Они поднялись и направились к занавесу, разделявшему шатер, но остановились, услышав мой голос:

– Прошу тебя, Нестор, позволь мне промочить горло. У меня пересохло во рту от долгой скачки.

– Разумеется – мне следовало подумать об этом раньше. Я пришлю тебе вина, – ответил он и скрылся за занавесом вместе с Аяксом.

Первой моей мыслью было выбежать из шатра, вскочить на лошадь и помчаться во весь опор назад в Трою. Я не сомневался, что сообщение пришло от Агамемнона и что оно не сулило мне ничего хорошего. Возможно, Нестор и Аякс удалились в другое отделение шатра, чтобы встретить там царя. Я бесшумно подошел к выходу и, слегка приподняв клапан, выглянул наружу.

Мои худшие опасения подтвердились. Моего коня нигде не было видно. Неподалеку от шатра стояла группа солдат, глядя на вход. Я стал пленником!

Повернувшись, я двинулся к занавесу, за которым скрылись Нестор и Аякс, рассчитывая застать их врасплох и, по крайней мере, обрушить на них мою месть.

«Типично греческий трюк, – думал я, – внушить человеку ощущение безопасности, усыпить его бдительность медовыми речами, а потом предать его!»

Я подошел к середине шатра и уже приготовился напасть на врагов сзади, когда занавес медленно раздвинулся посредине. При виде нового лица я невольно вскрикнул от изумления и застыл как вкопанный.

Это была женщина с подносом, на котором стояли кубок и сосуд с вином. Но в первую очередь я обратил внимание не на поднос, а на ту, в чьих руках он находился, ибо такой красоты мне еще не приходилось видеть.

Я не смельчак, но лицо этой женщины заставило меня напрочь позабыть об опасности и намерении спасаться бегством. Сначала я подумал, что это какая-то греческая царевна – быть может, дочь Нестора. Но почему тогда ее прислали обслуживать троянца Идея?

Женщина – вернее, совсем молоденькая девушка, – казалось, не замечала моего изумления и восторга. Подойдя к столу, она поставила на него поднос и повернулась ко мне с улыбкой, напомнившей цветущий берег Симоиса солнечным весенним утром.

– Это лемносское[67] вино и сыр из козьего молока. Налить тебе вина?

Я не мог произнести ни слова. Как завороженный, я не сводил глаз с ее лица, забыв обо всем при виде столь несравненной красоты.

«Она богиня! – думал я. – По крайней мере, теперь я верю в богинь!»

Наконец мне удалось произнести хриплым дрожащим голосом:

– Кто ты?

Неудивительно, что мое поведение напугало ее, – должно быть, я напоминал жреца в трансе. Она отпрянула к стене шатра, нащупывая отверстие.

Боясь потерять ее навсегда, я взял себя в руки.

– Не бойся, – продолжал я. – Даже ради всей Трои и Олимпа я не причинил бы тебе вреда. Твоя красота поразила меня. Умоляю, назови свое имя.

Немного успокоившись, девушка опустила руку и ответила:

– Меня зовут Гекамеда.[68] Я дочь Арсиноя, царя Тенедоса.[69]

Я знал, что греки во главе с Ахиллом некоторое время назад захватили Тенедос, и воскликнул, не подумав:

– Значит, ты рабыня!

Я сразу же пожалел о своих словах. Ее лицо покраснело, а глаза сверкнули.

– Недостойно мужчины напоминать мне об этом, – гордо отозвалась она.

Я быстро шагнул к ней, моля о прощении:

– Я не хотел обидеть тебя, Гекамеда, а тем более попрекнуть твоим несчастьем. Мне радостно слышать, что ты смертная, так как я принял тебя за богиню. Ты нальешь мне вина?

Лицо девушки смягчилось, она молча подошла к столу и подняла тяжелый сосуд, чтобы наполнить кубок. Я последовал за ней, восхищаясь безупречной формой ее шеи и плеч и белизной рук. Поставив сосуд, она вопросительно посмотрела на меня:

– Хочешь сыра?

– Да, – ответил я, хотя никогда не употреблял сыр в вине, – если ты положишь его своими пальчиками.

Не сумев удержаться от улыбки, девушка взяла большим и указательным пальцами щепотку желтого порошка и высыпала его в кубок. Потом она повернулась, чтобы уйти.

– Гекамеда! – воскликнул я и умолк, не зная, что говорить дальше. Она серьезно смотрела на меня. – Ты меня простила? – наконец спросил я.

Девушка кивнула.

– Тогда я счастлив. Ты так же прекрасна, как твое имя, Гекамеда. Больше я ничего не скажу, чтобы не обидеть тебя. Ты живешь в шатре Нестора?

– Да, – просто ответила она. – Ахилл подарил меня ему после взятия Тенедоса. Я благодарю Палладу, что не досталась кому-нибудь помоложе.

– Ты права, Гекамеда. Мне жаль тебя. Если бы не грозящая мне опасность…

Ее лицо стало нерешительным. Внезапно она шагнула ко мне, схватила меня за руку и тихо сказала:

– Тебе грозит страшная опасность. Берегись греков.

Прощай.

И затем, словно охваченная приступом страха, выбежала из комнаты, прежде чем я успел попросить у нее объяснений или поблагодарить за предупреждение.

Я стоял с кубком в руке, тупо уставясь на покачивающийся занавес, за которым скрылась девушка. Даже тогда мне было трудно поверить, что это не небесное видение. Я не знал, что в мире существует подобная красота.

Но меня грубо пробудили от грез. Едва я поднес кубок ко рту, как услышал звук у входа в шатер и, повернувшись, увидел дюжину греков. Быстро оглядевшись, они устремились ко мне.

Отскочив на противоположную сторону стола, я поднял тяжелый сосуд и швырнул его в них. Это задержало их, но только на мгновение.

Я опрокинул стол и, используя его в качестве баррикады, стал отбиваться голыми руками, но численное превосходство противника оказалось чрезмерным. Выведенные из себя моим сопротивлением, они повалили меня на пол, продолжая избивать руками и ногами.

Мне казалось, что это продолжается целый час. Я закрыл лицо руками и стал ждать конца.

Потом сознание покинуло меня, и наступила темнота.

Когда я пришел в себя, тьма не рассеялась. Нигде не было ни луча света, и некоторое время я лежал, думая, что стал жертвой дурного сна.

С возвращением памяти я понял, что лежу на спине на твердой земле. Попытавшись встать, я обнаружил, что мои запястья и лодыжки крепко связаны. С проклятием я повернулся на бок и стал тянуть ремни, но все усилия оказались напрасны – работа была сделана на совесть. Мои руки были связаны за спиной, поэтому я не мог дотянуться до веревок зубами.

Я напрягал зрение, но ничего не видел. Казалось, будто я лежу на дне глубокой ямы. Когда эта мысль пришла мне в голову, я решил, что меня оставили умирать с голоду, хотя подобной варварской жестокости едва ли можно было ожидать от утонченных греков.

Я стал кричать, и справа невдалеке тотчас же послышался грубый голос:

– Заткнись, троянский пес!

Игнорируя эти слова, я разразился потоком вопросов, но в ответ получил тот же приказ с предупреждением, что, если не подчинюсь, мне придется худо.

Голос звучал внушительно, и я умолк. По крайней мере, я был не один. Несомненно, меня поместили в один из трех шатров напротив шатра Нестора, а голос принадлежал солдату, которому поручили мою охрану.

По-видимому, мне сохранили жизнь для того, чтобы на следующий день меня мог допросить Агамемнон. Было известно, что он целых три дня вытягивал сведения из несчастного Факила, прежде чем приказал принести его в жертву.

Таков был исход моей ночной экспедиции в греческий лагерь – вот к чему привела меня моя слабость.

Она все еще давала себя знать, ибо я по-прежнему пытался винить Елену в моих бедах, хотя и понимал, что несправедливо. Если она и завлекла меня своими чарами, предательство я совершил по собственной воле.

Лежа на земле связанный по рукам и ногам, я наконец нашел мужество признать это.

Приготовившись к худшему, я пытался спокойно думать о смерти. Я отлично знал, что греки никогда не позволят мне вернуться в Трою, сохранив жизнь и честь, а последнюю я подверг такой опасности, что решил цепляться за то, что от нее осталось.