– Я с французами, ты поддерживаешь принца Генриха, Иоанн с королем, а наш брат Генрих состоит при архиепископе Йоркском, поэтому его молитвы должны что-то значить. Никто не может обвинить Маршалов в том, что они кладут все яйца в одну корзину. Один из нас обязательно прославится – хотя я не готов заключить пари насчет того, который именно.

Вильгельм неохотно фыркнул, и его настроение улучшилось.

– И я тоже. Знаю только, что я предпочту славе удовлетворение и спокойствие.

Ансель посмотрел на него.

– Если бы это было так, ты давно бы ушел со службы. Ты выбрал не те слова, брат. Тебе надо было сказать, что ты предпочтешь славе достижение цели.

Вильгельм удивился. Ансель относился к жизни легкомысленно, но то, что он сейчас сказал, свидетельствовало о проницательности, способности улавливать суть и остром уме. Его слова заставили Вильгельма задуматься. В том, что касалось молодого короля, он ничего не достиг – по крайней мере ничего, чем бы гордился.

Ансель встал со стула.

– Я собирался пригласить тебя в шатер Ротру пить вино всю ночь, но вижу, что ты не в настроении. Однако завтра я не приму отказа.

Вильгельм улыбнулся Анселю и крепко его обнял.

– Завтра и не потребуется – сказал он.

В шатре перед стенами Лиможа король Генрих изучал письма от короля Филиппа, герцога Бургундского и графа Фландрии. Затем он поднял голову и посмотрел на Вильгельма.

– Вы не теряли времени даром, – сухо заметил он.

– Мое имя запятнали, поэтому, естественно, я хочу, чтобы моя невиновность была признана безоговорочно, – ответил Вильгельм.

Снаружи спускались апрельские сумерки, в воздухе пахло весной. Мимо открытого входа в шатер пробежал солдат, который вел за собой боевого коня. Копыта глухо стучали о торф.

– Я настоял на увольнении вас со службы у моего сына, потому что мне дали понять, будто это вы виноваты в его огромных расходах. Теперь я понимаю, что слухи были раздуты, но вы не скупитесь тратить деньги. Часть из них, хотя и не все, должен признать, поступают из сундуков моего сына, которые, в свою очередь, наполняю я. Вы также не проявили мудрости в других вещах. Ваш приспешник громко орет на турнирном поле о вашем мастерстве и храбрости, вы флиртуете с женой моего старшего сына. Да, это был только флирт, но я не хочу видеть такие качества в маршале моего сына. – Он подтолкнул письма назад к Вильгельму. – Да, вас оклеветали, да, вы стали жертвой заговора, но вы и не невинный ягненок. Я говорю это, чтобы между нами не осталось недоговоренностей. Вы поняли меня.

– Прекрасно, сир, – сказал Вильгельм, поджав губы, но уверенно и решительно.

– Отлично! – Генрих устало потер сложенными указательным и средним пальцами между бровями. – Вы нужны моему сыну, и вы, вероятно, один из немногих, кто может ему сейчас помочь. Сделайте этого для него, для меня, и вы не останетесь без награды. Это я вам обещаю.

У Вильгельма скрутило живот при слове «награда». Он не знал, чувствовать себя довольным или оскорбленным.

– Каким образом вы хотите, чтобы я ему помогал, сир? Нелегко заставить его разумно смотреть на вещи, и в конце концов я буду верен ему, а не кому-то еще. Если он решит ехать в огонь, то я попытаюсь его остановить, но если не смогу, то мой долг – ехать вслед за ним.

Король невесело улыбнулся.

– Если бы это сказал кто-то другой, то я решил бы, что человек рисуется. Ваши слова, Маршал, соответствуют вашим истинным намерениям.

– Спасибо, сир… Главное, чтобы мы понимали друг друга.

Генрих рассмеялся.

– Мы достаточно понимаем друг друга. Если вы сможете привести его в чувство без оскорблений вашей драгоценной чести, сделайте это.

– А если не смогу?

Генрих посмотрел ему прямо в глаза.

– Просто оставайтесь с ним, – сказал он. – Ваше изгнание было ошибкой.

Молодой король обнял Вильгельма, как давно потерянного брата, плакал, заявлял, что он не должен был сомневаться в честности Маршала. Создавалось впечатление, что недели и месяцы гневных взглядов и гонений на Вильгельма для Генриха были не больше, чем проходящей вспышкой раздражения. Тогда она захватила его целиком, но теперь полностью забыта. Больше всего его беспокоила война против отца и Ричарда, которая шла не очень успешно. Словно раздраженный и разочарованный ребенок, он хотел, чтобы Вильгельм все исправил. О Маргарите Генрих не сказал ни слова, будто ее тоже никогда не существовало.

Вильгельм с беспокойством обнаружил, что, хотя молодой король и избавился от Адама Икебефа и его приятеля, он принял под свои знамена Джеффри де Лузиньяна. Ранулф не упомянул об этом по пути из Кельна. Вильгельм так и не простил убийства своего дяди ясным весенним утром в Пуату, кроме того, он прекрасно помнил обстоятельства, при которых попал в плен. Он не мог смириться с тем, что ему придется жить и сражаться рядом с преступником, причем доверять ему свою спину.

Де Лузиньян смотрел на вещи по-деловому.

– Твоего дядю убил мой брат, и ранил тебя тоже он, – заявил де Лузиньян. – Возможно, это было нехорошо, но все в жизни совершают ошибки и расплачиваются за них. Я не ожидаю, что мы станем друзьями, но, по крайней мере, давай заключим перемирие.

Вильгельм отказался целоваться с де Лузиньяном в честь заключения перемирия, как и жать ему руку, но все-таки кивнул, принимая предложение, перед тем как отойти от него. Нищие не могут позволить себе разборчивость, а его молодой господин слишком близко подошел к этой черте. Несмотря на темное прошлое, не приходилось сомневаться в боевых способностях Джеффри де Лузиньяна, и, действительно, удары наносил не он. Повторяя это про себя, Вильгельм смог проглотить отвращение.

Как и обычно, денег не хватало, и наемники Генриха громко жаловались, что им не заплатили. В поисках денег Генрих приступил к грабежу церкви. Вильгельм пришел в ужас от такого святотатства, а Генрих только посмеялся над ним.

– Все серебро и золото, которое собрала Церковь, идет только на украшение их часовен. Крестьяне глазеют на них, разинув рот, а священники любуются и смотрят с вожделением.

– Деньги давались Богу, – запротестовал Вильгельм. – Во славу Божью.

Они сидели в покоях Генриха в укрепленном доме, который Генрих занял. Шатры наемников стояли по всей деревне и на пастбищах за ней, напоминая спустившееся облако саранчи.

– И Бог знает, что я с ним расплачусь. Разве я не стал крестоносцем во имя Его? – Генрих показал на ярко-красные шелковые полосы, пришитые к мантии на груди. Они сразу же бросались в глаза. Молодой король насмешливо улыбнулся. -Даже два раза.

У ног короля стоял открытый сундук, и Генрих достал оттуда золотой крест, украшенный драгоценными камнями. Он был похищен с алтаря в святилище святого Марциала. Генрих поклялся над гробницей святого в присутствии своего отца, с которым заключил перемирие, отправиться в крестовый поход. Но в тот день, когда заканчивалось перемирие, он разграбил церковь и забрал все деньги и украшения для оплаты своих расходов. Теперь Генриху снова не хватало средств, и он подумывал новых набегах на церкви. Генрих наклонил крест в одну сторону, потом в другую, любуясь тем, как солнечные лучи, проникающие в комнату через окно, отражаются от золота и драгоценных камней и на стенах появляются разноцветные отблески.

Вильгельм пытался сдержаться.

– Но разве не выгоднее заключить мир с вашим отцом? – спросил он.

Генрих лишь фыркнул.

– Зависит от того, что вы называете выгодным. Он только заплатит мои долги и скажет, чтобы я хорошо вел себя в будущем. Возможно, мне на самом деле стоит отправиться в крестовый поход, – задумчиво произнес он вслух. – От этого борода старого козла побелеет.

– Значит, вы не собираетесь брать крест?