…и очнулся, поняв, что до сих пор на сцене. Это было необычно; возможно, пробудил его нежданный шум, подобный звукам волн на Пляже Чудовища, в попытке пронзить его пророческую кому. Он открыл глаза. Зрители, в дружном порыве вскочив с мест, аплодировали ему уже третью минуту подряд. Сидела только Сандра Шэн. Взглянув на него со своего места в переднем ряду, мадам иронически улыбнулась и медленно сложила вместе пухлые восточные лапки. Эд нагнулся, пытаясь различить производимый ими звук. Бесполезно, слишком тихий.

Затем он проснулся снова и ощутил в ноздрях соль. Над ним чернела громада дюны. Еще выше раскинулась усеянная дешевыми узорами ночь. И та и другая казались ему надежнее силуэта директрисы, озаренного янтарным огоньком сигареты из мышиного дерьма. Вид у Сандры Шэн был довольный.

– Эд, ты превосходно поработал!

– А что я говорил? Что там случилось?

– Случилось то, что ты их покорил, Эд, – ответила она. – Ты их очаровал. Я бы сказала, что ты как раз их типаж. – И засмеялась. – Впрочем, как и мой.

Эд попытался сесть.

– А где Энни?

– Энни куда-то ушла, Эд, как обычно. Но я-то здесь.

Эд уставился на нее снизу вверх. Она опустилась на колени рядом с его головой и наклонилась заглянуть ему в лицо. Едва различимое во мраке, ее лицо пестрело болезненными желтоватыми пигментными пятнами. Ему померещилось, что из глазниц директрисы вылетели несколько живых мошек и унеслись по бризу. Улыбнувшись, Сандра Шэн погладила его по лбу.

– Тебе еще скучно, Эд? Зря. Цирк твой. Можешь назвать цену. Станем торговцами будущим. И знаешь что, Эд?

– Что?

– Через две недели отбываем.

Он испытал облегчение. Он отчаялся. Он не знал, как сказать Энни. Он весь день пьянствовал в прибрежных барах либо, что было для него нетипично, по вечерам добровольно тренировался с аквариумом. Он бы и в игру кораблей сыграл, но старперов из дюнного мотеля и след простыл. Он бы в твинк-бак залез, но боялся выбираться в даунтаун. Энни меж тем держалась подчеркнуто отчужденно. Работала всю ночь и тихо уходила, решив, что Эд заснул. Когда им удавалось встретиться, она помалкивала, казалась задумчивой и озабоченной. Неужели догадалась? Она отводила взгляд от его улыбок. В итоге он так отчаялся, что ляпнул напрямую:

– Нам надо поговорить.

– Правда, Эд?

– Пока мы еще помним друг друга.

Через неделю после джекпота Энни вообще не пришла домой.

Ее не было три дня. Мадам Шэн в это время готовилась к отлету с Нью-Венуспорта. Экспозицию упаковали. Остальные завлекухи тоже. Большую палатку сложили. Чудесным утром ее корабль «Превосходная скидка» спустился с парковочной орбиты и возник в синем небе. Это оказался небольшой бронзовый бочонок лет сорока-пятидесяти от роду, дешевой конструкции, с забавным острым носом и длинными искривленными кормовыми стабилизаторами: динаточный грузовичок серии HS-SE.

– Как тебе моя ракета, Эд? – поинтересовалась Сандра Шэн.

Эд оглядел корпус, очертаниями сходный с раздувшимся от спелости авокадо, опаленный с хвоста жесткими посадочками – повсюду от Мотеля Сплендидо и до самого Ядра.

– Херня собачья, а не корабль, – резюмировал он. – Таково мое экспертное мнение.

– Ты бы предпочел гипердип, понимаю, – ответила она. – Ты бы лучше на Франс-Шанс-IV вернулся, нырять вместе с Лив Хюлой на суденышках из умного карбопласта. Она бы без тебя не справилась, Эд. Если хочешь знать, то в интервью она сказала, дословно: «Я так гнала только потому, что испугалась, как бы Эд Читаец меня не обставил».

Эд пожал плечами.

– Я все это делал, – ответил он. – Я бы лучше с Энни остался.

– О нет. Вы на него только посмотрите: никто его не держит на планете, а он себе поводы остаться придумывает. У Энни, между прочим, есть другие дела, Эд.

– Для тебя?

Теперь пожала плечами Сандра Шэн. Скосив голову набок, она продолжала рассматривать свой корабль. Спустя некоторое время сказала:

– Ты не задумывался, почему твое шоу пользуется таким успехом? Не хочешь ли узнать, почему публика изменила мнение насчет тебя?

Эд вздрогнул. Он не был уверен, что хочет.

– Потому что, Эд, ты завязал с военной болтовней и перестал про угрей трепаться. Ты взялся предсказывать будущее. Ты подарил им Тракт, сияющий впереди заманчивой целью. Ты позволил им туда заглянуть, ты им показал, что́ там может отыскаться и как это способно изменить их жизнь. Тут, внизу, все порядком износилось, они это знают. Эд, ты им не предлагал ретротоваров. Ты заявил, что открыто еще не все. Ты рек: «Нырните глубже!» Вот что они жаждали услышать: что рано или поздно им суждено наконец свинтить с пляжа и выйти в открытое море!

Она засмеялась:

– Ты бывал весьма настойчив. Потом тебя тошнить начинало.

– Но я же там никогда не бывал, – сказал Эд. – Никто не бывал.

Сандра Шэн выковыряла из опущенного уголка губ крошку местного табака.

– Правильно, – ответила она. – Но и они ведь тоже не бывали?

Эд ждал Энни, а та все не шла. Ее не было сутки, двое. Он сделал уборку. Постирал ее запасной костюм из лайкры. Он сверлил глазами стены. Ему никуда не хотелось идти, не хотелось даже знать, что на свете есть куда пойти. И тут в порту неожиданно закипела жизнь. Ночь напролет ракетные сполохи озаряли дюны. Туда-сюда носились рикши. Циркачи собрали манатки и погрузились на корабль; только инопланетники в богато отделанных гробовых клетях еще сновали по странным траекториям, после заката колеся вдалеке по бетону с какими-то неведомыми поручениями от дрессировщиков. На третий день Эд нашел алюминиевый раскладной стул и уселся на солнышке с бутылкой рома «Блэк Харт». В половине одиннадцатого утра со стороны города на Пирпойнт-стрит влетела рикша и, не сбавляя темпа, понеслась к нему.

Эд вскочил.

– Эй, Энни! Энни! – позвал он. Стул перевернулся, но ром удалось спасти. – Энни!

– Эд!

Она смеялась. Он слышал, как она выкликает его имя всю бетонную дорогу. Но стоило ей остановиться перед ним в облачке рекламы, похожей на конфетти и носовые бумажные платочки, и он увидел, что это не Энни, а какая-то другая девчонка, длинноногая; рикша смерила его ироничным взглядом.

– Эй, а ты кто? – сказал он.

– Тебе еще рано знать, – ответила рикша и ткнула большим пальцем за плечо. – Твоя зазноба вон где.

Тут на бетон спустилась Энни Глиф. Стало ясно, что она эти три дня провела с пользой, переделав себя сверху донизу, – и, как ни забавно, склонила ее к этой инвестиции, сама того не ведая, униженная Белла Крэй. Перемены оказались разительны. Новая чистенькая плоть распустилась в портняжном супчике как по волшебству. Старой Энни больше не было. Эду предстала девчонка не старше пятнадцати лет. Из одежды на ней имелись розовая атласная блузка, плиссированная сзади, да топик-болеро из лаймово-зеленой ангоры, с прорезями для сосков. На запястье – золотая цепочка, на ногах – сандалии на толстой подошве из прозрачного полиуретана. Светлые струящиеся волосы она разложила прядями, подобрав ленточки по цвету. Даже в сандалиях на толстой подошве Энни была ниже пяти футов двух с половиной дюймов.[65]

– Привет, Эд, – сказала она. – Как тебе мой новый прикид? Ее Мона зовут.

Она оглядела себя, потом Эда и рассмеялась.

– А тебе понравилось! – воскликнула она.

Потом сердито:

– Ну тебе же понравилось, правда?

И:

– Эд, я так счастлива…

У Эда отнялся язык.

– Мы… знакомы?

– Ну, Эд!

– Я пошутил, – сказал он. – Теперь вижу сходство. Красиво, слов нет, но я не понимаю, зачем ты так поступила. – И добавил: – Я тебя любил такой, какой ты была.

Улыбка Энни стерлась.

– Господи, Эд, – бросила она, – я это не для тебя сделала. Я для себя это сделала.

– Ты меня на понт не бери.

– Эд, я хотела стать ниже.

– Не вышло, – развел руками Эд. – Это же Пирпойнт-стрит.