— Опасно выезжать верхом в одиночку, тем более что ты не ограничиваешься улицами города…
Деирдре сердито посмотрела на мужа.
— Нет, я поехала вниз к ближайшей бухте и… — В последний момент она замолчала. Лучше было не признаваться в том, что она еще и плавала в море. — Я скакала галопом вдоль побережья, — сказала Деирдре упрямо. — Что в этом плохого?
— Собственно, ничего, — пробормотал Виктор. — Но ты же знаешь, какие здесь люди. Они будут сплетничать. А я как врач и ты как жена врача… Ну да, все ожидают от нас примерного поведения. И в эту картину не вписывается то, что ты в одиночку катаешься верхом по окрестностям.
— Если я прикажу Ленни ехать позади меня, я не смогу быстро передвигаться, — сказала Деирдре. — К тому же ты часто берешь своих лошадей, а тогда для него не останется скаковой лошади…
Виктор прикусил губу.
— Неподобающим сочтут и то, что ты в одиночку выезжаешь в сопровождении чернокожего, — сказал он. — Люди могут прийти к выводу, что ты… — Виктор не стал договаривать.
Деирдре недоверчиво посмотрела на него.
— Старуха Роше может предположить, что я и Ленни… — Она рассмеялась.
На Ямайке это было бы неслыханным — связь между белой женщиной и рабом невозможно было даже представить, и поэтому там допускалось, чтобы госпожу сопровождал слуга-конюх. Но здесь… «Черный кодекс» содержал правила относительно детей, рожденных от связи белой женщины и ее раба. Значит, такие романы тут, очевидно, случались…
— Как ты думаешь, что же мне теперь делать? — задала Деирдре мужу провокационный вопрос. — Значит, Аллегрия должна скучать в стойле до самой смерти?
Виктор сокрушенно покачал головой:
— Нет. Конечно нет. Однако… если бы ты, по крайней мере, хотя бы не выезжала из города… Я тоже с удовольствием сопровождал бы тебя… и вообще… Или, может быть, запрячь Аллегрию в небольшую повозку… Прогулки в карете более приемлемы.
В ответ на это Деирдре подняла бровь. Она наказала мужа, следующие два дня встречая его с недовольным видом. В Новом Бриссаке Виктор выехал с ней на конную прогулку всего один раз — даже там нашлись пациенты, которые потребовали его внимания. И как можно было запрягать скаковую лошадь в карету? Деирдре спрашивала себя, как вообще до этого можно было додуматься. Если лошадь, запряженная в карету, понесется вскачь, она может убить и себя, и седока.
И, конечно, Деирдре продолжала свои тайные прогулки верхом. Она старалась не сообщать о своих поездках ни Виктору, ни тем более кому-то из дам, входивших в церковную общину. Ей это удавалось довольно легко — ведь дамы почти не выходили из дома, а усадьба Дюфренов находилась на краю и располагалась в том месте, где улицы переходили в неукрепленные дороги. Мангровый лес отделял город от бухты, в которой больше всего любила бывать Деирдре. Однако эти тайны угнетали юную женщину. К тому же она знала, что когда-нибудь в их квартале начнут строить новые дома. Тогда у них появятся соседи, и они тоже будут неодобрительно относиться к ее вылазкам и судачить о ней.
Даже приглашения на вечерние приемы, которые вскоре, естественно, стали поступать к Дюфренам, недостаточно занимали внимание Деирдре. Конечно, ей доставляло удовольствие наряжаться, однако в гостях она всегда встречала пожилых и очень высокомерных людей, похожих на ее свекровь и свекра. Очень редко бывали танцы, и тогда Деирде была обречена ждать, когда Виктор пригласит ее, как правило, на очень медленный и старомодный танец. Виктор же, однако, не испытывал желания танцевать. Он и без того ни во что не ставил эти приемы в высшем свете, а после целого дня работы чаще всего был слишком усталым, чтобы еще и развлекаться. Достаточно часто его вызывали по какому-то срочному делу, и именно тогда, когда Дюфрены собирались в гости. В таких случаях Деирдре вынуждена была оставаться дома, ведь жене врача не пристало посещать вечера, концерты или театральные представления без сопровождения мужа.
Таким образом, Деирдре проводила в одиночестве дни и вечера, проходившие одни за другими, и, как ни старался Виктор поднять ей настроение по крайней мере ночными ласками, она по-настоящему оживлялась лишь тогда, когда они проводили выходные в Новом Бриссаке. Виктор там был отдохнувшим, и у него было больше времени для нее, а Дюфрены и их соседи приглашали также людей помоложе — в конце концов, Жисбер и Жером все еще подыскивали себе невест.
«Когда у вас появится ребенок, все наладится, — утешала Нора дочь в письмах. Мать была единственным человеком, которому Деирдре жаловалась на скуку и одиночество. — Как дела? Еще нет признаков?»
Деирдре вынуждена была отвечать отрицательно. Это обстоятельство тоже несколько отравляло ей жизнь в Сан-Доминго. Деирдре надеялась вскоре забеременеть, однако месяц за месяцем ее постигало разочарование. Это немного омрачало их отношения с Луизой Дюфрен. Свекровь, очевидно, рассчитывала на скорое появление внуков и безо всякого стеснения спрашивала об усилиях, которые предпринимали в этом отношении Деирдре и Виктор.
— Люди уже начинают сплетничать, — недовольно заметила она, когда Деирдре через шесть месяцев после свадьбы вынуждена была отрицательно ответить на вопрос о «благословенном состоянии». — Надеюсь, ты не предпринимаешь ничего, чтобы предотвратить беременность?
Луиза строго посмотрела на Деирдре, которой стало неловко под ее взглядом. Среди английских поселенцев на Ямайке не было принято говорить на интимные темы столь бесцеремонно.
— Belle-mère[21], Виктор и я желаем ребенка больше всего на свете, — с достоинством ответила Деирдре. — И я даже не знаю, как… как… — Она покраснела.
Луиза Дюфрен подняла брови.
— Ну, Виктор ведь врач, — сказала она, — а при ваших стесненных жилищных условиях…
Деирдре чуть не рассмеялась. Это было абсурдно — полагать, будто в их городском доме не поместится детская колыбелька. Старшие Дюфрены все еще не видели этого дома, однако Жисбер за неделю до этого побывал у брата в гостях и высказался о его доме еще с бóльшим ужасом, чем Жером.
— Не сомневайтесь, belle-mère, — проговорила Деирдре уже раздраженно, — ребенку мы будем рады в любом случае. В нашем доме хватит места для двух или трех детей. Для колыбельки не нужен бальный зал. Просто до сих пор Бог нас еще не благословил, — лукаво добавила она. Наконец-то возникла ситуация, когда ей пригодилось знакомство с сестрой священника, которая елейным голосом прокомментировала плоский живот Деирдре. — Нам больше ничего не остается, как снова и снова молиться.
Луиза Дюфрен издала нечто вроде фырканья, что вообще было не похоже на столь безукоризненную даму.
— Если вы хотите ограничиться только этим, я сомневаюсь, что у меня когда-нибудь появятся внуки!
Деирдре снова пришлось бороться со смехом, или, лучше сказать, с истерическим хихиканьем. Она давно знала, что французы считали англичан-протестантов ханжами. Затем, однако, она выдавила из себя улыбку.
— Belle-mère, мы стараемся делать все, что в наших силах. Во всех отношениях…
Амали же, напротив, уже через несколько недель после свадьбы оказалась в интересном положении. Деирдре даже почувствовала зависть, когда служанка гордо сообщила ей об этом.
— Он ведь не будет рабом? — осведомилась Амали. — Я же теперь свободная…
Деирдре кивнула.
— Твой ребенок родится свободным, — успокоила она счастливую молодую негритянку.
— Это возлагает на тебя, Амали, большую ответственность, — добавил Виктор позже, когда узнал о предстоящем пополнении. — В конце концов, твой ребенок должен будет научиться, что ему делать со своей свободой!
Амали рассмеялась:
— Ах, мец Виктор, да чему тут учиться? Он, конечно, останется здесь, у вас, так же, как Ленни и я. Или вы не хотите приютить моего ребенка, Деирдре, миссис?
Деирдре заверила свою подругу, что ребенок, разумеется, является желанным в семье Дюфренов. Она также выразила радость по поводу верности Амали и Ленни. Вскоре, однако, оказалось, что муж Амали не разделяет ее привязанности к белым хозяевам. Однажды утром, за пару недель до родов, Ленни куда-то исчез. Амали сначала разыскивала его в доме и на конюшне, но обнаружила там лишь злых от голода лошадей. Ленни не покормил их, что, естественно, встревожило Амали. Чрезвычайно расстроенная, она разбудила Деирдре и Виктора. Амали не могла себе представить, что могло произойти с ее мужем, и воображала несчастный случай или преступление.
