В один из дней стояла необычная погода — какая-то прощальная летняя теплынь. «Эрмитаж» был залит солнцем, сад покрывала яркая подстилка из листьев, от деревьев исходил крепкий древесный запах. Неожиданно нахлынуло много посетителей, и администрация, решив напоследок придать саду дополнительную эффектность, включила фонтан.

— Все это в нашу честь! — ликовала Тамара во время прогулки по саду. — И солнце, и фонтан!

Охваченная внезапным порывом, она запрокинула голову, раскинула руки и протанцевала что-то, поднимая ворох золотистых листьев. Потом подбежала к Вадиму с громким возгласом:

— Ты сделал меня счастливой! — чмокнула его в губы и рассмеялась отрывистым смехом. — Давай, знаешь что? Искупаемся в фонтане! Пусть нас считают чокнутыми, а мы счастливые!

— Конечно, окунемся, — невозмутимо сказал Вадим, считая, что она попросту разыгрывает его, проверяя на готовность к подвигам.

Но Тамара не шутила.

— Дом рядом, побежим и переоденемся!

Она обезумела от радости, ее лицо горело, волосы разметались по плечам. Схватив Вадима за руку, она потащила его к фонтану.

— Остановись! Что за ерунду ты придумала? — пытался охладить ее пыл Вадим. — Мы же не дети.

— Дети! — Тамара отпустила его руку, перешагнула барьер и, шлепая в туфлях по воде, вбежала под бьющую струю; ее волосы и платье сразу намокли и прилипли к телу, но она продолжала сиять.

— Вылезай сейчас же! Простудишься! — нахмурился Вадим и добавил с легкой иронией: — Не забывай, ты нужна мировому балету!

Фонтан окружили любопытные, послышалось хихиканье. Одни видели в этой вздорной выдумке немыслимое пижонство, другие — отклонение в психике купальщицы. Только когда Вадим метнул в сторону Тамары суровый взгляд, она вышла из воды.

— Тебе стыдно за меня, да? Не сердись! — стряхивая капли, она направилась к дому. — А вообще, что здесь особенного! У людей сплошные условности, живут в каком-то упакованном мире, точно в футлярах. Не люди, а отливки. Да еще осуждают! Кто им дал право меня осуждать?! Захотела и искупалась.

«В самом деле, что здесь особенного? — подумал Вадим. — Она живет раскованно. Ее поведение не укладывается в привычные рамки, так это и замечательно».

Иногда они заходили в «Эрмитаж» и после спектаклей. Сидели на скамье обнявшись, покуривая. Случалось, на соседних скамьях тоже сидели парочки, и тогда со стороны весь сад представлял живописную романтическую идиллию. Постепенно парочки уходили, но некоторые засиживались, пока не появлялись милиционеры.

— Все, красавцы, хватит целоваться! — не без юмора покрикивали стражи порядка. — Сад закрыт! По домам! До завтра!

Известно, когда начинают совместную жизнь молодые люди, им легко подстроиться друг под друга, у них еще не сложившиеся характеры, нечеткие убеждения, не устоявшиеся привычки, но с возрастом все сложнее, особенно если встретились два одинаково своевольных и независимых человека. Между ними непременно возникает накал, их любовь напряженная, дерзкая. Нужно отдать должное Тамаре: она сразу, без противоборства, во многом отдала лидерство Вадиму. С первых дней он начал менять домашний уклад в ее доме, и она восприняла это с покорностью. Прежде всего Вадим настоял на том, чтобы Илья, встававший рано, сам себе готовил завтрак и сам чистил свою одежду.

— Том! — сказал он. — Ты делаешь из подростка парниковый цветок. А ты, Илюша, просишь у мамы три рубля перетягивать спицы на велосипеде. Неужели сам не можешь сделать?! Тебе уже девочки названивают. Ты уже мужчина и должен все делать своими руками. Иди сюда, покажу, как перетягивать спицы.

Вадим научил Илью разбираться в автомобиле, и по вечерам, когда Тамара была в театре, они копались в «Москвиче». Несколько раз уезжали за город и Вадим учил парня водить машину. У Ильи наступил тот возраст, когда общения с матерью стало недостаточно, и как только в доме появился мужчина, да еще художник и автомобилист, подросток обрушил на него все накопившиеся вопросы. Они подружились сразу; Илья не мог дождаться приезда Вадима, Тамара только и слышала:

— Дядя Вадим сказал… Дядя Вадим считает…

Вадим тоже радовался, что сразу сумел завоевать сердце подростка, что у него появился восторженный слушатель и помощник; ему вдруг захотелось передать парню свой опыт — не только автомобильный, но и жизненный — и, конечно, он испытывал определенную гордость, что ему доверена юная восприимчивая жизнь.

С каждым днем Илья все сильней привязывался к Вадиму, и другая женщина радовалась бы, но в Тамаре вспыхнула ревность. Этому способствовала и некоторая небрежность сына по отношению к ней, в его словах стали проскальзывать нотки мужского превосходства.

— Это ты виноват, — упрекнула она Вадима с грустной полуулыбкой. — Из-за тебя я потеряла у него авторитет. Мы жили дружно, а ты вносишь смуту…

— Том, мальчишка, естественно, тянется к мужчине. Мать не заменит подростку отца, а то, что он грубит, я с ним поговорю.

— Я вообще для вас стала только домработницей.

— Ну уж! — Вадим великодушно обнял Тамару. — Не преувеличивайте, королева!

— Именно! Не отхожу от плиты.

— Так это основное предназначение женщины. Важно, для кого готовить… Ты и должна быть послушной, приветливой и нежной. И молчаливой. Говори лишь одну фразу: «Как скажешь, дорогой», — заключил Вадим в полушутливом тоне.

— Тебе нужна просто дура, резиновая кукла, которая всегда будет улыбаться и говорить: «Ты гений! Роден и Пикассо — тьфу в сравнении с тобой!». Ты забыл, что я тоже личность.

— В наше время все женщины стали решительными личностями — и в этом их трагедия.

— Ты диктатор. Теперь я понимаю, почему ты до сих пор не был женат. Тебе нужна королева на правах служанки.

— Точно. Ты должна быть и царицей, и рабыней.

— Ты хочешь меня растоптать. Я только все должна. Кормить тебя с золотой ложки не надо? А что должен ты?

— Заботиться о тебе, наполнять твою жизнь смыслом.

— Хм! Посмотрим, как это у тебя получится.

Через неделю к Тамаре приехала мать, тучная старуха с морщинистым лицом. Тамара недолюбливала ее, это Вадим понял еще раньше; как-то она сказала:

— Мать настоящая торговка. Ей только стоять за овощным прилавком, а она была женой золотого человека — моего отца, известного патологоанатома. Он был умным, общительным. В наш дом всегда приходили студенты, а мать ворчала, что устроили балаган, грубила студентам, пилила отца. Она и вогнала отца в могилу раньше времени… Жадная, всю жизнь копила деньги. А когда отец умер, отгрохала ему памятник за десять тысяч на Донском кладбище. Теперь каждое воскресенье ездит туда, льет слезы, чтобы все говорили, как она его любила… Еще Илюшу настраивает против меня!

Илья любил бабку, она много времени проводила с ним, когда Тамара уезжала на гастроли. В выходные дни они часто ездили в парк на аттракционы, ходили в кафе-мороженое…

В первый же свой визит старуха попросила Вадима подробно рассказать о себе, потом заикнулась о том, что «нерегулярные деньги — это плохо», а главное, она «не уверена, что его полюбит Илюша». Тамара побелела от негодования.

— Это еще что такое?! Еще раз скажешь подобное, уйдешь из моего дома! И забудешь, что у тебя есть дочь и внук!

В растерянности старуха пробормотала проклятие и направилась к входной двери. Вадим не ожидал от Тамары такой вспышки гнева. Он понимал, что разругавшись с матерью, она продемонстрировала серьезность отношения к нему, но все же это выглядело жестоко. Вадиму стало неловко, что семейный разрыв произошел из-за него.

Когда старуха ушла, Тамара бросилась к Вадиму.

— Не обращай внимания, милый. Она ничтожество! Больше ее здесь никогда не будет.

А ночью шептала:

— Я так счастлива, что у меня есть ты. Я думала, что настоящая любовь начинается красиво: представляла знакомство у моря, в пустынных дюнах или где-нибудь в заснеженном лесу на лыжне, но все произошло намного проще и прекрасней!

Обычно, сделав иллюстрации к очередной книге, Вадим занимался живописью. В момент знакомства с Тамарой он писал серию «Пейзажи Пахры». Эту серию он начал давно, не раз ездил на этюды, сделал кипу набросков, но вдруг почувствовал, что не может выработать свое отношение к увиденному, «импровизировать на тему». Ко всему, раньше, в период «неустанного поиска красоты и правды» — как его называл Вадим, — он писал полотна в скупых тонах, в основном натюрморты — устойчивый предметный мир. В тех работах была предельная ясность, строгость, монументальность — они, точно резьба по камню, подкупали четкостью, чистотой формы. «В наше суетливое время надо вносить гармонию и покой», — говорил Вадим приятелям. Но, задумав «Пейзажи», он начал работать в новой лирической манере, мягкими, многоцветными мазками. «Тема сама подсказала форму, — объяснил приятелям. — Форма не подчиняет содержание, а работает на него. Но в то же время — в форме весь секрет, в ней личность художника». И вдруг новая манера, свободное обращение с материалом завели его в тупик. «Надо же, все есть: искренность, жизненность, — нет искусства!» — злился Вадим.