— Как может вождь матабеле, родственник Лобенгулы, лгать, словно он презренный раб машона, словно он макаланга? Как может он поступать еще бесчестнее, говоря только половину правды, словно мелкий воришка, покупающий и удерживающий половину платы? — спросила она с насмешкой. — Мадуна, ты обещал подарить мне не одну, а две, две жизни и имущество, принадлежащее двоим. Спроси своего брата, который был свидетелем твоих слов.

— Что это значит? — пробормотал Роберт Сеймур, глядя на Бениту, которая стояла с вытянутой вперед рукой, с глазами, полными огня. Кто бы мог подумать, что слабая, изможденная женщина может так играть с жизнью и смертью!

— Эта белая девушка говорит правду, — ответил воин, к которому она обратилась. — Когда она спасла нам жизнь и вырвала нас из когтей этих собак, ты обещал подарить ей две жизни, одну за себя, а другую за меня.

— Ты слышал, — продолжала Бенита. — Он обещал мне две жизни, а теперь посмотрите, как держит свое слово человек благородной крови! Когда мы с моим старым отцом мирно ехали по этим местам, он бросал в нас копья, он гнался за нами. Зато в капкан попали сами преследователи, а не дичь.

— Белая девушка, — ответил Мадуна со смущением, — это была твоя ошибка, а не моя. Я бы отпустил тебя на волю, если бы ты обратилась ко мне. Но вы убили караульного, и тогда началась погоня за вами; прежде чем я узнал, в чем дело, мои воины успели убежать далеко вперед.

— У меня не было времени, чтобы искать у тебя спасения; но пускай так, — согласилась Бенита. — Я верю тебе и прощаю обиду. Теперь исполни свое обещание. Уходи и оставь нас в покое.

Но Мадуна все еще колебался.

— Я должен доложить об этом нашему повелителю. Что он тебе, этот белый, что я должен пощадить его? Я дарю тебе твою жизнь и жизнь твоего отца, а не этого человека, который обманул нас. Если бы он приходился тебе отцом или братом — другое дело. Но он чужой, он принадлежит мне, а не тебе.

— Мадуна, разве на меня похоже, чтобы я делила место в фургоне с чужими? Этот человек для меня больше, чем отец или брат, он мой муж, и я требую его жизни.

— О, — обратился переводчик к воинам, слушавшим их. — Теперь я понимаю. Она его жена и имеет право на него. Если бы она не была его женой, она бы не жила в его фургоне. Ясно, что она говорит правду, хотя мы не знаем, как она сюда попала. Может быть, она колдунья, — прибавил он, смеясь своей догадливости.

— Инкосикази, — воскликнул Мадуна, — ты меня убедила. Я дарю тебе жизнь этой белой лисицы, твоего мужа, и надеюсь, что он не станет обманывать тебя, как обманул нас, и не заставит рыть скалу вместо земли, — тут он злобно посмотрел на Роберта. — Я дарю тебе его и все его пожитки. Нет ли у тебя еще какой-нибудь просьбы?

— Есть, — холодно ответила Бенита. — У вас много скота, который вы отняли у макаланга. Мой уже съеден, а мне нужны волы, чтобы везти фургон. Я прошу тебя дать мне двадцать быков… и, — прибавила она, подумав немного, — еще двух коров с молочными телятами, потому что мой отец болен и ему нужно молоко.

— Дайте ей все, чего она просит, дайте, — сказал Мадуна с таким трагическим жестом, который при иных обстоятельствах заставил бы Бениту рассмеяться. — Дайте ей все это и смотрите, чтобы она осталась довольна, иначе белая госпожа еще потребует от нас наши щиты и ассегаи, ведь она спасла мне жизнь.

Несколько дикарей тотчас отправились за коровами и быками, которых они скоро пригнали.

Пока происходил этот разговор, большое войско матабеле собиралось в болотистой низине справа от стоянки фургона, готовясь к походу. Теперь они проходили отрядами, впереди которых шли мальчишки и несли циновки и котлы для варки пищи. Многие из них также гнали захваченных овец и крупный рогатый скот. К этому времени весть о Бените, белой колдунье, которую они не осмелились убить и которая неведомой силой была перенесена с вершины скалы в фургон пленника, разнеслась между ними. Матабеле знали, что это она вырвала их вождя из рук разъяренных макаланга, а те, кто слышали, как она говорила, удивлялись ее уму и храбрости, с которой она отстаивала свое право. Когда матабеле проходили перед белыми, распевая свои воинственные песни, они потрясали ассегаями, чтобы выразить свое уважение Бените, стоявшей в это время на козлах.

Поистине, проходившие перед ними черные воины представляли величественное зрелище, которое едва ли видела какая-нибудь другая белая женщина.

Наконец все ушли, за исключением Мадуны и отряда человек в двести. Он подошел к фургону и обратился к Роберту Сеймуру:

— Слушай, Белая Лисица, заставившая нас грызть гранит! На этот раз ты от нас ускользнул, но знай, что если мы еще раз встретимся, то ты умрешь. Я подарил тебе жизнь, — прибавил он, — но если ты действительно так храбр, как говорят о себе белые мужчины, то не сойдешь ли ты вниз, чтобы честно помериться со мной силой?

— Не могу, — ответил Сеймур, когда понял смысл вызова, — как я могу равняться с таким могучим воином, как ты? Кроме того, моя жена нуждается в моей помощи во время обратного путешествия домой.

Мадуна с презрением отвернулся от него и обратился к Бените:

— Я ухожу, тебе больше нечего бояться; ты больше не встретишь матабеле на своем пути. Не скажешь ли ты мне еще несколько слов на прощанье, красавица, у которой язык, как масло, и ум, как нож?

— Ты поступил хорошо по отношению ко мне, и я хочу отплатить тебе тем же. Передай своему повелителю слова белой колдуньи из Бамбатсе: пусть он оставит в покое племя макаланга и не поднимает вооруженной руки против белых, иначе его поразит кара, которую пророчил старый Молимо.

— А-а! Теперь я понимаю, — проговорил Мадуна, — как ты перенеслась сюда с вершины скалы. Ты не белая женщина, ты и есть Дух Бамбатсе. Приветствую тебя, древний Дух, и благодарю за предупреждение. Прощай.

Он ушел вслед за войском матабеле во главе своего отряда; они остались совсем одни с тремя зулусскими слугами и стадом быков.

Теперь, сыграв свою роль и одержав победу, Бенита разрыдалась на груди Роберта.

Но она тут же опомнилась и высвободилась из его объятий.

— Какая же я эгоистка! — воскликнула она. — Как я смею быть счастливой, когда мой отец умирает? Идем скорее!

— Куда? — удивился Роберт.

— Куда же, как не на вершину холма, откуда я спустилась сюда? О, пожалуйста, не расспрашивай меня, я обо всем расскажу по пути. Эй, слушай, — крикнула она погонщику-зулусу, который в эту минуту доил корову и собирался наполнить две фляги молоком.

— Не лучше ли крикнуть макаланга, чтобы они пустили нас к себе? — предложил Роберт, пока Бенита собирала фляги с молоком и клала в платок немного вареного мяса.

— Нет, нет, еще подумают, что я и вправду то, за что сейчас выдавала себя, колдунья со скалы Бамбатсе, появление которой предвещает беду. Кроме того, мы все равно не сможем взобраться на верхнюю стену. Следуй за мной, и если ты доверяешь зулусам, возьми с собой двоих с фонарями. Третий может остаться присматривать за быками.

Три минуты спустя Бенита, Сеймур и два зулуса чуть не бегом пробирались берегом Замбези.

— Почему ты так медленно идешь? — говорила она с нетерпением. — О, прости меня, ведь ты хромаешь. Роберт, отчего ты стал хромать, и как ты остался жив — ведь все клялись и божились, что ты, мой герой, умер? Я знаю часть твоей истории…

— Очень просто, Бенита, я и не думал умирать. Когда кафр снял с меня часы, я только лежал без сознания, вот и все. Солнце привело меня в чувство. Потом там очутились какие-то туземцы, они очень хорошо со мной обращались, хотя я не понимал ни слова из того, что они говорили. Они устроили из ветвей носилки и унесли меня в свой крааль, за несколько миль от берега. Я чувствовал страшную боль, потому что у меня было сломано бедро, но наконец мы прибыли на место. Там кафр-костоправ вылечил меня по-своему; кость срослась, но нога стала на дюйм короче, чем другая, хотя это все-таки лучше, чем ничего.

Среди черных я провел добрых два месяца, так как на сотню миль вокруг не было ни одного белого, да если бы и был, я не смог бы с ним встретиться. Потом я целый месяц плелся, хромая, к Наталю, где мне удалось купить лошадь. Конец истории короток. Узнав о слухах, будто меня считают погибшим, я поспешил на ферму твоего отца, Роой-Крантц, и там узнал от тетки Салли, что вы отправились на поиски сокровищ, тех самых, о которых я рассказывал тебе на борту «Занзибара».