– Но ведь это не частная клиника, это государственная больница! – хватаясь за голову, говорит Ахмед. – Кому платить? Сколько?

– Вы как дети, совершеннейшие дети! – Теперь уже Метек хватается за голову. – Бесплатно в нашей стране можно только умереть! Это просто чудо, что твоя бедняжка жена вообще родила. Слава богу, что не было осложнений, – облегченно вздыхает он. – А как малышка?

– Она здоровенькая и сильная, так мне сказали, – с гордостью сообщаю я. – По какой-то там шкале у нее десять баллов из десяти, хоть я и не знаю, что это значит. Кричала она нестерпимо громко, значит, все хорошо.

Я крепко вцепляюсь в руку Ахмеда, опасаясь, что он уйдет и мне придется опять быть здесь в одиночестве. Чувствую себя беззащитной и совершенно растерянной. У меня все болит, я грязная, а кроме того, даже отказалась сходить в туалет – такой он здесь отвратительный. Боюсь, сейчас я уписаюсь. Какой стыд!

Ахмед снова с ужасом осматривается вокруг.

– Метек, нужно забрать их отсюда, причем немедленно, – наконец произносит он решительно и твердо.

– Не паникуй! По крайней мере, три дня они должны оставаться под наблюдением, таковы правила. Что ты будешь делать дома, если начнется какое-нибудь заражение? На первых порах ты можешь сам не распознать инфекции, а когда начнешь принимать меры, может быть уже поздно, – возражает Метек. Идея Ахмеда ему не по душе.

– Но здесь я их не оставлю! Ни минуты более!

– Будь спокоен, любому делу можно помочь. – Метек хватается рукой за подбородок и задумывается, но по его лицу я вижу: на самом деле он все уже придумал. Он ведь знает, как живут в этой стране. – Шеф, а доллары у тебя дома есть?

– Конечно, есть, хоть и не так много. – Ахмед с надеждой смотрит на вездесущего приятеля.

– На три дня должно хватить трех сотен.

– Это для меня копейки. Так что нужно делать?

– Мигом беги домой, только передник сторожу не отдавай – скажи ему, что через минутку вернешься. А я пока позвоню одному знакомому. Его мать когда-то была здесь ординатором, у нее наверняка остались какие-то связи.

– И что, она вот так бескорыстно поможет нам? – сомневаюсь я.

– Долг благодарности, – отвечает Метек с плутовской улыбкой. – Как-то под влиянием алкоголя сыночек всеми уважаемой матушки-доктора спровоцировал автомобильную аварию. Вдобавок он был в компании двух легкомысленных барышень – а дома ждала жена. Поскольку серьезно никто не пострадал, разве что у барышень были немножко поцарапаны физиономии, я позволил ему удрать, а потом мы инсценировали кражу машины, – мечтательно вспоминает Метек, будто это был лучший день в его жизни. – Что ж, пришла пора уплатить должок.

Дослушав его, Ахмед выбегает из больницы. Метек с мобилкой возле уха растворяется во мраке коридора, и до меня доносятся лишь звуки приглушенного разговора.

Не проходит и четверти часа, как два санитара хватают мою железную кровать за спинки и катят ее по коридору.

– Куда мы едем?! – в ужасе кричу я, хотя больше всего мне сейчас нужны спокойствие и сон. Что со мной будут делать – осматривать, зашивать? Нет, пусть ко мне не притрагиваются – боль почему-то усиливается и охватывает все мое тело. Мне становится страшно, и я кричу на все отделение: – Метек!..

– Спокойно, все под контролем, а скоро уже будет совсем хорошо. – Метек подбегает ко мне и крепко сжимает мое плечо, желая подбодрить. – Ничего не бойся.

Меня привозят в маленькую уютную палату. Здесь и пахнет совсем по-другому, не так, как в коридоре. В палате стоят две кровати, на одной из них лежит молодая женщина и читает журнал. На ее металлической тумбочке стоит сок, вода, корзинка с фруктами, а возвышается над этим всем ваза с красивой алой розой. Совсем другой мир.

Санитары не слишком осторожно перекладывают мое зловонное тело на свободную кровать и удаляются. Мне ужасно холодно – я ведь лежу на одеяле, а не под ним, но сил, чтобы повернуться, у меня нет. Закрыв глаза, я погружаюсь в полудрему.

– Здравствуй, здравствуй. – Вдруг кто-то легко касается моей руки.

– Здравствуйте, – вежливо отвечаю я, приоткрыв глаза.

Надо мной склоняется улыбающееся лицо симпатичной медсестры.

– Похоже, душ ты еще не принимала, – говорит она, нахмурив брови. – Давай-ка, юная леди. – Она приставляет ходунки и помогает мне встать.

– Но у меня так все боли-и-ит… – капризничаю я, будто ребенок.

– Именно поэтому тебе нужно двигаться. Ты уже давно должна была встать и пройти хоть несколько шагов. Не надо так жалеть себя. Кто же займется твоей крошкой, когда ты вернешься домой? Прислуга?

Со стоном я пытаюсь спустить ноги с кровати, но голова кружится, и я едва не падаю.

– Осторожнее, принцесса! – Медсестра в последний момент подхватывает меня. – Только не сиди на всей попе! В ближайший месяц тебе придется приседать только на одну ягодицу. Представь, что ты из пансиона для благородных девиц, – смеется она.

– Это еще почему?

– Иначе швы разойдутся, глупышка, – поясняет она.

Мы отправляемся в ванную, явно не предназначенную для общего пользования. Чистехонькая ванна будто сама приглашает улечься в нее, а на кушетке ровно сложены белые полотенца.

– Замечательно, – шепчу я, криво присаживаясь на одну ягодицу, и крепко сжимаю ноги.

– Замечательно будет, когда мы смоем с тебя всю грязь, – доброжелательно улыбаясь и осторожно поддерживая меня за плечо, говорит моя спасительница.

Через полчаса я возвращаюсь в свою палату и чувствую себя однозначно лучше – словно вместе с потом и засохшей кровью с меня смыли и дурные воспоминания. Боль отступила, я даже проголодалась.

Но вот в палату входит улыбающийся Ахмед, а за ним – элегантный пожилой мужчина в белоснежном переднике.

– Как поживает наша славная молодая мама? – доктор протягивает мне в знак приветствия свою изящную руку.

– Спасибо, уже гораздо лучше, – шепчу я, немного стесняясь.

– Но голосок еще слабый, – смеется он. – Господин Салими, жене пора подкрепиться, закажите для нее вкусный обед.

– Разумеется, господин ординатор, я сейчас же этим займусь.

– Дочку вам принесут только на кормление, – снова обращается ко мне доктор. – Остальное время лучше посвятить отдыху. Вам нужно набраться сил, чтобы вскоре самостоятельно заботиться о малышке. Сначала это дается тяжело, но привыкнуть можно. – Он говорит со мной тепло, будто отец.

Повернувшись к выходу, он дружески берет Ахмеда под руку. Они о чем-то перешептываются; до меня долетают лишь отдельные слова – «компьютеры», «новейшие разработки», «программы», «Америка»… Неужто рождение ребенка помогло нам найти первого серьезного клиента?

– Мама, я хотела тебе сказать: у нас родилась Марыся.

Я наконец позвонила матери: неприлично ведь не сообщить ей, что она стала бабушкой.

– Это хорошо. Я тебя поздравляю, – холодно отвечает она.

– Она крупненькая, здоровая и красивая. Мы уже дома, так что ты, если хочешь, можешь ее увидеть, – предлагаю я, хотя и ощущаю ее напряжение.

– К сожалению, сейчас у меня нет времени, – не сдается мать. – Но спасибо, что известила.

– Перестань дуться, – разочарованно говорю я. – Долго еще ты собираешься обижаться? Между прочим, непримиримость – это грех.

– Ты стала такой же бесстыжей, как и твой муж. Да и чему тут удивляться – он ведь араб.

– И многих арабов ты знаешь, раз у тебя такое четкое мнение на их счет? – возмущаюсь я.

– Одного мне достаточно. Более чем. – Она вешает трубку.

Как же она меня нервирует! Лишь бы такой характерец не перешел по наследству. Я гляжу на свою хорошенькую доченьку и улыбаюсь. Что за ангелок! Кожа у нее белая, светлые волосики вьются, бровки словно ниточки, черные реснички густые и длинные. Ох, парни будут к ней очередь занимать! Мое материнское сердце радуется при виде Марыси.

А какая она спокойная! Ест и спит, спит и ест, ничего не требует и совсем не плачет. Просыпаемся мы с ней в десять утра, причем я первая, потому что грудь распирает от накопившегося за ночь молока, а кроме этого, я всякий раз дрожу от страха: жива ли моя крошка? Быть в ее возрасте такой соней – нормально ли это? Но с девочкой все хорошо. Кажется, судьба ко мне благосклонна.