— Конечно, это он и есть! — с удивлением воскликнул Ральф. — А что общего с ним было у Стонтона?
— Точно не знаю, но старик вертел им, как хотел. Болтали даже, что в угоду этому Дантесу Стонтон освободил из городской тюрьмы в Ричмонде какого-то ниггера и поплатился за свою глупость. Главным образом из-за этого ему потом перестали доверять и выдворили из Виргинии.
— Так ты знаешь его! — обрадовался Ральф. — Тогда сделай мне одолжение: как только встретишь старика, проследи за ним! Если укажешь мне, где он живет, я дам тебе… да назови сам любую сумму, какую я в состоянии заплатить! Я должен знать, чем занимается этот человек, что он имеет против меня, потому что он строит мне всякие козни. Согласен?
— Разумеется! От денег я никогда еще не отказывался! — ответил Бут.
Вскоре они расстались.
На другое утро Ральф написал Джорджиане. Он уверял, что пока не нашел священника, готового совершить обряд венчания, что его самого вызвали в штаб-квартиру и несколько дней он будет отсутствовать. Ему требовалось время для раздумий. Нужно было положить конец тому состоянию неопределенности, которое не давало ему покоя. Но прежде необходимо было всесторонне обдумать, как следует действовать.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
I. МЯТЕЖ
В ближайшие дни Ральф, ссылаясь на легкое недомогание, не выходил из дому и воспользовался одиночеством, чтобы со всех сторон обдумать свое положение. Первым делом ему следовало уклониться от обязательств перед Джорджианой. Однако теперь, когда эта проблема встала перед ним во всей своей неотложности и остроте, он почувствовал, что улаживать дела такого рода не так легко, как он считал прежде. Он хладнокровно размышлял, не избавиться ли от навязчивой возлюбленной самым радикальным способом. Однако, как это ни покажется странным, он не собирался лишать ее жизни. Ведь Джорджиана была женщиной, а в представлении Ральфа освобождаться от женщин можно было иными средствами, не опускаясь до убийства. Он не питал к ней той ненависти, какую испытывал к Ричарду и — как он чувствовал — способен был испытывать к Элизе. Ральфа трогала верность и жертвенность Джорджианы. В глубине души он сознавал, что она единственная женщина на свете, которая его действительно любит.
Существовала и другая причина, удерживающая Ральфа от насилия. Он уже не надеялся открыто жениться на Элизе в Нью-Йорке — на глазах у всего общества, а следовательно, и Джорджианы. Его намерения в отношении Элизы оставались неопределенными. Ему мерещилось похищение, принуждение или что-то в этом роде. И тут леди Джорджиана никак не могла стать ему помехой, а если он навсегда покинет Нью-Йорк — какое ему дело до бывшей возлюбленной? Пусть тогда сама решает, как справиться с разочарованием и отчаянием.
Впрочем, он собирался прояснить свое положение, попросив у мистера Бюхтинга руки его дочери. Следует ли советоваться с мистером Эвереттом? Ральф колебался и все же отказался от этой мысли, он считал своего дядюшку человеком недалеким и не особенно доверял его советам. Поэтому он собрался с духом и написал мистеру Бюхтингу обстоятельное письмо. Он признавался, что всегда любил Элизу, но отдавал себе отчет, что она предпочитает ему Ричарда. Разумеется, зная блестящие качества Ричарда, он, Ральф, находил это естественным, а теперь, видя, что Элиза не отдала своего сердца никому, он постепенно обрел надежду сделаться счастливым спутником Элизы на жизненном пути. Он прекрасно понимает огромную разницу между ними. Но ему известно, что в семействе Бюхтинг деньги не играют роли, а поскольку мисс Элизе вообще трудно будет когда-нибудь найти человека во всех отношениях ее достойного, он решился войти в число претендентов на ее руку, однако прежде хотел бы заручиться согласием на это самого мистера Бюхтинга.
Ответ не заставил себя ждать. Мистер Бюхтинг писал несколько официально:
«Дорогой капитан! Можете быть уверены, что я не буду иметь ничего против любого из женихов, которому моя дочь отдаст свое сердце. В каждом, кто удовлетворит этому единственному условию, я буду рад видеть своего зятя. Полагаю, что тем самым указал Вам принцип, которым намерен руководствоваться в этом деле. Конфиденциальность, о которой Вы меня просили, будет соблюдена».
Такого ответа Ральф и ожидал и теперь отправил письмо самой Элизе. Это было своеобразное послание, где тонкий расчет переплетался с пылкой страстью. Он на свой лад излагал Элизе всю свою жизнь, долго изливался в любви к Ричарду, писал о глубоком трауре, который продолжает носить по погибшему, и оправдывал свою смелость любовью и дружескими отношениями, издавна связывавшими его с семьей Бюхтинг.
«Ваш ответ будет для меня равносилен приговору: жить или умереть! — заканчивал он свое письмо. — Все мои мысли, желания, надежды несут на себе печать этой жгучей страсти. Или Вы благосклонно выслушаете меня — и я останусь жить, или Вы прогоните меня прочь — и я стану искать смерти! Но, каков бы ни был Ваш ответ, помешать мне любить Вас Вы не сможете!»
Ответ Элизы тоже не задержался. Она писала:
«Мое сердце продолжает жить воспоминаниями. Но если они уйдут оттуда, если настанет день, когда я пойму, что надежды, которые еще питаю, тщетны и бессмысленны, если я приду к мысли, что кто-то другой в состоянии заменить мне того, кто был для меня всем, — что ж, я вызову в памяти то, что Вы мне написали, если Вы к тому времени не забудете этого, и за Вами будет право решать, стоит ли возобновлять свои теперешние признания. Правда, я сомневаюсь, что такой день настанет».
— Он по-прежнему стоит между нами! — прошептал Ральф, закончив читать письмо. — Увидим, сможет ли жар страсти растопить этот лед. Скорее бы нам оказаться вдвоем где-нибудь в глуши или в открытом море!
Своих визитов к Бюхтингам он не прекращал. Все делали вид, будто ничего не произошло, только Элиза никогда не оставалась с Ральфом наедине.
Между тем Альфонсо и Жанетта уже считались женихом и невестой. На следующий же день после праздника молодой человек написал своим родителям, прося их согласия на брак. Вряд ли можно было встретить более странную, но в то же время и более привлекательную молодую пару, нежели эта. Жанетта, несмотря на счастье и блаженство, излучаемое ее глазами, и на то, что творилось в ее сердце, о чем лучше всех была осведомлена Элиза, казалась прямо-таки несчастной. Можно было подумать, что дон Альфонсо для нее настоящий злодей, похититель, не только укравший ее собственное сердце, но и вознамерившийся разлучить ее с Элизой, что представлялось ей во всяком случае самым большим его прегрешением. Подчас ее горе было столь велико, что Альфонсо буквально приходил в отчаяние и готов был упрекать себя за то, что своим появлением разбил дружбу девушек. Никто не любил искреннее Жанетты — она едва могла переносить отсутствие любимого, пусть даже его не было каких-то полчаса, и постоянно дрожала за него, — и тем не менее ни одна любящая женщина не давала яснее понять возлюбленному, что своей любовью оказывает ему милость вопреки собственному желанию, чем это делала Жанетта по отношению к Альфонсо. Порой на этой почве разыгрывались уморительные сцены. Иногда достаточно было появиться Элизе, чтобы глаза Жанетты, державшей за руку Альфонсо, наполнялись слезами; пять минут спустя, когда Элиза, всегда умевшая подобрать нужное слово, делала замечание по поводу унылого вида молодого человека, вся троица опять заливалась смехом. Жанетта была права, убеждая Альфонсо набраться терпения: ее теперешняя жизнь с Элизой, объясняла она ему, не что иное, как затянувшееся надолго расставание, и только бездушный тиран способен запретить ей давать волю своим переживаниям. Короче говоря, если бы кто-то, не посвященный в их отношения, стал свидетелем этой и подобной ей сцен, он не мог бы не поверить, что Альфонсо величайший возмутитель спокойствия в этом семействе и ему лучше всего как можно скорее покинуть этот дом.
