– Он был таким красивым, – грустно сказала Алаис. – И у него была такая милая улыбка.

Алаис проверила дочь и нежно погладила гладкую маленькую щечку указательным пальцем.

Иоанн пренебрежительно хмыкнул.

– Этого мало, чтобы править.

– Но это помогает подняться, – заметил Вильгельм. – Однако ты прав, Иоанн. Это был блеск и никакого золота. – Он провел пальцем по круглому следу от вина на столе. Кубок снизу был мокрым. – Генрих был моим господином. Честь обязывает меня выполнить данную ему клятву.

– Я дал клятву принцу Иоанну, – объявил брат. – И, конечно, не отказался от клятвы верности его отцу.

Вильгельм удивленно посмотрел на него.

– А зачем ты это сделал?

– Он проводит в Англии больше времени, чем его братья. На него мало обращают внимания, потому что он младший, но это не значит, что он дурак. Король стареет, а Иоанн – его любимый сын. И он больше всех на него похож. Тебе стоит об этом подумать, – старший брат говорил, словно оправдываясь. – У него есть время, чтобы повзрослеть, и у него, по крайней мере, на плечах голова, а не красивый горшок с перьями. Я знаю, что делаю.

– Ну, хоть один из нас знает, – ответил Вильгельм.

Он не позволил втянуть себя в спор о достоинствах королевских сыновей, один из которых лежал в могиле, а второй был неопытным шестнадцатилетним юношей, который в один прекрасный день может надеть корону, а может и не надеть.

Двенадцатилетняя Изабель де Клер смотрела из проема в задней части крытой повозки на бесконечный осенний дождь. Она привыкла к дождям в Ирландии, но этот казался ей сильнее, холоднее и враждебнее. Если бы стояла хорошая погода, она могла бы ехать верхом, за спиной одного из конюхов. Ей не позволили взять свою кобылу, сказав, что ей не понадобится лошадь, когда они приедут в Лондон. Сегодня они собирались добраться до аббатства в Ридинге и остановиться там на ночь, хотя к тому времени, как они туда доедут, будет уже темно. Повозка двигалась очень медленно по выбоинам и лужам и то и дело кренилась набок. Над дорогой нависали деревья, и с них капало на крышу повозки. Удары капель казались тяжелыми и громкими по сравнению с ровным, монотонным шумом дождя. Можно было полностью закрыть и заднюю часть повозки, но тогда пришлось бы сидеть в полумраке, а Изабель уже достаточно выспалась. Эйна, ее ирландская няня, и Хелвис, ее нормандская горничная, сидели, закутавшись в меха. Первая жаловалась на постоянную зубную боль, а вторая сильно простудилась. Нос у нее покраснел и напоминал световой маяк.

Изабель держалась в стороне от них. Как кошка, она всегда предпочитала ходить сама по себе. Она привыкла к испытаниям, но в последнее время пришлось столько вынести, что у нее в душе не осталось места для еще больших тягот. Благодаря воспитанию, Изабель была взрослой не по летам, но все еще считалась очень молодой. Теперь она стала девушкой и вошла в брачный возраст, но еще полностью не выросла. Хотя Изабель никому бы в этом не призналась, под маской кошачьей сдержанности таился страх.

За крытой повозкой под дождем ехали королевские рыцари с английскими львами на щитах и красными шелковыми знаменами. После смерти ее брата Гилберта в начале этого года Изабель унаследовала значительное состояние. Это был такой внушительный приз, который кто-то получит, взяв ее в жены, что король Генрих сам стал ей покровительствовать и приказал перевезти ее в Лондон и поселить в Тауэре. Она до сих пор плакала, вспоминая о Гилберте. Он был младше ее на три года, рыжий, как их отец-нормандец, но не отличался хорошим здоровьем. Мальчик постоянно страдал от поноса и лихорадки и не пережил последнюю. Изабель очень его любила, как и их мать, и после его смерти они обе очень сильно переживали. Едва он оказался в могиле, как из Англии пришел приказ короля Генриха. От матери требовали привезти Изабель в Англию и передать под покровительство короля. Изабель являлась единственной наследницей Ричарда Стронгбау, лорда Стригила, и Аойфе, дочери Дермота Макмурроу, короля Ленстера, и поэтому считалась слишком большой ценностью, чтобы оставлять ее на свободе. Кроме того, если король станет ее опекуном, то сможет продолжить заимствования из ее наследства, пока ее не выдадут замуж.

Изабель с матерью провели некоторое время в Стригиле, на скале над рекой Ви, но через два месяца расстались. Изабель отправили в Лондон, а Аойфе вернулась в Ирландию. Девушка все еще чувствовала руки матери. Та очень крепко обняла ее в последний раз и сказала, что Изабель нужно быть сильной, достойной отца и предков.

– Твой отец и дед никогда не сдавались и не прекращали борьбы, – сказала Аойфе. – И ты должна быть такой, как они. Помни, кто ты, дочь моя, и не позволь им сломить твой дух.

Изабель шмыгнула носом. Теперь она очень близко подошла к тому, чтобы почувствовать себя сломленной. Ее забрали из родного дома, от друзей и семьи. Ее могли утешить только две знакомые женщины, обе больные, и маленький щенок гончей, которого ей при расставании подарила мать. Маленькое существо свернулось на куче одеял и спало. Изабель назвала его Дамаск, потому что шерстка с серебристым отливом напоминала арабский шелк.

Позади прозвучал крик, и на дороге, разбрызгивая лужи, появился еще один отряд. Изабель увидела, как ее рыцари потянулись к мечам, и у нее все сжалось внутри. Во время путешествий всегда была опасность грабежа или похищения. Предполагалось, что в стране царит мир, но, как и в Ирландии, в воздухе висело напряжение и постоянно строились какие-то заговоры. Изабель вздохнула с облегчением, увидев, что ее охранники успокоились и дружески здороваются с только что появившимся людьми. Теперь Изабель поняла, что это не отряд, а один рыцарь с оруженосцем и конюхом, все – в тяжелых плащах, спасающих от дождя. Ремни, которые проходили по лбу и груди коня рыцаря, украшали небольшие круглые значки из эмали, наполовину зеленые, наполовину желтые, на которых был изображен оскалившийся красный лев. Они поразили Изабель. Щит и знамя рыцаря были такого же цвета, что и значки, но поскольку девушка жила в Ирландии, то не представляла, кто это, да и рассмотреть толком не могла из-за широкого плаща.

До нее долетали обрывки разговора. Мешал дождь и то, что мужчины поворачивали головы, обращаясь друг к другу. Она услышала свое имя.

– Графиня Изабель из Стригила… направляется в Лондон… по королевскому указу.

Рыцарь что-то сказал про ужасную погоду, а ее охранники ответили, что собираются остановиться в аббатстве в Ридинге.

– А там, куда вы собираетесь, теплее, сэр?

Рыцарь печально согласился и поехал дальше. Когда он оказался поближе к крытой повозке, все так же разбрызгивая воду, Изабель заметила красный крест крестоносца, пришитый к плащу. Конь был в мыле, а голые руки на поводьях блестели от дождя. Бросался в глаза золотой перстень-печатка и еще один, с большим голубым сапфиром. Изабель не могла рассмотреть его лица, но поняла, что, проезжая мимо, он обратился к ней. Это было одно слово: «Госпожа», – означавшее одновременно приветствие, выражение почтения и прощание. За ним проследовали оруженосец с конюхом и несколько груженых вьючных лошадей. Изабель подвинулась в глубь повозки. На кончиках ее тяжелых золотистых кос, словно драгоценные камни, блестели капли дождя, а лицо замерзло.

По пути Вильгельм заглянул в Солсбери к королеве Алиеноре, где преклонил колени, чтобы получить ее благословение на паломничество. Она легко коснулась его головы и спокойным, ровным голосом пожелала ему счастливого пути и Божьей помощи.

– Найдите успокоение для своей души и для души моего сына, – тихо сказала она. – И пусть Господь поможет вам вернуться домой в целости и сохранности, после того как вы найдете свой путь.

– Спасибо, госпожа, – он поднялся на ноги по ее приказу и поцеловал ей руку.

Алиенора долго и внимательно смотрела на него.