— На прошлой неделе во время собрания я записала фамилии акционеров и с ними тоже собираюсь поговорить.

Разумеется, на самом деле я хотела узнать у акционеров, действительно ли многие считали, что у Ника Спенсера с Вивьен Пауэрс был роман.

Уоллингфорду моя просьба совсем не понравилась, но он согласился, потому что пытался получить от меня хорошие отзывы в прессе.

— Полагаю, проблемы с этим не будет, — после минутного колебания произнес он ледяным тоном.

— Тогда завтра, около трех часов дня, — поспешно сказала я. — Обещаю, это не займет много времени. Просто хотелось бы отразить в статье реакцию большинства.

В отличие от Уоллингфорда Гарнер наотрез отказался дать интервью у себя дома.

— Мой дом — моя крепость, Карли, — сказал он. — Никогда не занимаюсь дома делами.

Так и хотелось напомнить ему, что даже Букингемский дворец открыт для туристов. Но пришлось придержать язык. К тому времени, как мы покончили с эспрессо, мне уже не терпелось выйти на улицу. Журналист не должен позволять эмоциям мешать работе над материалом, но, сидя там, я чувствовала, как во мне закипает злость. Казалось, Линн откровенно радуется тому, что ее муж перед исчезновением оказался замешанным в любовной истории. От этого она сама выигрывала в глазах других людей, и только это для нее имело значение.

Уоллингфорд и Гарнер гнули примерно ту же линию. «Покажите миру, что мы жертвы» — таков был смысл всего, что они мне говорили. Из нас четверых, как мне казалось, я была единственная, хоть немного заинтересованная в том, чтобы Николаса Спенсера нашли, поскольку тогда, возможно, удастся вернуть хотя бы часть денег. Для акционеров это была бы великая новость. Может быть, и я получу назад часть своих двадцати пяти тысяч. Или, может быть, Уоллингфорд с Гарнером предполагают, что даже в случае поимки и экстрадиции Ника деньги так и не найдут, потому что он их очень надежно спрятал.

Отказав мне в домашнем визите, Гарнер все-таки согласился, чтобы я зашла к нему в офис, находящийся в Крайслер-билдинг. Он сказал, что даст краткое интервью в половине десятого утра в пятницу.

Понимая, что очень немногие журналисты продвинулись с Адрианом Гарнером столь далеко — он славился тем, что не соглашался на интервью, — я его поблагодарила со сдержанной теплотой.

Как раз перед нашим уходом из ресторана Линн сказала:

— Карли, я начала разбирать личные вещи Ника и натолкнулась на декоративную тарелку, которую ему подарили в феврале в его родном городе. Он засунул ее в ящик. Вы ведь ездили в Каспиен, чтобы собрать материалы о его жизни?

— Да, ездила.

Я не собиралась признаваться, что была там менее суток назад.

— Как люди сейчас к нему относятся?

— Примерно так, как и повсюду. Он был настолько убедительным, что после его награждения правление больницы Каспиена вложило в «Джен-стоун» большую сумму денег. Из-за денежных потерь им пришлось отменить план строительства детского отделения.

Уоллингфорд покачал головой. У Гарнера был сумрачный вид, но я заметила, что он теряет терпение. Обед окончился, и он был готов уйти.

Линн никак не отреагировала на тот факт, что клиника потеряла деньги, предназначенные больным детям, но зато спросила меня:

— Я имела в виду, что они говорили о Нике до того, как разразился скандал?

— После аварии самолета в городской газете печатались прочувствованные панегирики. Без сомнения, Ник был прекрасным студентом, хорошим парнем и преуспел в спорте. На одной из фотографий, где ему лет шестнадцать, он держит награду — был пловцом в команде чемпионов.

— Вот поэтому он мог инсценировать катастрофу, а потом доплыть до берега, — предположил Уоллингфорд.

«Возможно, — подумала я. — Но если у него хватило смекалки и умения это сделать, то кажется довольно странным, почему у него не хватило смекалки не быть замеченным в Швейцарии».

Вернувшись в офис, проверила, нет ли сообщений. Два из них привели меня в сильное замешательство. В первом электронном письме было следующее: «Когда в прошлом году моя жена вам писала, вы так и не удосужились ответить на ее вопрос, а вот теперь она мертва. Не такая уж вы умная. Догадались, кто был в доме Линн Спенсер, перед тем как его подожгли?»

«Кто этот тип? — недоумевала я. — Если все это не какая-то дурацкая шутка, очевидно, у него совсем плохо с головой».

Судя по адресу, это был тот же парень, который пару дней назад послал мне одно странное сообщение. То сообщение я сохранила, но теперь жалела, что не сохранила другое, тоже странное: «Готовься к Судному дню». Я его стерла, потому что в то время считала, что оно от религиозного фанатика. Теперь стала думать, а не послал ли все три сообщения один и тот же субъект.

Был ли кто-нибудь в тот вечер в доме с Линн? Я узнала у супругов Гомес, что поздние гости были для нее не редкость. Подумала, не стоит ли показать ей электронное письмо со словами: «Ну разве это не странно?» Интересно было бы посмотреть на ее реакцию.

Другое сообщение, встревожившее меня, было записано на автоответчик и пришло от заведующей рентгеновским отделением больницы Каспиена. Она говорила, что очень важно было бы кое-что ей разъяснить.

Я сразу же ей перезвонила.

— Мисс Декарло, вы вчера были у нас и разговаривали с моим помощником? — спросила она.

— Да.

— Насколько я понимаю, вы просили дать копию рентгеновских снимков ребенка Саммерс, утверждая, что миссис Саммерс хотела послать вам по факсу разрешение на это.

— Совершенно верно.

— Полагаю, мой ассистент сказал вам, что мы не храним копии. Как я разъяснила мужу миссис Саммерс, который забрал снимки двадцать восьмого ноября прошлого года, это был последний комплект, и, если пожелает, то может сделать копии. Он сказал, что необходимости в этом нет.

— Понятно.

Я не сразу нашлась, что ответить. Знала, что муж Каролины Саммерс не забирал эти рентгеновские снимки, как и не забирал томограмму из Огайо. Кто бы ни был человек, прочитавший и принявший всерьез письмо, которое Каролина Саммерс написала Николасу Спенсеру, он все предусмотрел. Прикрывшись именем Ника Спенсера, он выкрал у доктора Бродрика ранние записи доктора Спенсера, затем выкрал из больницы Каспиена рентгеновские снимки, показывающие, что у ребенка был рассеянный склероз, и наконец выкрал результаты томографии из клиники в Огайо. Ему пришлось преодолеть множество трудностей, и для этого нужно было иметь веские причины.

Дон был в кабинете один. Я вошла.

— Найдется для меня минутка?

— Конечно.

Я рассказала ему об обеде во «Временах года».

— Удачный ход, — сказал он. — Гарнера не так-то просто припереть к стенке.

Потом я поведала Дону о рентгеновских снимках, которые забрал из клиники Каспиена какой-то человек, назвавшийся мужем Каролины Саммерс.

— Эти люди, кто бы они ни были, уверенно прикрыли все свои тылы, — медленно произнес Картер. — А это определенно доказывает, что в администрации «Джен-стоун» есть — или был — опасный агент. За обедом ты рассказывала об этих происшествиях?

Я укоризненно взглянула на него.

— Извини, — сказал он. — Конечно, не рассказывала.

Я показала ему электронное письмо.

— Никак не пойму, этот тип просто шутник или нет, — сказала я.

— Не знаю, — откликнулся Дон Картер, — но полагаю, следует известить власти. Полицейским надо найти этого субъекта, потому что он вполне мог быть свидетелем пожара. До нас дошли сведения, что в Бедфорде полицейские задержали одного паренька за езду в состоянии наркотического опьянения. У его родственников есть влиятельный адвокат, предложивший заключить сделку, козырем которой должны быть свидетельские показания этого паренька против Марти Бикорски. Парень говорит, что, возвращаясь неделю назад с вечеринки в три часа ночи с понедельника на вторник, он проезжал мимо дома Спенсера. И клянется, что видел, как Бикорски медленно подъезжал к дому на своем фургоне.

— Господи, откуда ему знать, что это машина Марти Бикорски? — возразила я.