– Чтоб ему пусто было, паршивцу! – вскрикивает мать. – Цветочек мой сорвал, для кого ж я его растила, лелеяла, заботилась… – Прижавшись подбородком к моей голове, она задумывается, а через минуту очень серьезно произносит: – Не волнуйся, милая, все будет хорошо. И не такое проходили. Бывало и хуже.

Не знаю, что она имеет в виду. Мое нынешнее положение кажется мне самым ужасным из того, что со мной могло произойти.

– Что мы будем делать, мама? – Я доверчиво смотрю ей в глаза.

– Аборт отпадает?

Глупый вопрос. Я утвердительно киваю. Разумеется, отпадает – мне это противно, и не столько по религиозным причинам, сколько по этическим. А возможно, и по эгоистическим. Как можно убить кого бы то ни было, не говоря уже о собственном ребенке? Это ведь частичка меня самой и человека, которого я любила… И если уж нет рядом Ахмеда, то пусть по меньшей мере напоминание о нем останется со мной.

– Справимся, солнышко, справимся. – Мама печально вздыхает и нежно целует меня в щеку.

В этот момент звонит мобилка. Дрожащими руками я хватаю ее и от волнения не могу нажать нужной кнопки. На цветном экране высвечивается фотография Ахмеда.

– Это он! – в панике шепчу я матери.

– Так бери трубку, дорогая, бери же, бога ради!

– Алло, слушаю, – тихо говорю я.

– Это я. Сама знаешь кто, – слышу его слабый голос.

– Угу, – отвечаю обиженно. Мама делает комичные жесты, означающие, что мне следует или придушить Ахмеда, или хватать его в мужья, и деликатно выходит из ванной.

– Я звоню, как ты и просила, – холодно произносит он хрипловатым голосом.

Мне не нравится его тон, но я не в той ситуации, чтобы показывать коготки.

– А раньше мне не приходилось просить… – с грустью констатирую я. – Скажи мне, что изменилось? Или это в твоей манере – вот так уходить, не говоря ни слова? Неужели ты думаешь, что я не беспокоилась о тебе, не молилась за тебя, не боялась? Я ведь даже не знала, жив ли ты! – Я изливаю все наболевшее.

– Так будет лучше, – все так же холодно заявляет он. – Для тебя, разумеется.

– Но почему? Я не понимаю…

– Я больше не хочу подвергать тебя опасности. Если бы не я, этого не случилось бы.

– Да ты что! Это же банда кретинов. Они гопники и расисты. Таких полно по всему миру. Просто мы оказались не в том месте и не в то время. Это с каждым может случиться.

– С тобой уже когда-нибудь случалось?

– Конечно же нет! Но со мной случалось много других неприятных и глупых историй. Хотя, должна признаться, настолько опасными они не были… Ахмед, те люди даже не стоят того, чтобы говорить о них, а уж переживать из-за них – и подавно. Они должны сидеть! И я не понимаю, почему ты…

– Я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были проблемы, – прерывает он меня на полуслове. – Не хочу, чтобы ты вынуждена была менять школу, не хочу, чтобы тебя называли арабской подстилкой.

– Мне на это плевать! – Я повышаю голос. – Мне до задницы, что обо мне говорят. И школу менять никто меня не заставит. Выпускной экзамен я сдам, даже не сомневайся.

– В маленьком городке сплетни могут серьезно подпортить жизнь. На тебя будут показывать пальцами, глумиться… Я не хочу, чтобы ты стала человеком второго сорта, к которому, увы, кое-кто относит меня. Ты можешь быть честнее всех на свете, но тебя все равно вычеркнут из списка – из-за цвета твоей кожи, места рождения или родственных связей.

– Еще раз повторяю: мне это до одного места, – решительно говорю я. – Раньше меня дразнили принцессой и высмеивали, а теперь дали мне новое прозвище. Ну и что? А ничего.

– И какое же это прозвище?

– Невеста черномазого. Что ж, еще не самое ужасное, – неуверенно посмеиваюсь я.

– Действительно, могло быть хуже. Но меня, Доротка, последнее происшествие поразило не на шутку. Конечно, вступить в дерьмо можно всегда, но умный человек избегает таких ситуаций. Прежде всего я боюсь за тебя.

– Это замечательно – именно таким я тебя и люблю, – говорю я и облегченно вздыхаю: слава богу, вернулся мой прежний Ахмед. – Так мы в конце концов встретимся или нет? – спрашиваю я, понимая, что надо ковать железо, пока горячо. – С тобой мне ничего не страшно. Я иду ва-банк, – снова шучу, чтобы разговор не звучал чересчур серьезно.

– И что же такого интересного ты собиралась мне сообщить? – спрашивает он.

– Даже не рассчитывай решить все по телефону, – обижаюсь я. – Неужели тебе не хочется увидеть меня?

– Конечно, хочется, но в твой городок меня пока не тянет.

– Этому я не удивляюсь. Я тоже теперь в темное время суток никуда не хожу. Даже в полдень, когда я иду по нашему району, у меня душа в пятки уходит.

– Ну вот, сама понимаешь… – Он почему-то сердится. – Приезжай ко мне в эти выходные.

– Ладно. Познань – прекрасный город, – быстро соглашаюсь я, пока он не передумал. – Я приеду в пятницу после обеда. Еще созвонимся. Только будь любезен, бери трубку, – говорю напоследок.

Выхожу из ванной, завернувшись в полотенце, и с радостным визгом бросаюсь маме на шею.

– Я же тебе говорила – все будет хорошо. – Она крепко обнимает меня.

– Думаешь?

– Знаю, глупышка. – Мама ласково гладит меня по щеке. – Кто же оставит такую красавицу? Будешь еще веревки из него вить!

– Ничего мне больше не надо, лишь бы он был со мной, – вздыхаю я и кладу голову ей на плечо.

– Знаешь, что говорили в местных новостях? – неожиданно меняет тему мама. – В маленьком озере поблизости от нашего городка нашли изувеченные останки какого-то юного бандита.

У меня перехватывает дыхание.

– У него было перерезано горло от уха до уха… Подумать только, что творится на этом свете!

Я выжидающе смотрю на нее.

– Не из тех ли он, которые напали на вас? Погоди-ка, в новостях упоминалось его имя… Пшемыслав… фамилию не помню.

– Ох, мне хочется поскорее забыть об этом. Должно быть, местные банды сводят свои счеты, – говорю я, хотя в памяти всплывает имя Пшемек.

– Да, да, ты права. Не стоит травить душу. Оставим это правосудию Господнему.

Я ощущаю, как дрожь пробегает по моей спине. Возможно, правосудие и свершилось, но оно далеко от Господнего.

В пятницу я сбега́ю с двух последних уроков – не могу дождаться встречи. Я не знаю, как отреагирует Ахмед на известие о моей беременности, мне страшновато говорить об этом, и я хочу одного: управиться с этим делом как можно скорее.

– Ты дома? – звоню я ему с вокзала.

– Ты что, уже едешь? – удивляется он.

– Я на месте!

– Но я заканчиваю в пять. Почему ты не предупредила, что будешь так рано? – В его голосе слышна озабоченность.

– Ничего страшного. Я приеду к твоему университету, отыщу какую-нибудь приятную кафешку и там подожду тебя. Я еще позвоню и скажу, где я, ладно?

– Договорились. Может быть, мне удастся вырваться пораньше. Я соскучился… – Последние слова он произносит страстным шепотом.

– Я тоже.

…Как же прекрасна студенческая жизнь! Я сижу за чашечкой кофе, вокруг меня – говорливая молодежь, и мне становится грустно при мысли о том, что я потеряла свой шанс продолжить образование и достигнуть чего-то в жизни. Мне осталось молиться о том, чтобы сдать выпускной экзамен. Ох, как же я усложнила себе жизнь! Обхватив голову руками, я предаюсь невеселым раздумьям.

– О чем думаем? – слышу я голос неожиданно появившегося Ахмеда. Он обнимает меня и целует в голову.

– О жизни… – Я печально вздыхаю.

Пристально смотрю на его осунувшееся лицо, силясь что-то прочитать на нем. Вроде бы тот самый взгляд, та самая мимика, но чувствуется какое-то отчуждение, будто между нами возникла невидимая стена. И этот шарф на шее, который плохо скрывает длинный свежий шрам…

– Эй, что с тобой? – в свою очередь беспокоится Ахмед. – Всего чуток не виделись, а ты изменилась. – Наклонившись, он смотрит мне в глаза – внимательно и напряженно.

– Ничего себе чуток! – с упреком говорю я. – Месяц – это ведь куча времени.