– Ты отчитываешься, будто на исповеди, – смеюсь я, смущенная тем, что он передо мной оправдывается.

– Не знаю, как проходит исповедь, а я просто честно рассказываю, как все было.

– Приходи к моему дому в четыре. Пойдем пить кофе и есть вкусные пирожные, – решаю я.

Нам не остается ничего другого, кроме как видеться по выходным. До защиты его диссертации еще почти год – приблизительно столько же, сколько и мне до аттестата зрелости. Мы решили, что будем поддерживать друг друга и много работать, чтобы достичь наилучших результатов. Может, и я наконец начну учиться как следует, хотя до недавней поры учеба шла у меня неровно.

Ахмед – программист; в Польше он живет уже четыре года и потому так хорошо знает наш язык. Говорит он не совсем чисто, смягчает звуки там, где не нужно, – но ведь это всего лишь акцент, а слов он знает, кажется, больше, чем я. Он признается, что заучивал словарь наизусть, но для него это ерунда – он с детства зубрил Коран, упражняясь в запоминании. Даже в условиях польской безработицы Ахмед не жалуется на недостаток заказов. Он и двое его однокурсников основали собственную фирму и пишут какие-то программы для компаний – и небольших, и немного покрупнее. Кажется, получается это у них неплохо – во всяком случае, в Познани Ахмед снимает однокомнатную квартиру и имеет собственное авто; он и сам признает, что живется ему вполне комфортно.

В течение недели наше общение ограничивается телефонными разговорами. Мама подслушивает под дверью. Мобилки у меня нет, нам не хватает на нее денег, вот и приходится часами висеть на старом аппарате, по которому едва-едва что-то слышно.

– Я не могу дождаться пятницы, – слышу его голос в трубке.

– Я тоже, – отвечаю вполголоса. – Ты будешь в обычное время?

– На этот раз у меня есть шанс вырваться даже пораньше – мой научный руководитель заболел. Ну и ладно, стану дезертиром.

– То есть? – Стресс скверно влияет на мое серое вещество.

– Приду в университет, немного покручусь там, покажусь как можно большему числу людей и… – Он делает паузу и добавляет: – Побегу на поезд! Ура, прогул!

– Здорово.

– Да, послушал бы тебя кто-нибудь – и пришел бы к выводу, что ты молчунья или вообще практически немая, – не слишком довольно констатирует он.

– Я же тебе говорила, какая у меня ситуация, – я еще больше понижаю голос. – Достаточно неудобная, – уже почти шепчу.

– Постараюсь помочь тебе ее разрешить, – обещает Ахмед.

Я жду его на вокзале, топчусь на месте от нетерпения. Наконец в окне вагона показывается его улыбающееся лицо. Мне все тяжелее выдерживать долгие, ужасающе скучные недели без него. Я бы хотела видеться с ним каждый день, но знаю, что это невозможно, по крайней мере до получения аттестата.

– Привьет, как поживаешь? – В знак приветствия он нежно целует меня в лоб.

– Замечательно, хоть порой и одиноко.

– И сейчас одиноко?

– Сейчас нет, а вот всю неделю – да… – поясняю я ему, словно капризная девчушка.

– А ты учебой занимайся – и не будет времени размышлять об одиночестве. И неделя быстрее пройдет.

Я беру его под руку, и мы идем в центр города. Несколько людей оглядываются на нас, но, как я заметила, так происходит всегда: в маленьких городках обычно пялятся на чужаков, а уж на смуглых и подавно. Для жителей это сенсация. Я побаиваюсь, как бы обо мне не распустили сплетен, ведь маме я, конечно же, до сих пор ничего не рассказала.

– Я возьму тебя с собой на ужин к приятелю, тому самому, у которого останавливаюсь, когда приезжаю сюда, – утверждает план действий Ахмед. – И он, и его жена хотят наконец познакомиться с тобой. Может быть, ты с ней подружишься… впрочем, в этом я не уверен. Мне кажется, вы с ней немного разные, – загадочно говорит он.

– Посмотрим. – Я радуюсь перспективе провести вечер вне дома, хотя и знаю, что потом будут проблемы с мамой.

Мы направляемся в сторону нового модного района, где красуются пятиэтажные дома с охраной и видеокамерами.

– Неплохо им живется, – констатирую я, не отрывая глаз от свежей штукатурки, балконов, утопающих в цветах, и подстриженных газонов. «Почему в моем районе всего этого нет?» – думаю про себя.

– Али – отличный врач. Он учился в Германии, а в Польшу приехал, чтобы получить специализацию. – Заметив мою зависть, Ахмед старается оправдать друга.

– Надо же, выбрал именно Польшу, – удивляюсь я.

– Он познакомился с Виолеттой, которая приехала на летние сезонные работы. Дальше все пошло быстро: love, свадьба, ребенок… ну, или в другой последовательности. Doesn’t matter![1] – смеется он, довольный собственной шуткой. – В конце концов они пришли к выводу, что с теми небольшими деньгами, которые у них имеются, легче будет устроиться здесь, в Польше, а не где-нибудь на гнилом Западе. А все из-за того, что она не захотела поехать к нему, глупая… – Ахмед презрительно кривит губы.

Мы заходим в дом. Чистая широкая лестничная клетка… А в моем подъезде все стены размалеваны граффити и запах мочи смешивается с вонью блевотины.

– Здесь красиво, – говорю я шепотом, будто в костеле. – Я бы не отказалась здесь жить.

– Это всего-навсего многоквартирный дом. Вот свой особняк – это да…

– Мечтать не вредно, – смеюсь я.

Дверь нам открывает улыбчивый лысеющий араб, одетый в спортивный костюм, но без обуви.

– Салям алейкум, – говорит он в знак приветствия и впускает нас в квартиру.

Я с удивлением смотрю на Ахмеда.

– Это означает «здравствуй», а точнее – «мир тебе», – поясняет он.

– Мне стоит это выучить! Красиво звучит.

Тут же прихожую заполняют визжащие дети и прыгающая собака, а напоследок, будто звезда, выходит Виолетта. Кажется, ей около тридцати, но вызывающий макияж прибавляет ей годы. Одета она в куцую мини-юбку, короткий мохеровый свитерок, открывающий нижнюю часть живота, и черные колготки в сеточку. На ногах – туфли на металлических шпильках. Волосы ее в полнейшем беспорядке, неаккуратные пряди местами склеились от пенки или геля. Я младше Виолетты как минимум на десяток лет, но одета словно ее мать: в пепельное вискозное платье до середины икры с вырезом под шею и длинными рукавами. Возможно, это платье и подходит к моим светлым волосам, скромно сколотым в небольшой пучок, но сейчас мне кажется, что я выгляжу слишком старомодно.

– Привет, привет, красавица, – свысока обращается ко мне женщина и чмокает воздух около меня, имитируя поцелуй. – Мы уж и дождаться не могли знакомства с тобой. – Она осматривает меня с головы до ног. – Но ведь ты совсем юная! Тебе хоть исполнилось восемнадцать или Ахмед уже водится с несовершеннолетними?

– Уймись, – обрывает ее муж. – Проходите, пожалуйста.

И мы идем в гостиную, меблированную на современный лад. Некоторые детали напрямую говорят о происхождении хозяев. На одной стене висит коврик с оленями, тут же в позолоченной пластмассовой рамочке – репродукция Ченстоховской Божьей Матери. На полке стоит арабский кальян и дощечки, испещренные витиеватым письмом, а рядом – множество кожаных верблюдов и осликов, набитых соломой и ватой, а также глиняные фигурки арабов в народных костюмах.

– Садитесь, пожалуйста. – Али указывает нам на диван, на который моментально запрыгивает пес. – Пошел прочь! – кричит Али и добавляет еще какие-то слова, которых я не понимаю.

– Все в порядке, я люблю животных, – смеюсь я и треплю по шерстке умильное кудлатое существо.

– Свинину у нас не едят, – ни с того ни с сего сообщает мне Виолетта. – Надеюсь, один вечер ты обойдешься без крестьянской колбасы? – В ее голосе я слышу ехидство.

– Я тоже очень редко ем такую пищу. Она тяжела для желудка и не очень полезна. – Я стараюсь говорить как можно изысканнее, старательно подбирая слова.

– Ты, похоже, вообще мало что ешь, – продолжает Виолетта. – Ты такая худая! Ну что ж, когда я была подростком, тоже могла жить одной лишь любовью.