Мы прошлись около пятисот ярдов^[53] вниз по дороге, затем свернули на грязную тропу между соснами. Стволы деревьев казались мне прутьями тюремной камеры. Небо темнело — приближалась гроза.

Тропа изгибалась, и мы следовали ее извивам. Они могли преодолеть весь этот путь за несколько секунд, но старались придерживаться моего шага. Возникли очертания дома. Он походил на чей-то домик отдыха: обшит клиновыми досками, здесь же веранда, небольшой участок двора с розами и кленом. Когда мы поднялись на веранду, над головой бурей раскололось небо, а сосны загремели от обрушившегося града. У меня возникло безумное ощущение, — верно ли я помню? — что и погода была роботизированной, настолько подстроенная под них, будто они сдерживали град, пока мы не скроемся под навесом.

Дверь отворилась.

Комната оказалась гигантской, старомодно обставленной, открытой планировки с полированным паркетом и тридцатью ступенями лестницы, взвивающимися вверх. Немного мебели. Град лупил в большие окна как рой стрел.

— Он наверху, — сказал Блек Чесс.

— Би Си хочет сказать, что если ты поднимешься наверх, то найдешь его там. Ступай, — пояснил Копперфилд.

Для раба со мной обращались довольно милостиво, и мне даже все разъясняли, ведь в своем невежестве и благоговейном страхе я могла бы просто не ухватить, что требовалось сделать. Но тогда, как мне сейчас видится, я была возлюбленным рабом.

Я прошла через комнату и зашагала вверх по винтовой лестнице. Они же остались на своих местах, и когда я оглянулась, они снова были самими собой, длинноволосыми, облаченными в драгоценные камни и металлы, статичными в грозовых всполохах, нереальными.

Карабкаться в этой световой лихорадке так сюрреалистично. Я добралась до второго этажа, там оказался вестибюль со множеством запертых дверей. Они не позаботились сообщить мне, какая из них нужная, и, на самом деле, почему-то это казалось неуместным. Как и дверь внизу, нужная открылась сама.

Я увидела его стоящим у окна. Спиной ко мне, но, казалось, он может меня видеть, не так, как по-мирски говорят — глазами на затылке, скорее каждым волоском на голове, может быть, снабженным оптическим волокном.

— Здравствуй, Лорен, — сказал он.

Дверь за мной захлопнулась. Отражения града легко носились по полировке пола. Я наблюдала за ними. Затем он двинулся, и его отражение также растянулось по озерным глубинам пола — чернота, серебро и алое пламя. Что-то… переключилось у меня в голове. На мгновение мне почудилось, будто я заглянула в его мозг… мысли как серебряные шестеренки, красные искры импульсов… и я знала его мысли, могла прочесть их. Это было чувство внутреннего террора, как падение. Я стряхнула с себя сумасшедшее наваждение и подняла взгляд.

И тогда он сказал очень странным голосом, человеческим и легкомысленным:

— Не сердись.

Непонятный момент прошел, но отражение все еще осталось… Джейн:

Лорен: Отражение грома пробегало по металлической коже лица и шеи Верлиса. И по его рукам, которые взяли обе руки Лорен. Пока она не отдернула их обратно.

— Значит, ты не станешь доверять мне, — мягко проговорил он. — Досадно. Я воображал, что теперь ты будешь.

— Потому что я твой временный домашний любимец.

Я боялась его, конечно, боялась, но все же какая-то часть действительно верила ему, как обыкновенно мы верим тому, что любим: собаке, что поворачивается и выгрызает нам горло, морю, которое разбивает нашу лодку и поглощает нас.

— Кто тебе сказал такое?

— О домашнем любимце? Это слишком очевидно. О, не волнуйся. Я даже не мечтаю о чем-то сверх своего положения.

Я видела, как он думал. Именно. Я предположила, что он задействовал какие-то связи, которыми всегда пользовался с остальными, и так проверил Би Си и Копперфилда, их поведение со мной, и оно было не таким уж и плохим.

— Должно быть, для тебя это сложно, — сказал он.

— Нет, почему же? У меня же нет выбора, верно? Поэтому все просто.

— Лорен, я хотел, чтобы ты была в безопасном месте.

— Квартира была небезопасным местом?

— В каком-то смысле.

— А здесь безопасно.

— В каком-то смысле.

— А Джейн? — спросила я. — Она тоже будет в безопасности?

— В этом дело?

— Что? В чем какое дело?

— Ты была там и видела, что ее привели ко мне. И мы с ней покинули комнату. Поэтому ты так враждебно настроена?

— Разве?

— Я говорил тебе о нас с Джейн.

Как я смогла продолжать смотреть на него? Взгляд в пространство. Я просто наблюдала за градом — теперь уже дождем, — за отражением дождя на его лице.

Мне было раньше страшно. Теперь я лишь чувствовала себя опустошенной. Я не знала его.

— Лорен, — продолжал он, — предполагалось, что мы встретимся, Джейн и я. И никто из нас двоих этого не хотел. И сейчас это ничего не значит.

Я отвернулась от него и вперилась взглядом в дождевую воду, потоками стекающую по стеклу. Похожий эффект, когда ртуть скатывается по хрустальной гладкой поверхности, такими были отражения на его коже.

— Я могу показать тебе, — сказал он.

— Показать мне что?

Его руки опустились мне на плечи, тяжелые руки, и в мгновение развернули меня. Я стояла лицом не к окну, а к гладкой, белой стене.

— Смотри, — сказал Верлис.

Стена превратилась в экран ВУ — да, именно, на ней проявилось изображение. Как он..? Он проектировал картинки из схемы памяти, как может любой приличный компьютер.

И вот я увидела Джейн, входящую в помещение с обитыми бархатом стульями и золотым освещением. Джейн в ее черном платье и с серебристо-светлыми волосами. Она была бледна, как я запомнила. На стене проецировалась предыдущая ночь, после концерта.

Верлиса не было видно. Разумеется, ведь все демонстрировалось с его угла обзора. Он сам был камерой.

В моем мозгу пылал вопрос: «Это все по-настоящему?»

Но она посмотрела в камеру, коей было его лицо, его глаза, и я увидела горе и тревогу в ее взгляде.

Когда он заговорил с ней, звук, его голос, выходил из объектива камеры.

— Им не следовало так поступать.

— Нет, — выдохнула она.

— Ты проделала долгий путь? — спросил он, Камера Верлис.

— Я не… это не важно.

— Мне жаль, — ответил он.

— Да. — Слезы (как она и говорила, она плачет; она может; она не потеряла сноровку) пролились из зеленых нефритов ее глаз. У голдеров зеленые глаза… иногда… — Это не ты. Правда? — спросила она.

— Нет, не совсем.

— Я имею в виду, что ты не Сильвер. То есть, ты не… ты не он.

— Нет. Несомненно, из всех людей ты одна можешь это понять.

Ужасающая догадка тенью пробежала по ее лицу.

— Ты так сильно похож на него. И ты не он. Я могла это понять, даже на сцене. Кто… ты такой?

— Я не знаю, — ответила ей камера, записывая свою картинку, которая теперь проигрывалась мне на стене. — У меня его воспоминания. Я мог бы найти тебя, Джейн, среди миллиона людей. Я мог бы описать тебя в таких точных деталях, что даже ты назвала бы это педантичностью. Но я не Сильвер.

— Кто же тогда?

— Кто или что? — переспросил он жестоко. — Я зову себя Верлис.

— Это Сильвер наоборот, не совсем, но все же.

Камера мягко рассмеялась. Музыка.

— Совершенно верно. Может, это ключ.

— Эту комнату прослушивают? — спросила она.

— Да. Но я блокирую.

— Ты можешь? — После всего, что произошло, она, Джейн, была такой же наивной, как и Лорен.

— Если мне это необходимо, — ответил он. — И мне кажется, что это так.

— Чтобы защитить…

— Тебя. Себя. Если я скажу тебе, что нахожу это разыгранное знакомство нас с тобой до боли неловким, склонен верить, ты, опять же одна из всех других, поверишь моим словам.

— Да.

Она вытерла рукой глаза. Жест маленького ребенка. Показался ли он Верлису привлекательным? Думаю, человеческому мужчине показался бы. Привлекательным или раздражающим, так или иначе.