Но основная опасность деятельности соседей заключалась в другом. Глядя на них, залихорадило и других дачников: одни стали переделывать террасы, другие вместо грядок разбивать дорожки, клумбы, мастерить скамейки — им подражали во всем, в тех или иных вариациях.
Ну, а беспорядочная, отчаянная жизнь соседей, конечно, имела пропагандистский эффект: вначале молодежь, а потом и кое-кто из людей нашего возраста последовал за ними. Из уютного благопристойного уголка наш поселок со все нарастающей последовательностью превращался в увеселительный аттракцион с беснующимися жителями. Я, естественно, изо всех сил пытался пресечь тлетворное влияние соседей, но где там! Вы же знаете, праздность — штука заразительная. Надо мной все стали подсмеиваться: вначале с ядовитыми улыбочками называли ворчуном и брюзгой, потом в мой адрес посыпались всевозможные обвинения; короче, вместо благодарности в меня полетело столько комьев грязи — и не счесть. Но расскажу все по порядку.
День, когда объявились эти новоселы, я запомнил на всю жизнь. Была середина лета, и жарища стояла неимоверная, но мы с женой упорно работали в огороде. Соседи явились во второй половине дня: весь скарб привезли на грузовике, а сами прикатили на «Москвиче», этакой допотопной колымаге. Ну и, ясное дело, один их вид чего стоил! Он грузный, краснокожий, с лиловым носом — огородное пугало, удачней сравнения не придумаешь. У него была спотыкающаяся походка, он ходил выпятив живот, насвистывая, улыбаясь идиотской улыбочкой, но в этой его простодушно-веселой улыбчивости я сразу увидел напускную приветливость, и тайный голос мне нашептывал, что доверять такому человеку нельзя. Завидев нас с женой, он поздоровался легким кивком и расплылся, точно осчастливил нас своим появлением.
Она, пышногрудая, пышнобедрая, ходила от машины к дому взад-вперед, ласково напевала что-то домочадцам и рыскала глазами по сторонам — стоило на улице появиться мужчине, как она выпячивала свои формы и зазывающе улыбалась (не скрою, эти позы вызывали некоторое волнение). Но — что я сразу отметил — с посторонними она говорила умиленно-размягченным тоном, не говорила, а прямо выпускала изо рта серебряную струю, а вот с мужем не очень-то церемонилась: то и дело, подбоченясь, покрикивала на него, и он явно испытывал к ней рабское почтение, прямо трепетал перед ней и действовал только по ее указке — когда она отчитывала его, стоял навытяжку, нервно сглатывая слюну, и выглядел каким-то пришибленным.
Ну, а их дочь так уродлива, что на нее нельзя не обратить внимания. Эту долговязую и нескладную кобылицу я сразу прозвал «галифе» — своими широченными бедрами она задевала не только мебель в комнатах, но и прохожих на улице. Держалась она скромно, то и дело опускала глазки, но и дураку было ясно, ее застенчивость — сплошное кривлянье. Лицом она смахивала на мать, и можно было догадаться, какие страсти ее раздирали; ну и высоким вкусом она не отличалась — напялила на себя мужскую рубаху и кепку, которую носила на какой-то залихватский лад — козырьком назад.
Они разгружались, таскали барахло, весело перемигиваясь, со взрывами беззаботного хохота — всем свои видом давая понять, что в их семье захватывающие интересы. Это была зрелищная, смехотворная картина. Время от времени, мимоходом, он, сосед то есть, обнимал и целовал своих женщин, и как бы приглашал нас с женой разделить его радость, но скорее делал это назло нам, чтобы мы облизывались при виде их счастья.
Не успели они расставить мебель в доме, как он вывел свою женушку фотографироваться. Он снимал ее и анфас, и в профиль, и со спины. А она совсем спятила от притворства — воображала из себя черт-те что! На ее лице прямо читалось неутолимое желание прославиться. Мы с женой от смеха за стенку держались.
В тот вечер они закатили первую пирушку. К ним понаехала орава гостей — совершенно разношерстная публика: врачи, инженеры, актеры, художники. Ну, вы знаете эту богему, этот бесконечный треп обо всем: о книжных новинках и выставках, о нашумевших фильмах и театральных постановках.
Страшный народ эти люди искусства и те, кто вращается в их кругах. Они непостоянны и неуживчивы, быстро всем увлекаются и так же быстро во всем разочаровываются; не выносят оседлой, размеренной жизни, страдают по пустякам, из-за мелочей. И, согласитесь, подобная взбалмошность причиняет много хлопот и неприятностей окружающим.
Говорят, с ними интересно. А чего интересного, скажите мне? Ну, болтают они красиво, верно. Язык у них подвешен, как надо. Но от них выходишь усталый, все перемешается в голове, а на следующий день выветривается. Ничего конкретного не остается — так, какие-то обрывки трепа. Да и как может остаться, когда в большинстве случаев они сами не знают, чего хотят. Вся их жизнь — вечные мучительные поиски. Искусство, искусство! Да и все эти спектакли и фильмы — сплошная надуманность… И писатели все врут. Они не мастера душевных дел, а мастера загибать. В жизни все не так, уж кто-кто, а я-то знаю. В жизни все проще и продуманней. И главное, не надо дергаться, суетиться, а терпеливо и последовательно делать свое дело. Найти свою жилу и тянуть ее. Мне, например, в сто раз приятней побеседовать с человеком простой профессии, знающим толк в житейских будничных делах, а не витающим где-то в облаках. Такие беседы не только приятней, но и полезней, всегда почерпнешь что-то ценное, то, чего не знаешь, что пригодиться в дальнейшем. На таких ценных, основательных людях и держится все, а те, то есть богемные, сплошь пустозвоны.
Так вот, соседи и нас с женой пригласили на новоселье, но мы, сами понимаете, не вписались в их компанию. Я-то еще ничего, кое-что понял в их изречениях, немного поддерживал разговор, а жена совсем сникла, бедняга.
Хозяева устроили богатое застолье, явно показывая, что в этом плане у них неисчерпаемые возможности. Глядя на обилие еды, я про себя отметил их расточительность и неодобрительно покачал головой. Но их приятели, эти многочисленные прихлебатели, все восприняли как должное, и вообще вели себя развязно: ходили по комнатам, все трогали, до чего дотягивались руки, усаживались на что попало, все хватали, высматривали и при этом орали во весь голос, что теперь им — не хозяевам, а именно им — есть где «отдыхать». Я бы таких сразу турнул, а хозяева хоть бы что — брызжущими радостью голосами говорили обо всех только хорошее, дарили направо-налево свои вещи.
Особенно старалась соседка. Эта неутомимая въедливая говорунья обрушила на гостей прямо-таки словесный водопад. Расточая улыбки, возбужденно, с жаром говорила, как счастлива оттого, что теперь есть где собираться, устраивать пикники. Несколько раз она бросала в мою сторону многозначительные взгляды, с двумя типами лихо танцевала, а с одним и чуть ли не целовалась. И ее муженек — ничего, даже аплодировал им. А ведь жена не должна выпячиваться и строить глазки каждому встречному, я так считаю. К тому же, эта веселяга умудрилась за вечер три раза поменять платья, одно смелее другого. Говорила — душно, но это был просто-напросто ловкий трюк, дешевый способ соблазнения.
Я, например, в молодости, уходя на работу, жену запирал на ключ. Говорили, я подозрителен, недоверчив и ревнив. Чепуха все это, гнусная болтовня, беспочвенные слухи. Я это делал, чтобы с самого начала дать жене понять, где ее основное место. А своих приятелей я к нам не приглашал вовсе не потому, что считал их потенциальными любовниками жены, а потому что с женитьбой они попросту отошли на второй план. Я считаю, семья — дело святое и разным холостякам в ней делать нечего. А то придут и начинают вносить раздоры и всякое такое.
В середине вечеринки сосед подошел ко мне и со своей неизменной деланной улыбкой, в порядке саморекламы, объявил, что у них с женой покладистые характеры, и предложил тост за то, чтобы мы жили дружно, в полном согласии. Надо сказать, я и в молодости не очень-то любил выпивать, а теперь — и подавно, но, будучи человеком воспитанным, на этот раз не отказался, почему за это не выпить? Потом из лучших побуждений я решил дать соседу несколько дельных советов.
