Наверно, это происходило оттого, что меня вечно окружали более старшие приятели, вроде Вадьки или Кольки. А скорее всего — я страдал комплексом неполноценности, как сейчас выражаются. Зато я ужасно обрадовался, когда в сорок пять лет у меня появились живот, и лысина, и морщины на лице, и мешки под глазами. «Ну вот, наконец-то, выгляжу серьезным, мудрым, — решил я. — Теперь я опытный и уверен в себе. До этого все было мальчишеством, а теперь начинается настоящая жизнь мужчины средних лет. Не мешало бы таким и законсервироваться на пару-тройку десятилетий, а потом сразу сыграть в ящик без всякого там дряхления».
Но не тут-то было. Начали одолевать болезни, усталость; появился бронхит, отложение солей; спал тяжело, поднимался с трудом. Я стал ворчливым, раздражительным. И главное, до меня дошло, что большая часть «настоящего» уже позади. Я вдруг обнаружил — на улицах и в общественном транспорте таких, как я, гораздо меньше, чем молодых, красивых, жизнерадостных людей. Это было ошеломляющее открытие. «Надо спешить, — говорил сам себе, — скорее делать что задумал, и путешествия откладывать нельзя».
— Готовься! — сказал Цветанке. — В отпуск махнем к морю.
И в один прекрасный июльский день уложил в Ослика разную шамовку и палатку, на случай непредвиденной ночевки, залил до краев бензобак, канистры, и мы с женой двинули на юг.
Как ни крути, а машина имеет преимущество перед другими видами транспорта. Во-первых, ты не связан ни с какими расписаниями — в любой момент вставил ключ в зажигание и поехал. Во-вторых, ощущаешь каждый километр пути и все можешь разглядеть. Катишь, например, на юг, увидел в стороне озеро и деревья, поезд пронесся, а на машине подрулил, остановился, полюбовался ландшафтом, поразмышлял. А сколько всяких встреч ждет автомобилиста на шоссе! Правильно говорят: «дороги — лицо страны», не зная дорог, не знаешь и своей родины.
Я уверен, в каждом человеке есть страсть к приключениям, жажда странствий. Многие об этом и не подозревают, лишь время от времени испытывают мучительное чувство, точно они сплюснуты и находятся в какой-то упаковке или, чего хуже, прозябают в неком отстойнике. А потом отправятся в какую-нибудь поездку и сразу поймут, чего им не хватало.
В то утро, когда мы пустились в путь, стоял туман, такой плотный, что в нем растворялись голоса. Вам кричат, а где, откуда — непонятно; я ехал наобум, в безрадостной мгле; казалось, наш город — самое туманное место на земле. Впереди двигались не машины, а призраки. И не двигались, а ползли с включенными подфарниками, со скоростью двадцать километров в час. Покрытие дороги было неважным — в заплатах и трещинах, машина то и дело спотыкалась и раскачивалась.
Кстати, скажу, сколько я ни колесил по разным областям, дороги везде оставляли желать лучшего. Недавно я видел по телевизору дороги где-то в Европе. Это была сказка. Широкие автострады, мотели, вдоль трасс — щиты: «Через полчаса вас будет счастлива принять такая-то гостиница». Еще через десяток километров: «Вам осталось всего пятнадцать минут до уютного номера, мягкой постели и горячего обеда!». Или вывеска на кафе: «Кое-кому у нас не нравится, но все же зайдите, может быть, вам понравится!». Как, должно быть, здорово катить по такому шоссе — постоянно ощущаешь о себе заботу.
А что у нас? Дороги узкие, плохо оборудованы, мотелей — раз, два, и обчелся, да и попробуй в них попади. По обочине дороги гипсовые олени, отчеты о надоях молока, призывы — все без выдумки, без юмора, не дорога, а однообразная, нагоняющая тоску, серая полоса.
Так вот, миновав городские предместья, мы вырулили на шоссе, проехали несколько укутанных туманом поселков, в которых только и могли различить отдельные дома и на скамьях — старушек, ранних зрителей. Известное дело, шоссе в поселках — главная улица, где разворачиваются основные события. Часа через два погода разгулялась: туман сполз и открыл холмы с простыми дикими цветами; выглянуло солнце, дорога стала понакатестей, и я увеличил скорость.
Показалось Камское устье — пустынная деревня с непролазной грязью, посреди которой, точно издевательство, маячил щит: «Передовое хозяйство Лебяжье». Сверху, с обрыва, виднелась мутная вода с пятнами мазута, повсюду торчали топляки, на берегу валялась ржавая брошенная техника.
И я вспомнил свою юность, как однажды мы с ребятами пригнали сюда на мотоциклах. И как меня поразила местность: густо-синяя река и исполинские золотые сосны. Река впадала в Волгу, и дальше, не смешиваясь, тянулись как бы два потока: синяя Кама и желтая Волга.
Пока торчали у переправы, загружались на паром и пересекали Каму, солнце поднялось и стало жарко.
Дальше в пути движок задышал тяжелее, стал терять обороты — раскалился и просил передышки. Я начал ругать Ослика: стареешь, мол, и прочее; заодно досталось и жене.
— Какое же путешествие без приключений?! — сказала Цветанка. Сказала мягко, и я подумал: «в самом деле, она ни при чем, просто от солнца раскалывается голова».
В полдень въехали в райцентр и остановились около столовой перекусить. С нами за столом оказалось двое шоферов дальнобойщиков. В промасленных комбинезонах, загорелые, обветренные, с огрубевшими пальцами, они хвастались друг перед другом шрамами.
— …Вот эта борозда на руке, видал? — говорил тот, что был помоложе. — Не вписался в поворот на одесской трассе. А эта нитка на щеке, видал? Пацан выскочил на дорогу. Еле увернулся, да врезался в столб.
— …У меня тоже пару ребер сломано, железно, — глуховато вторил тот, что был постарше и в очках. — Была встреча с одним неуправляемым. Давно, но до сих пор напоминает о себе.
Я понял, шофера — люди бывалые, и уважительно вслушивался в разговор. Меня так и подмывало встрянуть, похвастаться своими отметинами. Ведь я тоже побывал в авариях. В мелких, правда, но все же. Мое тело тоже хранит парочку рубцов, и у каждого своя биография. Но это так, к слову. Главное, шофера внешне сильно напоминали кого-то. Кого-то из моих давних, начисто забытых знакомых. Я все силился вспомнить, но никак не мог…
После закусочной мы зашли в сквер отдохнуть на солнцепеке. Я закурил и тут внезапно вспомнил: шофер помоложе был вылитый Вадька — мой шеф на автостанции, а тот, что постарше — копия Очкарика. «И как сразу этого не уловил? — злился я. — Молодой бахвалился, важничал, ну точно, как Вадька, а у пожилого та же спокойная суровость, тот же глуховатый голос»… И снова передо мной встал Лесной тупик, покуроченные колымаги, подъемник, инструменты… «Надо же, такое совпадение!» — удивился я.
Не успел тронуться, как вдруг подходит Колька — мой напарник по автобазе. «Привет, дружище!» — говорит и улыбается. Я прямо опешил.
— Колюх, ты, что ли?
— Виктором меня зовут… Я что подошел-то? Качу в Челны — он кивнул на стоящий в стороне «Москвич», — да прокол у меня, а запаска лысая. Как ты думаешь, если манжет вставлю, проеду двести километров? Ты никогда не ездил с манжетом?
— Манжет лучше сделать из пожарного шланга, тогда дотянешь, — объяснил я, а отъехав, подумал: «И что за дурацкий денек?! Получается, что я раскручиваю жизнь назад, вроде просматриваю прошлое, как в кино. Может, это от солнца, или от накопленной усталости? А может, просто давно не смотрел на свою жизнь со стороны».
Дальше я особенно не гнал, но мы все равно обходили грузовики и повозки, громыхающие у обочины в облаках желтой пыли. Вскоре мелькнула надпись: «Александровка».
На окраине поселка у гаражей под плакатом: «Не гони сто, а живи сто» колготились автолюбители, пытались завести старую полуторку. Я только заикнулся жене, что «надо размяться, передохнуть среди своих», как она жалобно взмолилась:
— Каких «своих», дорогой?! Отдохнем в кемпинге, по-человечески, как все люди. Неужели тебе не надоели эти разговоры?!
Где ей было понять, что меня тянуло к единомышленникам. И главное, им были нужны мои знания, опыт; когда они обращались за советом, меня так и распирало от гордости, и я был уверен, что не зря ухлопал лучшие годы. В обществе автолюбителей я как бы аккумулировал свою энергию, для меня автодело не увлечение, а образ жизни.
