Знатные господа устраивали пиры у себя в шатрах, стараясь перещеголять друг друга в пышности и щедрости. Предлагалось самое крепкое вино, самый белый хлеб, подаваемый на серебряных тарелках. Гостей развлекали самые умелые акробаты, самые забавные шуты, лучшие трубадуры. Горожане и фермеры, которые терпели этот налет саранчи, молились, чтобы получить вознаграждение за поглощенные припасы и потоптанные во время состязаний посевы. Толпа, собирающаяся на турнир, всегда оживляла и возбуждала город. Это было зрелище на фоне обыденности, и, после того как участники уезжали, тишина казалась оглушительной. Старшие члены общин наступившее спокойствие встречали с облегчением. Но глупым влюбленным девушкам и молодым парням, у которых в мечтах сияли доспехи, требовалось гораздо больше времени, чтобы вернуться к ежедневной рутине.

Рыцари из отряда Генриха получили несколько трещин в ребрах, сломанные пальцы, выбитое плечо, но никаких серьезных ранений не было, и празднование шло допоздна. Вильгельм пил, но не перебарщивал и продолжал следить за рыцарями. Завтра состязания продолжатся, и победителями станут те, кто сможет проснуться утром с головой светлой, а не тяжелой, как грозовые тучи.

Появилась королева Маргарита с дамами и ненадолго присоединилась к мужу. Он развлекал ее рассказами о том, что случилось днем. История с побегом пленного от Вильгельма повторялась снова. Маргарита должным образом посмеялась, но в глазах ее была усталость.

– Вы плохо себя чувствуете, госпожа? – с беспокойством спросил Вильгельм, потому что она была бледна, как саван.

Маргарита промокнула губы салфеткой.

– Просто устала, – сказала женщина. – Но благодарю вас за беспокойство, сэр.

– Съешьте кусок сахара, – сказал Вильгельм. – Я всегда так делаю, когда у меня силы на исходе.

– Правда? – на мгновение ее глаза озарились настоящей теплотой. – А вы помните, как я вручила вам ту сахарную голову в Шиноне? – она немного наклонилась к нему с горящими глазами.

– Конечно, помню, госпожа. Это был лучший подарок, который я когда-либо получал, я не шучу. Такой сахар на самом деле улучшает настроение и обеспечивает душевный подъем.

– Тогда я прикажу принести его мне в покои. Мне хотелось бы… – заговорила она, но затем замолчала, явно изменив решение.

– Вильгельм, прекратите любезничать с моей женой и лучше расскажите лорду из Фландрии о побеге де Нофля! – Генрих нетерпеливо толкнул Вильгельма локтем в бок.

Маргарита покраснела от слов мужа, но Вильгельм не видел в них ничего, кроме нетерпения и желания Генриха обратить внимание своего воина на обсуждение турнира, отвлечь его от светской беседы с женщиной.

– Я предпочел бы разговор с красивой женщиной рассказам об акробатических трюках де Нофля, – ответил он, но все-таки ублажил нетерпеливого молодого короля повторением рассказа.

Маргарита попросила отпустить ее вместе с прислуживающими дамами. Она объяснила, что очень устает из-за беременности. Генриху удалось проявить к ней заботу и внимание. Он проводил ее до лестницы, держа за руку, и поцеловал в висок, но явно испытал облегчение после ее ухода и вернулся на возвышение, потирая руки в предвкушении последующих развлечений.

– Вигайн сказал, что дома обходят две восточные танцовщицы. Говорят, у них в пупки вставлены рубины. Теперь, когда женщины ушли, я прикажу послать за ними.

Вильгельм приподнял брови. По крайней мере, подумал он, Генрих подождал, пока уйдет жена. Так поступил бы не каждый лорд.

Вильгельму удалось добраться до собственного шатра только после полуночи. Шел он относительно прямо. Он получил удовольствие от выступления танцовщиц, и у них на самом деле были драгоценные камни в интересных местах. У одной рубин, у другой жемчуг. Кто-то сказал, что жемчуг – символ девственности. Вильгельм сомневался, что девушка, танцующая на столе в экзотическом одеянии, которое практически ничего не скрывает, все еще может подарить кому-то свою жемчужину, но это была забавная фантазия – даже если ему придется признаваться в ней во время следующей исповеди.

Рис ждал перед шатром и чинил сбрую, но, заметив Вильгельма, тут же поднялся на ноги.

– Сэр, у вас гость, – сообщил он.

– В такое время? – Вильгельм бросил взгляд на ткань, закрывающую вход в шатер. – Кто это?

Надежды на несколько часов спокойного сна испарились.

– Это дама, сэр. Она сказала, что знакома с вами и вы не откажетесь ее принять.

Вильгельм сурово посмотрел на валлийца.

– Если ты позволил лагерной шлюхе зайти в мой шатер, то я заставлю тебя целую неделю сковыривать ржавчину с колец кольчуги ногтями. Она представилась?

– Нет, сэр, но сказала, что она ваша старая знакомая.

Заинтригованный, Вильгельм отодвинул кусок ткани, закрывающий вход в шатер, и вошел внутрь. На складном стуле рядом с постелью, сложив на коленях руки, сидела молодая женщина примерно одного с ним возраста. На ней был плащ из хорошей шерсти, хотя и несколько обтрепанный понизу. Волосы должным образом скрывались под отбеленным льняным покрывалом. Вильгельм уставился на нее. За годы, прошедшие после его пленения братьями де Лузиньян, он имел дело с женщинами. По большей части отношения длились недолго из-за постоянных переездов двора молодого короля и из-за собственного решения Вильгельма не добавлять сложностей, связанных с женщиной. А такие, конечно, возникли бы, если бы она следовала за ним вместе с багажом. Имена, лица слились в одно целое, но он никогда не забывал женщину, которая теперь сидела перед ним. Лицо у нее осунулось, скулы выступали четче, но большие темные глаза не изменились, как и прямой тонкий нос. Оставалось тайной, что она делает в его шатре, даже без прислуги для приличия, да еще и в полночь.

– Госпожа Клара, – сказал он и поклонился.

Она встала и подошла к нему с улыбкой на губах, но в ее глазах светилась настороженность.

– Вы помните мое имя, – произнесла она. – Я не была в этом уверена.

Он поцеловал ей руку и жестом предложил вернуться на стул, на котором она сидела.

– Я никогда не забуду того, что вы сделали для меня, госпожа, – тихо сказал Вильгельм. – Мой слуга предложил вам вина?

Она покачала головой.

– Нет, но не ругайте его. У меня создалось впечатление, что он рискует жизнью, позволяя мне подождать вас в шатре.

– Да, он на самом деле рисковал, – подтвердил Вильгельм. – Вы даже представить себе не можете, на какие уловки идут лагерные женщины, а Рис знает, что я обычно сплю один.

Она опустила веки, и в свете лампы, свисавшей с потолка, он увидел тени от ее ресниц.

– Мне не нужно об этом гадать, потому что я одна из них, – тихо произнесла Клара.

Вильгельм подошел к кувшину, который стоял на сундуке, и налил вина в кубок. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя. Он одной рукой раздвинул еще один стул, сел на него и протянул Кларе кубок.

– А вы? – спросила она.

Вильгельм покачал головой.

– Мне завтра нужна светлая голова, – пояснил он. – А вероятно, и сейчас. Что вы имеете в виду, говоря, что вы одна из них?

Клара скривила губы.

– Я шлюха… одна из женщин в лагере. Можно выразить это более красивыми словами – сказать, что я куртизанка и наложница, но все это одно и то же. Я принадлежу любому мужчине, который заплатит мою цену, а когда он ее платит, я делаю все, что он просит.

Она сделала глоток вина. От ее слов Вильгельм невольно содрогнулся. Он был поражен.

– Как вы дошли до такой жизни? – он наклонился вперед на стуле. – Когда я видел вас в последний раз, вы были хозяйкой в замке.

Он внимательнее посмотрел на нее и понял, что измененный цвет одной из щек, который он принял за игру тени и румяна, на самом деле объясняется синяком. Он вспомнил о споре между мужчиной и женщиной, который они с Генрихом случайно услышали днем, проходя по лагерю, и задумался.

Клара горько рассмеялась.

– Когда вы видели меня в последний раз, я была л юбовницей, а не женой Амалрика. Наложницей. Моя мать была младшей дочерью рыцаря, а отец – странствующим трубадуром, который заманил ее в постель. Мне с самого начала предназначалось быть или служанкой у какой-то дамы, или проституткой, или монахиней. Я начала с первого, потом перешла во вторую категорию. Тогда Амалрик взял меня для собственных утех. Кто знает, когда-нибудь я, возможно, дойду и до третьего – приму постриг и буду каяться в своих грехах.