иногда можно узнать что-то новое, что поможет поймать злодеев.

Мы разбили отчеты на три кучки и поделили между собой: отчеты о пропавших, большинство которых были уже раскрыты; места преступлений, где были убиты люди; и отчеты медиков о раненых выживших и гниющей болезни. Последнюю кучку я пропустила, потому что говорила напрямую с докторами, а Эдуард говорил с Микой о его отце, пока я была без сознания, так что эта стопка досталась Хетфилд. У нее ушло не особо много времени на чтение документов; зачастую, если ордер на вампира, который уже пойман у вас на руках, времени на изучение бумаг уже нет. Маршал может настоять на изучении материла о преступлении, но большинство так не делают. Они приезжают в город, производят казнь, и уезжают обратно. Мы как Одинокие Рейнджеры Смерти, и да, я знаю, что Одинокий Рейнджер был Техасским Рейнджером, а не маршалом США, но нас до сих пор с ними сравнивают. В городе порой нас так и называют — Одинокие Рейнджеры, или просто Рейнджеры. Обычно мы не расследуем преступления, зато совершенно точно заканчиваем это расследование. Смерть — самый конечный результат, которого можно добиться — тайна раскрыта, и пришла пора мчаться в закат на своей палевой кобыле с орошенной кровью косой. Я стала вчитываться в материал перед тем как проводить казни заключенных, потому что, если уж мне предстояло отобрать чью-то жизнь, то я хотела знать, что он совершил, чтобы заслужить подобное наказание. На казни в морг меня больше не звали, частично из-за того, что знали какой занозой в заднице я буду и потребую информацию по делу. Поэтому для таких заданий у них хватало маршалов наподобие Хетфилд и, в частности, одного моего знакомого маршала в Сент-Луисе, которые будут счастливы приехать, позаботиться о проблемном вампире и уехать, не задав ни единого чертового вопроса.

Эдуард начал с бумаг с мест преступлений, а я с данных о пропавших людях. Занятно, некоторые из пропавших становились жертвами, а некоторых превращали в "вампиров". В этом случае вампиры уже не считались жертвами. Если ты превратился из человека в вампира, то автоматом становишься врагом; это как будто начинаешь с ожидающей спасения принцессы, а заканчиваешь драконом, которого непременно нужно убить. Теоретически я знала, что все так и происходит, но меня насторожило, что пропавших рассортировали подобным образом. Я даже была согласна с этими метаморфозами, потому что как только человека превращают в вампира, а сумасбродный Мастер еще и контролирует их, новый вампир становится заряженным пистолетом в руках убийцы. Требуется несколько недель на то, чтобы они начали думать самостоятельно и перестали быть лишь кровожадными убийцами. Новорожденные вампиры разрывают людям глотки чаще всего случайно, потому что они чувствуют кровь в телах, хотят ее, но для использования клыков им не хватает сноровки. Черт, стоит только вампиру захватить человека взглядом, тот моментом рискует превратиться во врага. Я сама не раз и не два видела как какой-нибудь коп пытался стрелять в собственных коллег после того, как вампир промыл тому мозги. Так что я была согласна, что это стандартная практика, потому что злой Мастер вампиров может контролировать их пока его или ее не убьют, а если Мастер был еще молод, то его убийство превратит новорожденного в чертову нежить, которая нападает на все подряд и убивает. Разум некоторых вампиров может пережить смерть их Мастера, а тех, кто не может нужно уничтожать как бешеных зверей, потому что такими они останутся навсегда. Но читая отчеты о семьях с детьми, о парах, которые объявили о помолвке на кануне перед исчезновением, я начала задумываться, если бы у самых безумных новообращенных было достаточно времени, могли бы они стать похожими на себя прежних?