— Амма, мы пришли, — громко произнесла Талифа, едва мы переступили порог домика, и, не дождавшись ответа, повела меня в комнату, которую от маленькой прихожей отделяла лишь пёстрая занавеска.
Тут было полутемно и приятно пахло травами. Ноги тонули в мохнатом ковре. Всю мебель составляли низкий, накрытый цветастым покрывалом топчан и такие же ярко расшитые пуфики для сидения.
— А-а, другая сторона монеты…
Я вздрогнула от этого резкого, скрипучего голоса и наконец-то разглядела в дальнем углу комнаты хозяйку. Она сидела на чём-то вроде плоской подушки — маленькая, худая, с ног до головы закутанная в тёмное, пёстрое одеяние, которое по цвету почти сливалось с узорчатыми коврами на стенах и на полу.
— Тали, подними шторы, — велел скрипучий голос. — Но только на том окне, у двери.
Девушка дёрнула за какой-то шнур, подняв одну из цветастых гардин, и вышла из флигеля. Теперь я смогла рассмотреть старуху получше. Тёмное морщинистое лицо, подслеповатые карие глаза явно боятся яркого света. Костлявая рука медленно поглаживает серую короткошерстную кошку, лежащую в позе, исполненной изящества и достоинства, которые свойственны лишь кошачьему племени. Когда я подошла поближе, кошка даже не пошевелилась, лишь устремила на меня внимательный взгляд — усталый и мудрый. По кошачьим меркам она была так же стара, как и её хозяйка. По дороге сюда Талифа сказала, что Хадидже семьдесят пять, но последние десять лет она стареет слишком быстро, а от помощи врачей отказывается. Говорит, что это плата за дар, который в последнее время усилился, и люди не вернут ей того, что забирают боги. Интересно, когда они мне предъявят счёт?
— Ты очень сильная, — сказала старуха, указав мне на ближайший к ней пуфик. — Сразу видно, у тебя большой запас…
Она что, мои мысли читает, старая ведьма? Сидеть на узорчатом мягком пуфике было так же удобно, как на резиновом мяче.
— Я уже тут наслышана о тебе, ходящая сквозь время. Ты очень сильна, но боги сильнее. Не зли их.
— Почему ты назвала меня другой стороной монеты?
— Потому что вы с ней — две стороны одной монеты. С одной стороны она сияет чистым золотом, так и просится в руки. Каждый хочет её взять, но попробуй возьми — обожжёшься. А с другой стороны золото потемнело, надпись стёрлась, лишь смутно виднеется образ какого-то существа — страшного и опасного. Тай на, которую ты привыкла хранить. Ты с детства привыкла скрывать самое важное — сперва от самой себя, потом от других. Теперь тебе кажется, что ты не скрываешь своей сути, но ты по-прежнему боишься самой себя. Чудовища, которое может в тебе проснуться.
— Чудовище можно разбудить в ком угодно…
— Ты не кто угодно. Ты не из тех, кто спокойно уживается со своим чудовищем. Ты из тех, кому надо всё исправить, всех спасти.
— Я уже не так наивна, чтобы пытаться спасти всех.
— Да, — кивнула старуха. — Тебе надо спасти её. От этого многое зависит.
— Что именно?
— Не знаю. Я не могу видеть так далеко, как мне бы хотелось, но я точно знаю, что ваши пути пересеклись недаром. И вы неслучайно оказались здесь, в одной из точек мира, где подземная река протекает близко к поверхности. Река времени… Я слышу, как кипят внизу её воды. Нельзя допустить, чтобы они вырвались наружу.
— Я привыкла считать, что река времени течёт сквозь вселенную и не привязана ни к какому конкретному миру…
— Разумеется. Это миры привязаны к ней, нанизаны на неё, как жемчужины на нитку, и ожерелье миров может рассыпаться, если эта нить запутается и порвётся. Река времени течёт сквозь вселенную, сливаясь с предвечными водами, проходя сквозь ту область, где всё кончается и возрождается вновь, где живут неведомые боги, где возникают и гибнут миры — острова в океане вечности… Она всюду, но есть места, где временной поток способен разрушать границы между мирами, которые боги расположили в особом порядке — так, чтобы мы могли жить не в беспредельном хаосе, а каждый на своём островке бытия. В местах, где границы размыты, мудрецы прошлого открывали врата, но пользовались ими только посвящённые и крайне редко. Теперь, когда мудрость древних забыта и осмеяна, дар открывать врата стал поистине бедствием, ибо владеющий им порой ведёт себя, как неразумное дитя. Забавляется им, не думая о последствиях. Судьба каждого мира зависит не только от богов, но и от смертных. Ты любишь всё исправлять, так не веди себя, как глупец, который чинит колодец, заливая водой всю деревню.
— В чём ты меня обвиняешь? Может, хватит говорить загадками?
Я сказала это слишком резко, и кошка, поняв голову, окинула меня строгим взглядом пронзительных светло-жёлтых глаз. Так учитель смотрит на зарвавшегося ученика. Глаза же старухи — блёклые и полузакрытые — казались невидящими. У меня возникло ощущение, что передо мной богиня в двух ипостасях. Старуха была её голосом, а кошка — глазами. Богиня-кошка. Баст, Тефнут, Сехмет… То игривая и ласковая, то грозная, как львица. И всегда зоркая, всевидящая. Око Ра… Возможно, вчера в Хату-Септе я тоже встретила её сразу в двух ипостасях, но она не стала со мной говорить. Сейчас она снизошла до разговора.
— Она здесь из-за тебя.
— Кто? — спросила я, уже зная ответ и внутренне холодея.
— Львиная принцесса. Золотая девочка, из-за которой сходят с ума. Да, из-за таких погибло не одно царство. Но у неё бы не было царства, если бы не ты. Теперь оно у неё и есть, и нет. И сама она и есть, и нет. Её не должно было быть… Я не знаю. Не злись, воительница чёрной луны, я не могу видеть всего. Лишь отдельные картины — прекрасные и пугающие. Между вами огонь, который сжигает целые миры… Пылающий мир… Прекрасные, гордые звери, демоны и люди, что страшнее всяких демонов, гигантский змей или червь, пожирающий солнца… О боги, сколько всего будет…
— Но что я сделала?
— Ты помнишь всё, что ты сделала в своей жизни. Ты знаешь это лучше меня. Не жди простых ответов. И не думай, что я обвиняю тебя. Каждый ищет то, что ему нужно. Каждый хочет быть целым. У каждой монеты две стороны.
— Я больше не могу попасть в тот мир. А если бы даже могла…
— То не стала бы ничего менять. Я знаю. И не надо. Ещё раз говорю тебе: не всё можно исправить. Ты должна уяснить это и успокоиться. И перестать оглядываться на то, что делает тебя несчастной, на то, из-за чего ты боишься снова полюбить…
— Что ты имеешь в виду? — разозлилась я. — Что ты обо мне знаешь?
— Очень мало, — спокойно ответила Хадиджа. — Но я знаю, что ты никак не можешь себя простить и никак не может отпустить одного человека. Ты до сих пор думаешь, нельзя ли тут что-нибудь исправить. Это уже несколько лет не даёт тебе покоя, хоть ты и знаешь, что вернуть ничего нельзя.
Да, я это знала. Вернуть Делию Хоуп из небытия не значит её вернуть.
— А теперь ты напугана, потому что находишься в начале новой истории, конец которой может стать для тебя концом всего. Но проблема-то в том, что начало этой истории положила ты. Тут тоже не надо ничего исправлять — можно сделать только хуже. Ты уже привела в действие множество механизмов, из-за которых судьбы целых миров сложились иначе. Или ты считаешь, что можно без конца создавать новые тропы, ведущие всё в новые и новые реальности? Создавать и уничтожать всё новые и новые островки бытия? Мы не боги, и созданное нами, увы, не так надёжно. Я знаю, ты иногда вмешивалась в свершившееся, потом понимала, что стало ещё хуже, и всё переигрывала. Готова поклясться, ты делала это не раз. Отвергнутые тобой варианты реальности хорошо запомнились только тебе. Большинство их не помнит совсем, а единицы простых смертных потом видят всё это в своих снах и пытаются истолковать это, исходя из учений старых и новых мудрецов. Но дело-то в том, что все эти созданные твоей дерзостью островки реальности так и застревают где-то на границе бытия и небытия. Они нарушают гармонию вселенной, ибо противоречат замыслам высших…
— Каких высших? И в чём их замысел? В том, чтобы постоянно гибли невинные?
— Я не знаю, в чём из замысел, леди-воительница. Постарайся не умножать число невинных жертв. И раз уж благодаря тебе началась какая-то история, постарайся, чтобы она не стала грустной. А теперь иди. Я устала. Ты тоже отдохни, наберись сил. Набегаешься ещё за этой маленькой львицей.
