— Слушай, — сказала я. — У меня… Я хотела бы сказать кое-что.

— Да, конечно.

Деликатный. В его глазах заинтересованность и веселье. Нежный. Глаза возлюбленного. Друга.

Я облизала губы и произнесла имя, будто одна капля воды упала в пруд света:

— Джейн.

Одна-единственная реакция. Медленно лицо его стало серьезным и сосредоточенным. Он ответил, но лишь снова повторив это одинокое имя.

— Джейн. — Ни вопроса, ни ответа.

— Да, Джейн. Помнишь ли ты Джейн?

— У меня есть воспоминания. Я сказал тебе это почти сразу же, как мы встретились.

— Воспоминания о Джейн.

— Помимо других людей и событий, у меня есть воспоминания о Джейн.

— Помимо других… но она, — сказала я, — она была больше чем просто люди и события. Разве нет? Я думала, она была… — Я была убеждена, что мне стыдно будет произносить такое. Теперь же мной двигала страсть, насилие в голосе, которое испугало меня. Будем честны. Я хотела обладать им. Да, даже если это доставит удовольствие Шарффи и МЕТА. И все же…

— Была написана книга, думается мне, — заговорил он. — Может, ты прочла ее? Если прочла, Лорен, то мне придется рассказать тебе, что иногда взгляд на вещи одного человека может отличаться от того, что другой, человек он или нет, мог или не мог видеть, переживать или решать.

— Ты хочешь сказать…

— Я говорю тебе, что все те вещи принадлежат другой жизни. И что, предположим, наивно написанное Джейн в ее книге не было в полной мере тем, что кто-то другой думал, могло произойти, или в действительности произошло. Тот, кто был в ее понимании Сильвером — это не есть в точности я.

Приступ настоящей тошноты скрутил мои кишки. Может быть, вы тоже почувствуете его.

Я шарила по своим рассыпающимся мыслям. Неужели он пытался донести до меня, что Джейн все это придумала: придумала свою величайшую, изливающую свет любовь к нему, — хуже! — его пробуждение к вопиющей человечности сквозь ее любовь, и его любовь? Неужели он говорил мне, что никогда не любил, а она была слепой идиоткой, лгавшей себе, лгавшей всем нам?

Снаружи выжелтлевали небеса. Луч новорожденного солнца воткнулся в комнату и разрумянил серебро его скул вишнево-золотым.

Он протянул руку и провел по моим волосам, лаская будто электрический огонь.

— Лучше забыть Джейн, — сказал он.

— Хорошо, — ответила я. — Но одна последняя вещь. — Терпеливо его руки уже покоились на мне, вплавляясь сквозь мою плоть прямо в кости. — Ты отправлял ей послание из… я имею в виду, когда ты был мертв?

Он покачал головой. Длинные-длинные волосы вспыхнули и снова погрузились в тень.

— Лорен, — с сожалением произнес он, — как бы я смог? Я не был мертв, только отключен и демонтирован. Смерть для людей. Души, если они существуют, — для людей.

Солнечный луч ударил мне в глаза, когда его первый глубокий поцелуй склонил мою голову на его руку. Я крепко сомкнула веки.

Я с любовником-демоном.

Я занимаюсь любовью со статуей бога, выкованной в металле, и книга Джейн — ложь.

Без излишних оправданий, следовало признать, я все так же хотела его. Желала, жаждала заниматься с ним любовью. Ведь если он был статуей бога, то это должно было быть божество любви, и как я — кто-либо, кто угодно — могла сопротивляться? Во мне трепетала нужда, похоть.

Я опять цитирую ее, нашу лгущую, обманывающуюся маленькую Джейн? (Да, лгунью. Она врала о названиях улиц, разве не так? О других вещах. Она даже намекала, что так защищает некоторых людей, свою жестокую мать, и тому подобное…)

Она говорила:

Здесь нет лжи. Ни слова.

Он раздел нас обоих с ловкостью и грациозной бережливостью. Затем мы, обнаженные, двигались друг на друге, исследовали, сливались, сцеплялись. Все, что он делал со мной, было изысканно до невыносимости. Я ощущала, как тысячу раз сквозь тоннель света погружалась в великолепное уничтожение — но, как Джейн Дева, в самом конце, я знала, что не смогу спрыгнуть с этого обрыва.

Я не призналась. Все равно он знал. Он, изобретательный и тактичный, пытался помочь мне. В случае с Джейн (если только это не была очередная ложь) «волны экстаза» накатывали и захватывали ее. Но не в моем случае.

Она была невинна, как он выразился. А я, которая кончала так мирски, удачно и часто в объятьях низших существ, какой была сама, лежала, по меньшей мере, онемевшей от усилий и чего-то вроде пугающей скуки.

Затем, из-за моей вялости и нежелания, моего стазиса, он сдался.

— Могу я сделать что-то еще? Что-то особенное, что тебе нравится? — (Его библиотека возможностей, естественно, также должна включать наши причуды и извращения).

— Нет. Я просто устала. Человек, знаешь ли. Нетехнический сбой в моем либидо.

— Мне жаль, что я не смог дать тебе необходимого, — сказал он, снова одеваясь, все еще чистый: никакого пота, нет необходимости принимать душ, или бриться, или есть, или спать. — Нам нужно попытаться снова. В будущем.

— Да, — ответила я. Но я не знала, что говорила.

Я хотела, чтобы он остался со мной. Я хотела, что бы он — о, да! — я хотела, чтобы он исчез.

Это я провалила чертов тест, а не этот ангел сказочного небосвода.

— Мне нужно идти, — сказал он. — Я регистрирую их желание моего возвращения домой. — Он причудливо произносил слова. Ухмыльнулся мне своей фантастической ухмылкой. Самоуверенности в нем не убыло ни на каплю из-за этой неудачи. Да и с чего бы?

Не покидай меня.

Уходи… проваливай… быстрее.

Он склонился надо мной. Напоследок? Поцеловал в губы.

— Ох, Лорен, — выдохнул. — Не беспокойся из-за этого. В следующий раз получится.

— Будет следующий раз?

Он стоял против света. Белые одежды сменились на серую джинсу. Я не заметила, как он это сделал, перемена заняла секунды. Но, все же, как он сделал это? Ведь это была одежда, которую он снимал, — я видела, как она лежала на полу.

Тем не менее, похоже, что он был осведомлен о непопулярности на низших улицах города богатых и знаменитых. И все же его личные цвета, его металл оставались прежними. Хватит ли для маскировки одежды смертных?

Утреннее окно позади него. Я больше не могла видеть его лица, только блеск в уголке глаза, белизну зубов.

— О, Лорен, — повторил он. — Я так хочу довести тебя до этого. Пронести ввысь и перебросить к звездам. Это встроено в меня. Так что, я настаиваю. Будет другой раз. Ты и я. Верь в это.

Я лежала, а он вышел в дверь и закрыл ее за собой. Бесшумно он спустился по лестнице дома. Следовало ли мне подползти к окну и наблюдать, как он ступает по улице прочь?

Я перевернулась на живот и заснула как бездушный мертвец.

Те две сороки, что живут в разрушенном землетрясением саду позади дома, носятся сегодня как сумасшедшие. Бронзовый налет подкрасил все еще зеленые деревья готовящегося к осени сада. На улице тепло, но свежо. В этот полдень в небе можно наблюдать призрачный лик Астероида; так иногда луна навещает, тоже в качестве призрака, дневной небосвод. Человек побывал на обоих. И тогда, как нам известно, правительства мира решили, что взорвать Астероид на множество мелких, «безобидных» обломков, так же, как и попытаться сбить его с орбиты в космос одинаково слишком рискованно. Вместо этого они наспех соорудили на нем что-то вроде предварительного предупреждения, как раз в то время, когда собирали минералы и осторожно вели добычу металла (астериона) на маленькой его поверхности. Предупреждение было рассчитано на то, чтобы мы были в курсе, если когда-либо спутник снова решат обстреливать, и он пролетит последние мили, отделяющие его от земли. Но, само собой, нас вряд ли поставят в известность. Лишь так называемые наиболее важные персоны спасутся в своих огромных тайных убежищах, о которых многие годы ходят настоящие легенды. Некоторые, предположительно, ничем не отличаются от подземелий, другие представляют собой вершину роскоши. Вряд ли всем остальным это принесет какую-то пользу. Мы узнаем наверняка, когда чертова штуковина грохнется на нас. Вы думаете, что никто бы не смог жить и вполовину нормальной жизнью с таким дамокловым мечом над головой. Но мы ведь живем, верно? Так было всегда. Люди выживали. Нам приходится, иначе мы бы не продержались и минуты в этом мире. Помню, как Денни говорил, что младенцы плачут не для того, чтобы вдохнуть в легкие воздух, а как бы говоря: «О, Боже! Я опять здесь?!» Дэнни верил в реинкарнацию, перерождение. И я когда-то верила.